История крепостного мальчика (сборник) - Алексеев Сергей Петрович. Страница 33

Вместе со всеми гадал и Пронька.

— Знаю, знаю! — кричал мальчишка. — К царю он поехал. На званый прием.

— Во-во — на прием названный, — усмехался солдат Донцов.

По всей России носились тогда фельдъегери. Хватали они декабристов.

Лунин и Зайчиков

Декабрист подполковник Михаил Сергеевич Лунин отказался спастись от расправы. Спасти же Лунина намеревался сам великий князь Константин. Подполковник был у него в адъютантах.

14 декабря Лунин находился в Варшаве и, конечно, на Сенатской площади не был. Но и ему угрожал арест. Лунин состоял членом тайного общества.

Великий князь Константин любил своего адъютанта. Умен, находчив молодой подполковник. Ростом высок, подтянут. К тому же лихой наездник. А князь Константин обожал лошадей.

Распорядился великий князь Константин приготовить для Лунина иностранный паспорт.

— Паспорт готов. Граница рядом. Бери бумагу. Скачи к границе. И ты свободен.

И вдруг Лунин отказался взять паспорт.

Великий князь Константин даже обиделся:

— Ну смотри, смотри…

— Не могу, — объясняет Лунин. — Не могу побегом обесчестить себя перед товарищами.

Дежурный офицер Зайчиков, узнав про такое, сказал:

— Хитер, хитер Лунин. Не зря не берет паспорт. Иное, видать, придумал.

Предположение дежурного офицера вскоре подтвердилось. На охоту стал собираться Лунин. Давно он мечтал съездить в леса, к самой силезской границе, сходить с ружьем на медведя. Много медведей в силезских лесах. Знатная там охота.

Попросил Лунин у великого князя Константина разрешение на отъезд. Дал великий князь разрешение. Получил Лунин нужный пропуск, уехал.

— Не дурак он. Ищи теперь ветра в поле, — посмеивался дежурный офицер Зайчиков.

Только уехал Лунин, как тут примчался из Питера на тройке фельдъегерь:

— Где Лунин?

— Нет Лунина. На охоте Лунин. На силезской границе, — объясняют фельдъегерю.

— Фить! — присвистнул царский посыльный. — На силезской границе!

— Не дурак он, не дурак, — опять за свое Зайчиков.

И все-таки Лунина ждут.

— Приедет, — сказал Константин. — Знаю характер Лунина. Приедет.

Ждут день, второй, третий. Четвертый кончается день. Не возвращается Лунин.

— Обхитрил, обхитрил, — не унимается Зайчиков.

Прошел еще день, и вдруг Лунин вернулся. Разгоряченный, красивый, стройный. С убитым медведем в санках.

Спрыгнул Лунин на снег.

— К вашим услугам, — сказал фельдъегерю.

Все так и замерли.

Усадили Лунина в фельдъегерскую тройку.

— По-ошел! — дернул ямщик вожжами.

Тронулись кони. Ударили бубенцы.

— Чудак человек, — говорили в Варшаве. — По доброй воле голову в пасть.

«Чудак», — подумал и сам великий князь Константин.

Даже дежурный офицер Зайчиков и тот заявил:

— Да, не каждый бы, ваше высочество, способен к поступку оному.

— Ну, а ты бы? — спросил Константин.

— Я бы, ваше высочество, — поминай как звали…

— Да, не каждый… — задумчиво повторил Константин. Потом посмотрел на дежурного офицера, брезгливо поморщился и, нахмуривши брови, бросил: — В том-то беда для трона: Луниных мало, Зайчиковых много.

Старший из четырех

Гордо держали себя декабристы во время допросов.

По Петербургу ползли слухи о смелом ответе царю Николая Бестужева.

— Так и сказал?

— Так и сказал.

Морской офицер Николай Бестужев был старшим из братьев Бестужевых. Это он призвал к восстанию, а затем и привел на Сенатскую площадь гвардейский морской экипаж.

Стоят друг против друга царь Николай I и Николай Бестужев.

Внимательно смотрит на декабриста царь.

— Ты Николай Бестужев?

— Так точно, ваше величество, я и есть Николай Бестужев.

