У нас с Галкой каникулы - Печерникова Татьяна Алексеевна. Страница 4

В маленьком огороде росли и редис, и лук, и морков­ка — всего понемногу. Огород сажали дед с бабой Натой, зато мы будем полоть грядки. Мне, правда, не очень нра­вится эта работа, и после меня грядки получаются не боль­но чистыми. А Галка уж ни травинки не пропустит, мурлыкает себе чего-то под нос и дергает. И два и три часа может дергать. Она и уроки так учит, несколько раз одно и то же переписывает. Александра Александровна, раньше моя учительница, а теперь Галкина, сказала про нее маме:

— У вашей дочери удивительное для ее возраста упор­ство.

Про мое упорство она, наверно, ничего не говорила маме потому что мама несколько раз мне повторяла, что на одних способностях я далеко не уеду. Маме не нравится, что я быстро делаю уроки. Но разве я виновата, что они у меня быстро делаются. Правда, Галка привезла с собой похвальную грамоту, а у меня похвальной не получилось. Чуть-чуть.

Мы с Галкой так разбегались, что даже не спросили про белку и дятла. А бабе Нате с дедом Володей не хотелось нас огорчать, и они уже только потом сказали нам, что по­ка в птичьих домиках пусто. У нас два птичьих домика, Один висит на высокой старой сосне как раз напротив окна маленькой нашей кухни. Он больше, намного больше обык­новенного скворечника, с круглым оконцем и широким крылечком. В прошлом году там жила белка. Первый раз мы увидели ее, когда шубка на ней была еще наполовину зимняя, а хвост тонкий, некрасивый. Выходила она из до­мика, когда наш дед Володя делал в саду зарядку, в шесть часов утра. Сначала она резвилась на березах, особенно на той, которая росла возле комнаты, где спят дед с бабой и где мы обедаем. Потом белка прыгала по широким липам, взлетала по стволам сосен. Где только ее не носило! Потом она надолго скрывалась в своем домике. Наверно, спала. И опять прыгала и опять спала. Спала она много, и мы на­звали ее Соней. Нас она долго дичилась. На крышу малень­кого сарая мы бросали для нее орехи, абрикосовые косточ­ки. Орехи она разгрызала, а зернышки из жестких абрико­совых косточек выпиливала своими длинными острыми зубами. Мы сами это видели. Возьмет она с крыши косточ­ку, прыгнет на сосновую ветку, всегда на одну и ту же, и пилит, пилит, пока не добудет зернышко. Мы в Харьков много увезли таких косточек с дырками, чтоб ребятам по­казать.

Потом уже к осени Соня так к нам привыкла, что ста­ла брать орехи прямо из наших рук. Сначала только из моих, я очень долго этого добивалась, возьму орехи и стою-стою с протянутой ладонью. Соня не жадничала, брала орехи по одному, даже самые маленькие, все равно по одному. И не упрыгивала на свою любимую ветку, а грызла орехи прямо на земле, почти у самых моих ног. Вот как расхрабрилась!

Второй домик на невысокой молодой сосне, он меньше первого, и в прошлом году в нем жили два дятла — дятел-папа и дятел-мама. Они все время влетали в домик и тут же вылетали, потому что носили разных жучков да чер­вячков своим детям. Потом мы увидели и их детей.

А нынче вот не было ни белки, ни дятлов.

— Ничего,— успокаивал нас дед,— еще объявятся наши квартиранты, куда они от нас денутся.

— Найдут куда,— сказала я,— вон сколько в нашем по­селке и в Зареченске разных домиков на деревьях понаве-шено. Мы с Галкой даже, знаешь, какой видели — двух­этажный!

— На одном этаже птицы или белки спят, на другом играют, обедают,— тут же сочинила Галка.

— Между прочим,— сказала мама,— мне давно хочется сколотить такой домик.

Наша мама, как мальчишка: ужасно любит чего-нибудь мастерить.

— Вот что еще плохо,— сказала баба Ната,— В нашем дачном поселке нынче почти одни только старые да малые живут. Школьники-то, наверное, по пионерским лагерям разъехались. Руфа и та к своей тете в деревню ускакала.

Руфа была на год старше Галки, а меня на год моложе, мы с ней целое лето дружили и даже ни разу не поссори­лись.

— А зареченских ребят ты тоже не видела? — спросила Галка у бабы Наты.

