Любовь и картошка - Киселев Владимир Леонтьевич. Страница 12

— Здравствуйте, Алла Кондратьевна,— поздоровался Сережа.

— Здравствуй. Проголодались, Анатолий Яковлевич? — обратилась она к генералу Кузнецову, подошла к столу, расстелила с краю клеенку и поставила на нее кастрюлю.— Не рассчитывала я, что вы так скоро с охоты вернетесь. Пока уголь нажгли... Цесарка только березовый признает. Наташа, неси ее сюда... А ты, Сережа, вон глина в тазу... Добавь туда песка. И там в газетке асбестовое волокно. Я захватила. Замеси так, чтоб ни одного комочка.

Алла Кондратьевна относилась к числу людей, которые сами постоянно чем-либо заняты и не терпят, когда другие сидят без дела. Наташа пошла за цесаркой, а Сережа закатал рукава, долил в таз воды и принялся разминать ярко-оранжевую, словно замешанную на соке чистотела, вязкую глину так, как месят тесто. Глина была из Боричева яра. Он сразу узнал ее.

— К чему асбест? — заинтересовался генерал Кузнецов.

— Это я не сразу дошла,— гордясь собой, ответила Алла Кондратьевна.— Практика подсказала. Чтоб панцирь от жара не треснул.— Она сняла с кастрюли крышку, попробовала содержимое ложкой и добавила туда соли.— Что-то председатель наш задерживается,— недовольно заметила она.

— Переживаешь? — искоса посмотрел на нее Матвей Петрович.

— А вам все равно, кого на его место поставят? — огрызнулась Алла Кондратьевна.

Сережа нащупал пальцами в глине жесткий комочек — камешек, вытащил его и отбросил в сторону. Если старый председатель, Павел Михайлович Гавриленко, уйдет с должности, которую занимал так много лет, председателем колхоза должна была стать Алла Кондратьевна. Но в селе ходили какие-то неясные слухи, что на это место могут рекомендовать не Аллу Кондратьевну, а Сережиного отца Григория Ивановича. Очевидно, это Алла Кондратьевна и имела сейчас в виду.

— На пенсию ваш председатель собирается? — спросил генерал Кузнецов.

— Его на пенсию калачом не загонишь, — возразил Матвей Петрович, соединив в одно выражения «калачом не заманишь» и «кнутом не загонишь».— Тут у нас рядом опытное хозяйство институт открывает. А Пал Михалыч — кандидат по картошке. Институт, понятное дело, хочет его на это опытное хозяйство поставить. И ему хочется. Вот он в район и поехал просить, чтоб отпустили.

— Уходит, не уходит...— сказала Алла Кондратьевна.— Как замуж собирается. Сколько это может тянуться?..

Наташа вынесла из охотничьего домика нарядную цесарку с перьями, отсвечивающими металлическим блеском, и положила ее возле таза с глиной.

— Прямо в перьях? — спросил генерал Кузнецов.

— В одежке, — подтвердила Алла Кондратьевна. — А из глины она у нас голенькая выскочит... Наташа... Здесь у меня цветы стояли...

Наташа посмотрела на Сережу, неприметно улыбнулась, подошла к поленнице, взяла вазу с цветами и поставила ее на стол.

— Вот они, ваши цветы.

Алла Кондратьевна заметила на Наташе новые часы.

— Какая прелесть! Золотые?

— Ну не совсем золотые, — неловко ответила Наташа,— Но очень хорошие. Даже дни показывают.

— Балуете вы дочку, товарищ генерал.

Генерал Кузнецов посмотрел на Наташу, затем на Сережу. Наташа отрицательно покачала головой. Сережа месил глину так, словно его это совершенно не касалось. Генерал понимающе улыбнулся.

— Как же ее не баловать? Одна она у нас.

Слева, над поляной, с особым, всегда волнующим сердце посвистом пролетела тройка крупных уток — крякв.

Генерал Кузнецов потянулся было за ружьем, но они пронеслись так быстро, что он только вздохнул.

Сережа посмотрел вслед кряквам. Это были стремительные красивые птицы с серыми крыльями.

Алла Кондратьевна подняла с земли маленького поблекшего серо-пестрого чирка-свистунка за темные лапки и заигрывающе заметила:

— А канонада какая была!.. Вот уж не ожидала, что генералы так стреляют.

