Как я стал летчиком - Головин Павел Георгиевич. Страница 10

Борода вылезает из-под самолета, вздыхает и, печально глядя на несчастного парня, творит, будто прощаясь с ним навсегда:

— Ну, лети, браток!..

— Конта-а-акт! — раздается команда.

— Есть контакт! — откликается полумертвый от страха новичок.

Проходит секунда… другая… Самые страшные секунды в его жизни! И… самолет медленно трогается. Потом быстрее, быстрее…

И наконец он в воздухе…

— На-арод! — кричит Борода, поднимая палец. — Не расходиться! Сейчас запасные части собирать будем!..

Но будьте уверены, что новичок, оказавшись в воздухе, перестает быть трусом. Он пережил весь страх. Страшнее того, что было на земле перед полетом, ничего быть не может.

Сделав посадку, он сходит с машины уже храбрецом. Теперь ему ничего не страшно. Он смеется и думает: «Как хорошо летать!»

И Борода ему кажется самым милым человеком на свете.

Он теперь понимает, что механик просто пугал его…

Вот к этому-то человеку под начало и поступил мой Славка.

На другой же день он явился на аэродром вместе со своим приятелем Николаем Сыроквашей, тоже планеристом. Ребята с азартом принялись за работу в механической мастерской. А Борода принялся их «школить».

Он скоро узнал способность Славки ездить на трамвайной «колбасе». Дело в том, что на работу в мастерскую Славка ходил в ватном пиджаке — спецовке. Работа в мастерской очень грязная, а умываться на аэродроме было негде. Возвращался Славка домой грязный, как трубочист. Спецовка его настолько просалилась, что с нее масло капало.

Понятно, что в таком виде Славку ни в один трамвай не пускали. А пешком итти далеко. Вот он и приспособился ездить на «колбасе». Уцепится сзади трамвая — и едет. Дешево и сердито! И денег за билет платить не нужно и никого не измажешь.

Для работы и мастерской требовался керосин. На аэродроме его не держали — нельзя. Приходилось каждый день с бидоном ходить за ним далеко — в нефтелавку. Это считалось наказанием. Провинится кто-нибудь из курсантов, сейчас Борода дает ему «дисциплинарное взыскание» — итти пешком за керосином. В трамвае ведь нельзя возить керосин.

Когда пришла очередь Славки, тот ухватил бидон, сел на «колбасу» и через полчаса ужо вернулся в керосином обратно. Бороде это очень понравилось. Скоро и хорошо!

Но как быть, когда только один Славка из всех курсантов умел ездить на «колбасе»? Нельзя же его каждый раз досылать за керосином! Это будет несправедливо, потому что за керосином курсант посылался только в наказание за какой-нибудь проступок.

И вот Борода пустился на хитрости. Как только керосин кончался, он начинал придираться к Славке. Это, мол, не так сделал, а это и вовсе из рук нон плохо… Славка слушает, слушает — не стерпит и огрызнется: зря, мол, придираетесь!

А Бороде только это и нужно!

Поднимет палец в запоет:

— Ага-а! Вы, кажется, молодой человек, спорите? Я, по-вашему, кто? Ваш начальник или мальчишка? Дисциплины не знаете? Здесь, молодой человек, авиационная мастерская, а не клуб! Здесь не спорят, а подчиняются начальству. Смирно! И — отправляйтесь вне очереди за керосином!.. В следующий раз не будете спорить!..

Потом Славка догадался, в чем дело. Заметит бывало, что Борода начинает придираться, значит керосин весь вышел.

Молча хватает бидон и — марш.

— Рахенбах, вы куда? — кричит Борода.

— За керосином, товарищ старший механик!

— Гм… А кто вам приказал итти?

— Да я и без приказанья знаю…

— Ах, молодой человек! — примется пилить Борода. — Опять вы не знаете, что такое дисциплина! Здесь аэродром, а не базар! Вы не имеете права итти, если вам не приказано! И потом вы знаете, чти за керосином посылаются лица, получившие дисциплинарное взыскание. Ну, а вы почему идете? Вас же ведь еще никто не наказывал. Поставьте бидон на место!..

Славка ставит бидон и угол и ждет, что дальше будет.

— Рахенбах!

— Я, товарищ старший механик!

