Тоомас Линнупоэг - Мянд Хельо Аадовна. Страница 45

Послышался дверной звонок.

— Тебя еще кто-то идет проведывать, — предположила Майя.

— Не думаю, — возразил Тоомас Линнупоэг, — это Протон со своей Анне.

Действительно, появились Протон и Анне, но вместе с ними в комнату вошла и…

…Кюллики. Своенравная судьба Тоомаса Линнупоэга во что бы то ни стало хотела перенести к нему на дом не состоявшееся в кафе свидание.

Кюллики покачала кошелкой и сказала:

— Ты что, и не болен вовсе?

— Д-да, ничего серьезного, — растерянно пробормотал Тоомас Линнупоэг, но быстренько вошел в роль джентльмена и познакомил девочек друг с другом.

Когда Кюллики протянула Майе руку, из кошелки вдруг послышалось жалобное и протяжное «мяу».

— Я пошла отнести котенка. Того самого, — объяснила Кюллики и заговорщически подмигнула Тоомасу Линнупоэгу.

Спина Тоомаса Линнупоэга покрылась испариной. Он, правда, в своих письмах рассказал Майе, как они с Кюллики относили котенка, все рассказал, утаил только эпизод с поцелуем. Если Кюллики сболтнет сейчас что-нибудь лишнее, то все снова рухнет. Но Кюллики его не предала, она даже показала себя настоящим другом — спустя несколько минут ушла вместе со своим котенком.

— Тоомас Линнупоэг, я должна сделать тебе замечание, — сказала Майя, — ты вел себя невежливо. Не предложил своей соседке по парте присесть.

— Неужели ты хотела, чтобы она тут засиделась? — спросил вместо ответа Тоомас Линнупоэг.

И Майя рассмеялась, рассмеялась звонко, и Тоомас Линнупоэг понял, что она окончательно простила ему все его грехи.

Тоомас Линнупоэг становится прежним Тоомасом Линнупоэгом

Два-три последующих дня Тоомас Линнупоэг находился под животворным и укрепляющим воздействием Майиного визита, и надо сказать, дела его шли прекрасно, то есть его рука прекрасно заживала, и вообще все было в порядке.

Тоомас Линнупоэг только что вернулся из поликлиники, куда ходил на перевязку. Новая повязка была гораздо меньше, пальцы оставались свободными, закрыта была только ладонь. Ему позволили пойти в школу, и Тоомас Линнупоэг решил осуществить это немедленно, не беда, что он успеет лишь к четвертому уроку.

Тоомас Линнупоэг шагал не спеша, радовался хорошей погоде и хорошей жизни и вспоминал, наверное уже в двадцатый раз, посещение Майи. Он помнил каждую мелочь: как Майя вошла с гвоздиками в руке, как они ели принесенные Вайке Коткас яблоки, как Майя рассмеялась и как перед уходом попросила письма, которые сама же отослала через Вийви назад Тоомасу Линнупоэгу. И как Майя вдруг закричала: «Загадай скорее что-нибудь! Скорее! Скорее! У тебя ресничка упала на щеку. Ресничку надо сунуть за пазуху и загадать желание». Тоомас Линнупоэг не очень-то разбирался во всяких девчоночьих суевериях, но ради Майиного удовольствия он готов был вырвать и сунуть себе за пазуху хоть половину своих ресниц. «Что ты загадал?» — спросила Майя, но Тоомас Линнупоэг не сказал, он не решался сказать. Майя очень настаивала, и он в конце концов открылся: «Я загадал желание, чтобы ты завтра снова пришла меня проведать».

Тоомас Линнупоэг был далеко не суеверным, но оказалось, у такого пожелания все же была тайная сила. Правда, на следующий день Майя к нему не пришла, только позвонила по телефону, но это почти одно и то же. Они долго разговаривали, они и еще поговорили бы, но кому-то понадобилось вызвать по автомату «скорую помощь», и Майе пришлось прервать разговор.

Когда Тоомас Линнупоэг пришел в школу, третий урок еще не закончился, и он, как дисциплинированный школьник, не хотел мешать занятиям, остался за дверью ждать звонка на переменку. Его терпение было вознаграждено: одноклассники встретили Тоомаса Линнупоэга бурными овациями.

— Старик, у тебя бравый вид! Может, это вовсе не ты целых три дня был в клещах медиков? — воскликнул Тойво Кяреда вместо приветствия.

