На аптекарском острове - Федоров Николай Тимонович. Страница 15

— Но почему же дедушка-то говорит, что не знает Клавдию Александровну? Ведь не скрывает же он?

— Вот здесь-то и тайна, — сказал я. — Загадка Бермудского треугольника.

— А может, он просто забыл? — сказал Клочик. — Пожилой все-таки человек.

— Не может этого быть, — обиженно сказала Ленка. — Какого-то алкоголика Кузьмича помнит, а женщину, которая хранит его фото столько лет, — не помнит!

Вдруг дверь резко распахнулась, и в комнату вбежал сияющий дедушка.

— Вспомнил! Ну, конечно, я знал еще одного Веревкина! Альберта. Он был племянником директора гимназии, в которой я учился. Худенький такой блондин. Потом мне говорили, что он застрелился от несчастной любви. — И совершенно довольный, дедушка торжественно покинул комнату.

— Пора уходить, — сказал я. — А то он еще с десяток Веревкиных вспомнит.

Я встал, посмотрел в окно и вдруг увидел папу, неторопливо шагавшего по другой стороне улицы. Папа обернулся и помахал кому-то рукой. Я проследил за его взглядом и заметил, как за углом мелькнул и пропал коричневый плащ с капюшоном. «Что же он со своей коллегой целый день разгуливает?» — подумал я, и в груди у меня пробежал холодок.

Глава 7. «Амурские волны»

Найти кружок духового оркестра — дело не хитрое. Лишь только мы переступили порог Дома пионеров, как тут же услышали разноголосую перебранку труб, глухие барабанные удары и звон тарелок. Сразу было ясно — идет репетиция. Каждый играет что-то свое, и получается такая веселая и бестолковая неразбериха, какая бывает в классе, когда вдруг объявляют, что урок не состоится.

Поднявшись на второй этаж, мы осторожно заглянули в комнату. Там за расставленными в беспорядке столами сидело много ребят с инструментами в руках. Казалось, каждый из них только и делает, что старается передудеть соседа. Перед музыкантами стоял огромного роста мужчина в защитного цвета рубашке и темно-синих брюках.

— Сидоров! — вдруг рявкнул он, да так, что сразу заглушил все инструменты. — Тебе приказ играть арпеджио. А ты мне что тут за ноктюрны выводишь? И врешь на каждой ноте. Я ведь все слышу, ты меня знаешь.

— Орест Иванович, ну сколько можно это арпеджио, — ответил Сидоров, ничуть не испугавшись. — Вон Брындин «Жили у бабуси» играет.

— До «бабуси» ты еще не дорос, — отрезал преподаватель и наконец заметил нас с Клочиком. — Почему посторонние в зале? Закрыть дверь и не мешать!

— А мы к вам, — сказал я. — Вот он в ваш кружок хочет записаться.

— В наш кружок?! У нас, молодые люди, не кружок, а духовой оркестр. А кружки — это, знаете ли, ниже, на первом этаже. Там и кройки и шитья, и мягкой игрушки, и лобзиком можно по фанере… Вот туда и ступайте. А в наш оркестр набор только осенью.

— Орест Иванович, вы уж, пожалуйста, сделайте исключение, — сказал хитрый Клочик. — А то мне до осени, ну, никак нельзя. Очень вас прошу.

— Любишь духовую музыку?

— Обожаю, — сказал Клочик.

— Ну, хорошо. Я тебя послушаю. Проходи, — смягчился преподаватель.

В углу комнаты стояло пианино. Орест Иванович открыл крышку, быстро проиграл какую-то мелодию и кивнул Клочику:

— Давай!

— Что давать? — не понял Клочик.

— Ну, пой.

Клочик улыбнулся.

— Так я же слов не знаю, Орест Иванович.

— Каких слов?

— Ну, слов этой песни, которую вы сейчас сыграли.

Брови преподавателя поползли на лоб.

— Что за бред? Какие слова? Пой мелодию — и все.

— Но как же без слов-то?

Орест Иванович как-то странно дернул головой и ущипнул себя за нос.

— Да так и пой без слов! — закричал он. — Ля-ля-ля! Та-ра-ра! Бу-бу-бу! Неужели не ясно, черт побери!

— Понял, понял, — поспешно сказал Клочик. — Только вы, пожалуйста, еще раз эту песню сыграйте. А то я уже забыл.

Преподаватель проиграл мелодию еще раз. Клочик подумал, потом промычал что-то невообразимое и как бы в оправдание сказал:

— Трудно все-таки без слов. Давайте я вам лучше песню какую-нибудь спою.

