Перчинка - Праттико Франко. Страница 22

Солдат с наслаждением стянул тяжелые ботинки.

— Однако тут свежо! — пробормотал он.

— Послушай, — робко начал Перчинка, — если тебе не жалко…

— Заплатить? — поднял голову солдат. — Не могу, друг. Веришь, ни единой лиры. Оставалось две, и те на еду потратил.

— Нет… — возразил Перчинка. — Если тебе не жалко, подари мне звездочки.

Солдат рассмеялся:

— Да на что они тебе?

— Так… — тихо пробормотал мальчик. — Они мне нравятся.

Солдат полез в карман, достал звездочки и, протягивая их Перчинке, серьезно сказал:

— На, держи. Только о том, что это я их тебе дал, — ни гугу. Понял? Я ведь их просто так, на всякий случай снял. А если об этом пронюхают, меня по головке не: погладят!

Но Перчинка уже не слушал. Проверив карманы своих стареньких штанов, которые он сам много раз штопал и зашивал, мальчик бережно опустил две серебристые звездочки в один из них, оказавшийся без дыр, и, махнув на прощание солдату, убежал наверх. Последний сразу же повалился на солому и уснул мертвым сном.

Выйдя из монастыря, Перчинка направился на площадь, где обосновался торговец арбузами, у которого работали Винченцо и Чиро. Пока Чиро кричал, зазывая покупателей — что выходило у него даже лучше, чем у самого торговца, — Винченцо потихоньку от хозяина опустил в руки Перчинки, который прошел сзади, хороший ломоть спелого арбуза.

Глава VIII

РУЖЬЯ ПРОФЕССОРА

Прошло несколько дней, насквозь пронизанных ярким сентябрьским солнцем и ликованием по случаю окончания войны. И вдруг все померкло. Солнце спряталось за густую пелену туч, война, с которой, казалось, было уже покончено, снова тяжким бременем легла на израненный город. Даже Перчинка заметил эту перемену. Бегая с поручениями дона Дженнаро и разнося пакеты с маслом или хлебом, добытым контрабандой, он с каждым днем все яснее видел, что город снова меняет свой облик.

Неаполитанцы и оглянуться не успели, как немцы уже захватили все жизненно важные для города пункты. Они беспрепятственно проникали во все важнейшие экономические и стратегические центры Неаполя и спокойно там обосновывались. Теперь, например, частенько можно было увидеть церковь, вход в которую охранялся танком. И такая необычная охрана выставлялась вовсе не потому, что немецкие солдаты собирались слушать там мессу. Нет! Это просто-напросто означало, что в подвалах церкви немцы разместили свой склад боеприпасов. Все городские казармы одна за другой переходили в руки немцев, а итальянских солдат, занимавших эти казармы, переводили в другое место.

Как-то, проходя с большим свертком в руках по площади Викария, Перчинка заметил на углу большую толпу. Мальчик подошел поближе и увидел, что люди молча толпятся вокруг небольшой группы итальянских офицеров и солдат, которые молча, с бледными лицами стоят перед двумя немцами. Немцы были в стальных шлемах, надвинутых на глаза, с автоматами наперевес, готовые, как сразу было видно, в любую минуту открыть огонь.

Словно не замечая молчаливых горожан, толпившихся вокруг, немцы что-то говорили итальянским офицерам. Выслушав их, офицер отрицательно покачал головой. Толпа одобрительно зашумела. Тогда немец схватил автомат и приставил его к груди офицера. Тот некоторое время стоял, опустив голову, затем вынул из кобуры пистолет и отдал его немцу. Остальные последовали его примеру. После этого вся группа направилась в одну из боковых улиц. Итальянцы шли впереди, безвольно опустив руки и упорно смотря в землю. За ними, словно деревянные манекены, двигались застывшие фигуры немцев. Их автоматы были направлены в спины идущих впереди людей.

Толпа разошлась не сразу. Одна женщина плакала.

— Что же с ними теперь сделают, с нашими бедными ребятами? — сквозь слезы спрашивала она у окружающих.

Ей никто не ответил.

Перчинка так толком и не понял, что тут произошло. Перекладывая тяжелый пакет из одной руки в другую, он обратился к какому-то пожилому синьору, опиравшемуся на палку и молча взиравшему на всю эту сцену.