— За то, что вы не знаете дисциплины, я объявляю вам выговор!

— Слушаюсь, товарищ старший механик!

— А теперь, в наказание за то, что не знаете дисциплины, отправляйтесь вне очереди за керосином.

Глава X

МОИ УЧЕНИКИ

Пока Славка а Николаи Сырокваша работали в мастерской у Бороды, я кончил школу летчиков. Теперь я уже мог самостоятельно водить самолет и делать в воздухе некоторые фигуры. Понятно, этого еще очень мало, чтобы считать себя хорошим летчиком. Однако мне выдали удостоверение, в котором говорилось, что «пилот Головин имеет право водить учебные машины».

Наконец-то я стал летчиком! Но вы думаете, я успокоился? Нет!

Я сразу все спросил сам себя: ну, а дальше что?

Теперь моей профессией стало «летать». Из меня не получилось инженера, архитектора… Я бросил техникум, много терпел, много работал, старался — и все ради того, чтобы научиться летать.

Я вам уже рассказал, сколько обид пришлось мне перетерпеть, чтобы добиться своего. И я добился… «Кто ищет, тот всегда найдет!» — так поется в песне.

Я стал летчиком. Но мне этого показалось мало. Я должен стать хорошим летчиком. Очень хорошим! А для этого нужно было учиться еще и еще…

Однако по-моему не вышло. Имеете того чтобы учиться, я сам оказался учителем.

После окончания школы меня вызвал к себе начальник и предложил стать инструктором и учить летать других. Я согласился с радостью.

Явившись на аэродром уже не учеником, а инструктором, я спросил, кто же будет моими учениками. Мне показали две фигуры в ватных пиджаках в смешных ушастых шапках. И очень смутился, узнав в этих фигурах… кого, вы думаете?.. моих старых приятелей — Славку Рахенбаха в Николая Сыроквашу.

Удивляться было некогда. Увидев меня, ребята подошли, вытянулись, приложили ладони к шапкам, отдавая приветствие, и отрекомендовались:

— Товарищ инструктор, явились в ваше распоряжение!

Я тоже очень важно поднес руку к козырьку и чуть было не рассмеялся, глянув на плутовские липа моих приятелей. Смешно стало, когда подумал, что я теперь для них «начальство». С нынешнего дня они должны называть меня обязательно на «вы» и «товарищ инструктор».

Если они провинятся, я должен их наказать. Того же Славку, например, могу послать, как Борода, «вне очереди за керосином». Ничего не поделаешь — дисциплина. Я теперь начальник, а они мои подчиненные. И я теперь не могу сказать моему приятелю:

— Славка, подтяни пояс потуже. Холодно!

Это будет по-товарищески, но совсем не по форме. Я должен сделать строгое лицо и сказать, чеканя снова:

— Курсант Рахенбах! Извольте подтянуть пояс… Вы совсем распустились! Что вы стоите передо мной, как мешок? Уберите ваш живот! Вот так… Здесь аэродром, а не баня. Распоясались!..

Это будет по форме, хотя и не совсем приятно для моих друзей.

Понятно, что такие отношения между нами были только во время занятий. За воротами аэродрома я для моих приятелей был тем же Пашкой Медведем, как и раньше, в те времена, когда мы вместе учились летать на планере.

Дружно взявшись под руки, мы ходили по улицам, толкалось, смеялись, шалили.

Иногда всей компанией отправлялись в кино. Иногда затевали игру в снежки, и мои «подчиненные» с особенным удовольствием старались напихать мне за шиворот побольше снегу.

Но на аэродроме все опять менялось. Дисциплина вступала в свои права.

— Курсант Рахенбах! Приготовьте машину к старту!

— Есть приготовить машину к старту!

Я очень долго не мог привыкнуть к таким строгостям. Мои ребята — тоже. Помню, когда нам дали самолет, Славка очень обрадовался. Забылся — ударил меня ладонью по плечу и заорал:

— Ну, теперь, Медведь, полетаем!..

Вот ляпнул! Тут был еще кое-кто из курсантов да Борода в придачу. Славка опомнился, оглянулся — ехидный Борода теребил свою бороденку.

— Тэ-э-эк-с…

Приятель мой покраснел, растерялся и, виновато приложив ладонь к козырьку, пролепетал: