Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Чудакова Мариэтта Омаровна. Страница 84

Я жду, что же будет дальше.

Она объясняет:

– Но, простите, они приглашают именно Гуревича, их интересует определенная проблематика, по которой он является специалистом.

– Нет, но все-таки».

…Что такое «наука», «интересы науки» – эти люди в течение своей жизни узнать просто не сумели. Зато они хорошо знали, что поездка «за рубеж» – льгота. И абы кому она не выделяется.

А вот теперь, чтобы вам понятней стало, что творили в советское время с людьми, вообразите себе такую более близкую вам ситуацию.

Например, вся школа знает, что вы лучше всех стоите в воротах.

Поэтому вы – вратарь в футбольной сборной школы. Потом – в сборной района. И так далее. И вот вас включают в юношескую команду города. А кто-то – от кого зависит, войдете вы в команду или нет, – вдруг заявляет:

– У вас в школе так много спортивных ребят – пловцов, лыжников, – неужто некого поставить в воротах, кроме вот этого, конопатого?..

В советском заграничном паспорте сначала должна была появиться отметка, что вам разрешен выезд… А въезд – то есть виза той страны, куда ты приглашен, – дело десятое. Если вы не находились под следствием и у вас в своей стране оставались близкие родственники (то есть вы вроде бы не замышляли остаться там, куда едете) – вам обычно не отказывали. Трудность была не в том, чтоб куда-то въехать, а в том, чтоб выехать из своей страны.

И еще немаловажная подробность – ни у кого из советских людей (кроме дипломатов) никаких заграничных паспортов на руках не имелось.

Они хранились в «первых отделах» советских учреждений и выдавались человеку перед самой поездкой – уже с визой – в обмен на общегражданский, внутренний. А когда вы благополучно возвращались в родную страну, то волей-неволей должны были как можно скорей сдать заграничный паспорт – потому что вам необходимо было как можно быстрей получить в обмен на него свой внутренний паспорт: без него, как известно, наш человек не только в советское время, но и сегодня – как без рук…

И только после Августа 1991 года вся ситуация с поездками за границу изменилась.

Из личных воспоминаний. В ноябре 1991 года я полетела в Будапешт на симпозиум, посвященный 100-летию М. А. Булгакова. Коллега – житель Вены – предложил мне приехать после окончания симпозиума на один день к нему в Вену.

– Два часа на автобусе – утром приедете, я покажу вам Вену, вечером сходим на концерт – и уедете обратно в Будапешт.

Дело было за малым – получить визу в Австрию. Я начала, конечно, с российского (тогда еще советского) посольства – не будут ли они возражать против моего однодневного вояжа в Вену?

Необычайно любезно встретивший меня сотрудник посольства взял мой паспорт, открыл на последних страницах, указал на какую-то закорючку и сказал вкрадчиво:

– Видите, М. О.? Мы вам открыли выезд из нашей страны в любое время, в любую страну мира. Теперь дело только за ними, за этими странами…

Я вышла, не веря своим ушам.

Пошла в австрийское посольство. Визу они мне не дали, сказали – надо получать в Москве. Но это уже не могло сбить моего приподнятого настроения. Моя страна разомкнула наконец свои железные объятия.

Через два года, в декабре 1993, это стало частью новой Конституции Российской Федерации: «Статья 27, часть 2: Каждый может свободно выезжать за пределы Российской Федерации. Гражданин Российской Федерации имеет право беспрепятственно возвращаться в Российскую Федерацию».

.. Тем, кто не жил при советской власти, уже, пожалуй, не понять, что мы чувствовали в декабре 1993, читая такие статьи перед голосованием на референдуме о Конституции… Но далеко не все, как увидим дальше, отнеслись к принятию важнейшего правового документа страны с должной заинтересованностью.

…А если ваша бабушка или бабушкина приятельница скажет: «А какая мне-то во всем этом прибыль? Я за границу вашу в жизни не ездила и не собираюсь», – то ваше как раз дело ей пояснить: «А вот тут ты, моя горячо любимая бабушка, неправа».

Потому что нельзя танцевать от своей только печки. (Даже если у нее и нету дома никакой печки.)

И ученые с мировым именем, и любимые писатели в любой стране составляют предмет национальной гордости. И те унижения, которым подвергались они и тысячи их коллег, так никогда и не попавшие на международные конференции или встречи с зарубежными читателями, куда их настойчиво приглашали, да и вообще – не сумевшие из-за советской власти мир повидать – это все-таки позор всей страны. А значит – и вашей незнакомой мне бабушки вместе с ее приятельницей тоже. Я нисколько не хочу их обидеть и заочно считаю очень достойными женщинами. Но надо всем понимать, что позор – это позор.

И он не уравновешивается дешевизной советской вареной колбасы. Которая к тому же все равно кончалась, пока ваша бабушка стояла за ней в очереди.

14. «Не трусь!»

В начале 92 года, когда Егор Гайдар, разворачивал рыночные реформы, похоронившие социализм, тележурналисты спросили его:

– Как полагаете, что бы сказал о вашей сегодняшней деятельности дед – Аркадий Петрович?

– Я полагаю, дед бы сказал: «Не трусь!»

«“Выпрямляйся, барабанщик! – повторил мне тот же голос. – Выпрямляйся, пока не поздно”.

– Хорошо! Я сейчас, я сию минуточку, – виновато прошептал я.

Но выпрямляться мне не хотелось. Мне здесь было хорошо, за сырыми холодными камнями».

И вот герой повести Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика» решается действовать – и протягивает руку к лежащему рядом браунингу, завернутому в лопух, чтобы выстрелом не дать уйти преступникам.

«И только что я до него дотронулся, как стало тихотихо. Воздух замер. И раздался звук, ясный, ровный, как будто бы кто-то задел большую певучую струну и она, обрадованная, давно никем не тронутая, задрожала, зазвенела, поражая весь мир удивительной чистотой своего тона.

Звук все нарастал и креп, а вместе с ним вырастал и креп я.

“Выпрямляйся, барабанщик! – уже тепло и ласково подсказал мне все тот же голос. – Встань и не гнись! Пришла пора!”

И я сжал браунинг. Встал и выпрямился».

Вернулся из Крыма, где проводил отпуск, отец, заехал к сыну. Тот описал ему ситуацию и пути выхода. Тимур Аркадьевич согласился, что предлагаемый сыном путь – видимо, единственно реальный.

«Когда же он понял, что, возможно, его сыну придется не только советовать все это кому-то, а самому садиться и исполнять, наверное, впервые в жизни я увидел выражение откровенного ужаса на его лице».

Пауза была небольшой.

«Отец посмотрел на меня, сказал: “Если уверен, что нет другого выхода, делай как знаешь”» (Е. Гайдар, 1996).

Ведь все-таки оба они были Гайдары.

Третьего ноября 1991 года «из информированных источников приходит новость» – будто бы экономист Григорий Явлинский со своей командой возглавляет российское правительство.

Трудно представить этого умного человека и сильного экономиста в тот момент в такой роли. Слишком важна была для него – как и всегда, – его репутация. Он ни в коем случае не мог допустить, чтоб люди его проклинали: Явлинскому всегда полагалось выглядеть народным заступником (помните ведь в поэме Некрасова Гришу Добросклонова? В школе всегда давали такую тему сочинения – «Образ народного заступника в поэме «Кому на Руси жить хорошо»». Дают ли теперь?..).

«До меня долетели слова:

– Разведка по оврагу. <… >

– Чубук, – негромко, как бы спрашивая, сказал Ше-балов, – ты за старшего пойдешь. С собой Шмакова возьми и еще выбери кого-нибудь понадежнее.