— Значит, поднял руку свою на Отечество?

— Никак нет, ваше величество. За святынь почитаю Родину. Ценю превыше всего Отечество.

— Против чего же ты бунтовал?

— Против негодных порядков, ваше величество.

Генерал-адъютант Левашов — он сидел за большим дубовым столом и записывал ответы Николая Бестужева — при этих словах оторвал голову от бумаги, глянул на Бестужева, на государя. Щеки царя зарозовели — признак того, что царь подавляет гнев.

— Да знаешь ли ты, — Николай I заметно повысил голос, — что все вы в моих руках…

— Знаю, — спокойно ответил Бестужев.

Спокойный ответ и взорвал царя.

— Ах, знаешь! — закричал Николай I. — Нет, ты пока ничего не знаешь. Хочешь, тебя помилую?

Не отвечает Бестужев.

— Да знаешь ли ты, слово одно государя — и…

Вот тут-то Николай Бестужев и произнес ту самую фразу, о которой потом говорил Петербург:

— Ваше величество, в том-то и все несчастье, что каприз царей в России превыше любых законов. Против порядков этих я и поднял с друзьями меч.

Приговор

Шесть томительных месяцев провели декабристы в Петропавловской крепости. Шесть томительных месяцев не прекращались допросы. И вот приговор объявлен. Пять декабристов: Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Петр Каховский — были приговорены к смертной казни через повешенье. Остальные лишались чинов и званий и ссылались в Сибирь на каторгу.

Декабристы гордо встретили свой приговор.

— И в Сибири есть солнце, — сказал декабрист Сухинов.

12 июля, впервые за все эти месяцы, заключенных собрали вместе. Была устроена церемония лишения осужденных чинов и званий. Называлось это гражданской казнью. С осужденных должны были сорвать эполеты и ордена, бросить в огонь. Над головой у каждого переломить шпагу.

Николай I находился в это время далеко за городом, в Царском Селе. Он приказал, чтобы через каждые 15 минут к нему являлся фельдъегерь, сообщал о том, как идет церемония.

Приехал первый фельдъегерь.

— Построены, ваше величество. Генерал-адъютант Чернышев приказал распалить костры.

— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?

— Да что-то не очень видно, ваше величество.

Прибыл второй фельдъегерь.

— Костры разложены, ваше величество.

— Так.

— Генерал-адъютант Чернышев дал приказ срывать эполеты и ордена.

— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?

— Да что-то не очень видно, ваше величество.

Третий курьер явился.

— Срывают эполеты и ордена, ваше величество. Бросают в огонь.

— Так.

— Генерал-адъютант Чернышев отдал приказ ломать шпаги над головами.

— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?

— Да что-то не очень видно.

Четвертый курьер примчался:

— Шпаги ломают, ваше величество.

— Так.

— Генерал-адъютант Чернышев отдал приказ одеть виновных в каторжные халаты.

— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?

— Осмелюсь доложить, государь, смеются, кажись, злодеи.

Царь побагровел, в гневе бросил посыльным:

— В цепи презренных, в цепи. Разойдись! — закричал посыльным. Схватился рукой за сердце. — Дурново! Дурново!

Мчит Дурново, тащит капли ему от сердца.

Расплакался

Гордо встретили декабристы приговор суда. А вот морской офицер лейтенант Бодиско расплакался.

— Морской офицер лейтенант Бодиско расплакался, — доложил генерал-адъютант Чернышев царю.

Николай I улыбнулся, остался доволен.

— Вижу, среди негодяев хоть и один, да человек благородный есть. Если бы знал — помиловал. Что же он говорил?

Что говорил Бодиско, генерал-адъютант Чернышев не знал.

— Разузнать. Доложить! — приказал Николай I.

Стал хвастать царь своим приближенным, что морской офицер лейтенант Бодиско расплакался.

Похвастал брату.

Похвастал жене.

Адъютантам своим похвастал.

— Расплакался! Расплакался! Расплакался! — повторял государь. Даже повеселел. Даже по-мальчишечьи насвистывать что-то начал. — Расплакался! Расплакался! А сегодня я вам передам, что при этом сказал Бодиско.