— Нет, нет, — сказал Орест Иванович. — Песен не надо.

Он вынул из нагрудного кармана карандаш и простучал им по крышке пианино.

— Простучи то же самое, — сказал он.

Клочик деликатно постучал костяшкой пальца по пианино — тук-тук-тук, — словно спрашивая: можно войти?

Преподаватель сморщился, будто лимон надкусил, потом ткнул в меня пальцем и сказал:

— Теперь ты.

— Но ведь я не…

— Пой!

Я не стал спорить, тем более мне самому было интересно, сумею ли? Я быстро спел вновь проигранную мелодию и отстучал карандашом. Орест Иванович помолчал несколько секунд, потом задумчиво сказал:

— Ну что ж! Тебя я, пожалуй, возьму.

— А меня? — спросил Клочик, почувствовав неладное, и голос у него задрожал. — У меня по пению четверка, честное слово! Вы меня еще спросите, со словами… Пожалуйста!

— Нет, мой друг, не могу, — неожиданно мягко, но твердо сказал преподаватель. — У тебя, увы, нет музыкального слуха. Абсолютно нет!

Видели бы вы в тот момент моего Клочика! Весь он вдруг словно потух, а у меня внутри сжалась какая-то пружина.

— Пошли, Витя, — сказал я. — Спасибо, до свидания.

Орест Иванович развел руками.

— Как хотите.

Мы вышли в коридор и направились к выходу. Вдруг Клочик остановился и горячо заговорил:

— Леха, не отказывайся, я тебя очень прошу, слышишь. Я с тобой на репетиции ходить буду, чтоб тебе веселее было. Только не отказывайся. Пойдем, пойдем, скорее назад. Пока он не передумал.

Через минуту мы снова вошли в комнату, и я сказал:

— Пожалуй, я согласен.

— Ну, спасибо, — сказал Орест Иванович и обычным своим голосом рявкнул: — Будешь играть на альте.

Он подошел к шкафу и достал оттуда слегка помятую средних размеров трубу, скрученную наподобие кренделя.

— Орест Иванович, а можно, я лучше на тромбоне буду? У меня дедушка в детстве как раз на тромбоне играл.

— Что?! — вскипел вдруг преподаватель. — Да ты знаешь, что такое альт?! Ты вообще представляешь себе, что такое духовой оркестр? Ты вслушайся в это слово: ду-хо-вой! Оно же от слова «дух» происходит. Душа, значит! А музыка без души — это бред, какофония. Дай-ка сюда инструмент!

Он выхватил у меня трубу, прошел на середину комнаты и громовым голосом объявил:

— Оркестр, тишина! Новенькие молчат. Старикам приготовиться! Композитор Макс Кюсс. «Амурские волны».

Он взмахнул рукой, и оркестр заиграл. Из неказистого на вид альта поплыли мягкие, глуховатые звуки вальса. А весь оркестр, словно поддерживая мелодию, выводимую альтом, бережно играл: «пу-па-па, пупа-па…». И мне вдруг показалось, что музыка неторопливо плывет куда-то, слегка покачиваясь, будто на волнах. И в лицо мне дует теплый, пушистый ветер, наполненный чуть сладковатым и каким-то щемящим запахом белых азалий. И от этих звуков, так неожиданно увлекших меня за собой, в груди у меня вдруг все опустилось, словно я в автомобиле на большой скорости промчался по крутому мосту у Летнего сада… А потом все замерло и наступила тишина.

Орест Иванович подошел ко мне и торжественно протянул инструмент.

— Вот что такое альт, — сказал он. — Теперь понял? То-то же… Ноты знаешь?

Как ни странно, ноты я немного знал.

— Чуть-чуть, — сказал я.

— Это хорошо, — сказал Орест Иванович и положил передо мной лист нотной бумаги. — Вот гамма. Внизу каждой ноты стоят цифры. Это пальцовка — показывает, какие клапаны для какой ноты следует нажимать. Понял?

— Понял.

— Тогда играй. Сначала нижнее «до». Губы распусти, не напрягай…

Я набрал в грудь побольше воздуха и что есть силы дунул в трубу. Альт неохотно ответил мне низким ломающимся голосом.

— Ура! — закричал Клочик и захлопал в ладоши.

Впервые в жизни мне аплодировали.

Глава 8. Нижнее «до»

— Почему так поздно? — холодно спросила мама, когда я вернулся домой.