— Да здравствует Тоомас Линнупоэг? — закричал друг-самозванец Тоомаса Линнупоэга Киузалаас.

Вийви пожала Тоомасу Линнупоэгу левую руку.

— Я рада всем сердцем, что ты поправился. Я бы тебя навестила, да помешать боялась. Тебе понравились яблоки, которые я послала тебе с Вайке Коткас?

Все кричали, перебивая друг друга, каждый чего-нибудь желал Тоомасу Линнупоэгу. Тоомас Линнупоэг не был ни гордецом, ни тем более любителем славы, однако от такого необычного внимания к своей особе он стал расти, как на дрожжах. Он почувствовал себя чуть ли не богатырем, чуть ли не великаном, его голова уже касалась потолка — того и гляди, набьешь на лбу шишку. Но Тоомас Линнупоэг не успел набить себе шишку, прошло несколько минут, и напор воодушевления, уже достигший было ста атмосфер, понизился почти до нормального — вновь вступили в свои права другие интересы, и Тоомас Линнупоэг опять обрел свой естественный рост. К чести Тоомаса Линнупоэга надо сказать, что это нимало его не огорчило, он и в роли обыкновенного мальчика чувствовал себя преотлично.

Следующим был урок классного руководителя. Когда учительница Кивимаа вошла в класс, выражение ее лица было полутаинственное-полуторжественное.

— У меня есть для вас приятная новость, — сказала она.

— Знаем — что Тоомас Линнупоэг здоров. Он уже в классе! — крикнул Тойво Кяреда.

— Я очень рада, что Тоомас Линнупоэг поправился, — произнесла учительница Кивимаа с улыбкой, — и это прекрасно, что вас радует выздоровление вашего товарища. Но я имела в виду другую новость. И вот какую: через несколько дней нашей школе исполняется пятьдесят лет. Дирекция решила отметить это событие торжественным собранием и праздничным вечером. В связи с этим каждый класс получает какое-нибудь задание: одни приведут в порядок территорию школы, другие — помещения, третьи — декорируют зал и так далее. Вашему классу поручено разнести приглашения бывшим преподавателям и бывшим выпускникам школы.

— Кто же в состоянии разнести такую уйму приглашений! Мне это задание не нравится! — крикнул Киузалаас. — Выпускников ведь тьма-тьмущая!

— Я вижу, Киузалаас, вы не патриот школы, — заметила учительница Кивимаа и добавила: — Тут я должна еще кое-что уточнить. Общее собрание бывших выпускников состоится в воскресенье, а на субботний вечер, где вы сможете немного и потанцевать, мы из выпускников пригласим лишь человек двадцать. Но бывших учителей пригласим всех. Однако вы, Киузалаас, можете не волноваться, их отнюдь не тьма-тьмущая. К тому же несколько приглашений я отнесу сама — заслуженным учителям Хильде Мятлик и Беньямину Посту.

— Дяде Беньямину?! — невольно и несколько громче, чем приличествовало на уроке, воскликнул Тоомас Линнупоэг, но упоминание о Беньямине Посте для него, действительно, было неожиданностью.

— Тоомас Линнупоэг, мальчику вашего возраста не пристало с такой фамильярностью говорить о пожилом человеке, тем более вам незнакомом.

— Как это незнакомом?! Он — друг моего детства!

— Что-о?

— Я знаком с дядей Беньямином с самого детства. То есть, когда он был ребенком, я его, конечно, не знал, но когда ребенком был я, то уже знал, — объяснил Тоомас Линнупоэг несколько запутанно, — он живет в соседнем с нами доме. Я знаком даже с его собакой.

— В таком случае, Тоомас Линнупоэг, я считаю возможным приглашение Беньямину Посту отослать с вами, но собаку мы, разумеется, приглашать не станем.

Тоомас Линнупоэг по тону учительницы понял, что она простила ему и эмоциональный мини-взрыв и последовавшее за ним макси-объяснение, и Тоомас Линнупоэг спросил с видом полного безразличия:

— А сами мы тоже можем кого-нибудь пригласить?

Хотя, разумеется, Тоомас Линнупоэг был далеко не безразличен, что ему ответят.

— У нас не так-то много места, но если чьи-нибудь родители, или сестра, или брат очень захотят прийти, мы, естественно, не станем отсылать их назад, — ответила учительница Кивимаа, и Тоомас Линнупоэг так и остался в неведении, можно приглашать или нельзя.