— За что их? Что они сделали? — спросил он. Синьор медленно повернулся и пристально посмотрел на мальчика. Это был почти старик, худой и высокий как жердь, с седоватой бородкой клинышком и в пенсне с толстыми стеклами, за которыми сердито щурились строгие глаза. Как все очень высокие люди, он немного сутулился. Некоторое время он молча смотрел на мальчика, и Перчинка заметил, что глаза старика влажны от слез.

— Там был ваш сын, с ними? — робко спросил Перчинка.

— Нет, — сдавленным голосом ответил старик. — Впрочем, в известном смысле — да…

— Но что же все-таки они сделали? — снова настойчиво спросил мальчик.

— Это война, — вздохнув, проговорил старик и с неожиданной теплотой добавил: — Да… Так-то вот, мой мальчик.

Он говорил на таком правильном итальянском языке, какого Перчинке еще не приходилось слышать. Неожиданно старик поднял свою палку и с силой стукнул ею о землю.

— Проклятые! — гневно воскликнул он. — Вот до чего мы дожили!

Перчинка не совсем понял, что именно имел в виду этот синьор, однако он чувствовал, что и его самого разбирает зло при воспоминании о разыгравшейся у него на глазах сцене.

— А зачем у них отняли пистолеты? — снова спросил он. — Эти двое были немцы, да? А с какой стати они лезут?

— «С какой стати»? — с горечью переспросил старик. — С какой стати! Да на основании того самого «закона», по которому в человеческом обществе действует беззаконие, притеснение и насилие!

Однако, заметив, что мальчуган не понимает его, старик наклонился и, ласково потрепав его по вихрам, мягко проговорил:

— Они сильнее, понимаешь? И поэтому хотят стать хозяевами в нашем доме.

— Значит, теперь они всем заправляют? — спросил Перчинка.

— Вот именно, — ответил старик.

Повернувшись, он пошел через площадь, сердито постукивая палкой. Толпа разошлась. Тут Перчинка вспомнил о поручении дона Дженнаро и, поеживаясь, побрел по улице, затянутой густой сеткой дождя, который, не переставая, моросил вот уже два дня, и, хотя на дворе стоял еще сентябрь, казалось, что уже наступил унылый ноябрь.

Едва отойдя от площади, Перчинка тотчас же забыл о случае с офицерами, поглощенный подсчетом процентов, которые причитались ему за работу. Никогда еще он не зарабатывал так много, как сейчас. По-видимому, толстый контрабандист питал к нему особую симпатию. Впрочем, щедрость дона Дженнаро скорее всего объяснялась тем, что для той работы, которую выполнял Перчинка, ему был необходим именно такой, шустрый и ловкий, паренек.

Работа эта заключалась в том, чтобы находить покупателей на пакеты, которые давал ему дон Дженнаро. В пакетах были самые разнообразные продукты, забрасываемые в город контрабандистами, от муки, оливкового и сливочного масла до сигарет. Последние иногда доставлялись даже из нейтральной Швейцарии. Словом, не было таких продуктов, которые не побывали бы в руках толстого дона Дженнаро и его тощей противной жены донны Катарины.

Поручения контрабандистов Перчинка всегда выполнял аккуратно и с удивительной быстротой, каждый раз получая от дона Дженнаро небольшую сумму денег, либо, что было еще выгоднее, пакет макарон или пачку сливочного масла, которые он немедленно продавал не без выгоды для себя. За какую-нибудь неделю службы у дона Дженнаро Перчинка уже создал себе густую сеть постоянной клиентуры. Однажды ему даже удалось сторговать у одного из своих клиентов с улицы Трибуналов поношенный мужской костюм, который ему уступили за две пачки масла и сто граммов кофе. Этот костюм он с большим барышом продал старьевщику с Рыночной площади, державшему свою лавочку по соседству с хибаркой дона Дженнаро, а на вырученные деньги купил у толстяка несколько литров оливкового масла, заплатив ему даже лучше, чем его обычные «клиенты».

Разлив масло в две толстые бутыли из-под вина и хорошенько упрятав их на дно корзины, в которой обычно разносил контрабанду, Перчинка в первый же свободный день отправился на поиски покупателей. Такие меры предосторожности были совсем не лишними, хотя однажды случилось так, что ему не пришлось испытать страха даже при встрече с полицейскими. Это было в тот день, когда он познакомился с одним из них, и не с каким-нибудь рядовым, а с бригадиром.