Зареченскими мы называли ребят, которые жили не в нашем поселке, а на горе за лугом. Посреди этого широко­го луга течет речка. Она узкая и мелкая, но вода в ней прозрачная, голубоватая, дно песчаное, твердое. Из-за этой маленькой речки и поселок, который стоит на горе, называется так: Зареченск. Но названия самой речки, сколько мы ни спрашивали, никто не знал. И в прошлом году мы с ребятами взяли да придумали ей свое — Безымянка.

Наш дачный поселок появился недавно, а Зареченск наверно, сто лет назад, потому что там живет бабушку Анисья, которой уже больше восьмидесяти лет, а она нам^ говорила, что родилась тут. У этой бабушки два внука — Федя и Коля, но Колю почему-то все зовут Коляткой. Колятка старше Феди на два года, как я Галки, но дружил он больше не со мной, а с Галкой. Встречались мы с ними на лугу, там с утра до вечера полно ребят, очень там всегда весело!

Баба Ната сказала, что видела многих зареченских ре­бят, но Федя с Коляткой, должно быть, тоже куда-то уеха­ли, а то бы уж, наверно, забежали спросить про нас с Гал­кой.

— Ну и пусть уехали! Нам и без них будет хорошо. Уж это Галка просто так сказала. Я же видела, что она расстроилась, зимой они с Коляткой даже письма друг другу писали, вот как подружились.

Зато тот, которого мы с Галкой ни капельки не любили, даже просто терпеть не могли, никуда не делся. Мы увиде­ли его в первый же день, когда вышли с Галкой за калит­ку порисовать. Здесь все дети рисуют прутиком прямо на песчаных дорожках.

Я где-то слышала, что люди, у которых нет ни слуха, ни голоса, очень любят петь. Со слухом у нас с Галкой все в порядке. Зато мы плохо рисуем, но очень любим рисовать. И вот только я нарисовала прутиком огромную ромашку, как услышала: дзинь-дзинь. Я поднялась с корточек и увидела его. Он ехал на велосипеде, наверно, из ма­газина, потому что с сумками. По-моему, он был все таким же толстым, и еще штаны на нем были какие-то дурацкие, в клетку, ни один мальчишка ни за что бы такие не надел.

Галка громко сказала:

— Смотри, Кабанчик!

Это мы в прошлом году его так дразнили за толщину. Мы его дразнили, а он будто ничего и не слышал, он не обращал на нас никакого внимания. А тут вдруг как кру­танет рулем и проехал прямо по моей ромашке. Нарочно проехал, я же видела, что нарочно. Может, он и меня бы задел, если бы я не отскочила в сторону.

— Ну, ты, Кабанчик! — крикнула ему вдогонку Галка.

— Отдай свои штаны Олегу Попову! — крикнула я.

Но он даже не обернулся.

Самый первый раз мы увидели этого мальчишку в ма­леньком магазине нашего дачного поселка, и он нам сразу не понравился. Волосы у него какие-то красноватые, сам толстый, щеки круглые, как будто за каждой щекой он держал по яблоку. И еще уж больно много он говорил раз­ных вежливых слов.

Продавщица налила ему в бидон молока, и он сказал ей не просто «спасибо», а «спасибо, большое вам спасибо!» Потом попросил ее: «Будьте так любезны, дайте мне листок бумаги завернуть хлеб». Он всегда приходил в магазин с большим бидоном, и тетя Надя, наша продавщица, каждый раз спрашивала его:

— Полный?

— Да, будьте любезны, полный,— отвечал Кабанчик.

У нас в классе тоже есть мальчишки, которые довольно часто говорят вежливые слова. И «пожалуйста» говорят, и «спасибо» говорят, и «извините».

Но Кабанчик говорил это так важно, таким взрослым голосом, что мы с Галкой еле-еле терпели, чтоб не рассме­яться.

Только один раз он поступил как обыкновенный нор­мальный мальчишка. Тетя Надя налила ему в банку смета­ны, да немножко мимо, и он слизнул с банки сметанную дорожку.

И вот мы снова с ним встретились.

— Лучше бы он куда-нибудь уехал,— сказала Галка,— а Руфа бы и Федя с Коляткой остались здесь. Опять будет кривляться в магазине.— И Галка передразнила Кабанчи­ка: — «Будьте любезны, прошу вас, пожалуйста...».

— Ну и пусть кривляется,— ответила я,— нам-то что!

— Это он со злости твою ромашку переехал,— опять сказала Галка,— и глазищами своими так сердито-сердито зыркнул на нас.