— Утка больно ученая стала,— начал оправдываться генерал Кузнецов.— За сто метров не подпускает.

— Генерал не тот, кто хорошо стреляет,— вступился за него Матвей Петрович.— Генерал тот, кто хорошо думает.

— На войне, Матвей Петрович, я не пуделял, — неожиданно обиделся генерал Кузнецов.

— Так вы тогда и генералом не были.

Генерал Кузнецов оставил шахматы, взял ружье, разломил, вложил патрон.

— Бутылка у вас есть?

— Бутылка? Какая?

— Пустая.

— Найдется. Принеси, Серега, бутылку. Там, на кухне...

Сережа принес из охотничьего домика зеленую бутылку из-под лимонада.

— Сережа! — предложил генерал.— Брось-ка бутылку вон туда, чтоб попасть в верхушку дерева... Давай.

Сережа швырнул бутылку, и тотчас генерал Кузнецов навскидку, не целясь, повел стволами, надавил на спуск, и бутылка в воздухе разлетелась вдребезги.

— Здорово! — уважительно сказал Сережа.— Дед Матвей! Покажите теперь и вы.

— Где уж мне,— стал набивать себе цену Матвей Петрович.

— Ничего, ничего, покажите,— предложила Алла Кондратьевна.

— Ну уж ладно,— согласился Матвей Петрович. — Карандаш есть у кого?

Генерал достал из кармана своей кожаной куртки металлическую золоченую ручку с держателем в виде оперенной стрелы.

— Да нет, такой жалко,— решил Матвей Петрович.

Он порылся в карманах своего пиджака, нашел карандаш, затем подобрал у поленницы небольшой топорик и подошел к березке. Это был, как отметил про себя Сережа, берез. На Полесье березой называют дерево, у которого ветви растут вниз, а если они растут вверх, говорят берез. Матвей Петрович сделал топориком насечку на коре, вставил в нее карандаш, пятясь, отошел назад шагов на двенадцать, с кряхтением присел, выпрямился, снова присел и, выпрямляясь, бросил топорик. Карандаш раскололся на половинки, а топорик вонзился в дерево. Все подошли к березу. Сережа поднял половинки карандаша, сложил их и дал генералу Кузнецову.

— Невероятно! — искренне восхитился генерал. — С таким номером можно и в цирке выступать.

— Цирк он и есть цирк. А в партизанах годилось. Немцам только это не нравилось.

— Почему? — спросила Наташа.

— Да... им у нас все не нравилось,— уклончиво ответил Матвей Петрович. — Кондратьевна! Что я тебе сказать хотел?.. Полиэтилена-то я не привез.

— Как? — строго спросила Алла Кондратьевна.— Почему?

— Гриша счетов не хочет оплачивать.

— Он что, с ума сошел? Где он? — зло спросила Алла Кондратьевна и повернулась к Сереже.

— Скоро будет,— неохотно ответил Сережа.— Он с Анной Васильевной.

— Ничего, — пригрозила Алла Кондратьевна. — Ему это так не сойдет.

Она расстелила на столе клеенку, положила на нее цесарку и принялась начинять птицу фаршем из рыжиков, зачерпывая его ложкой из эмалированной кастрюли. Генерал Кузнецов и Матвей Петрович снова уселись за шахматы.

— Э, нет, слонов я все-таки разменяю,— решил генерал.

— Алла Кондратьевна, специй вы никаких не добавляете? — спросила Наташа, наблюдая за тем, как Алла Кондратьевна начиняет цесарку. Шахматы ей надоели.

— Ни в коем случае. Только соль.— Алла Кондратьевна вдела в иголку суровую нитку и стала зашивать цесарку.— Нет в мире лучшей начинки, Наташа, чем рыжики. С рыжиком никакой трюфель не сравняется. Ведь он, рыжик, не сам по себе растет. Он корешками обязательно с сосной связан. Или с елкой. И берет от них самое полезное. Учись, Наташенька. Потом в Москве всех удивлять будешь. В «Метрополе» такого не подают.

Для нее отъезд Наташи был делом настолько решенным и естественным, что и Сереже вдруг показалось, что Наташа уже не здесь, что она уже живет в Москве и знает, где этот «Метрополь», а сюда приехала в гости, ненадолго, и сейчас же уедет.

— Вот, товарищ генерал,— раздумчиво продолжала Алла Кондратьевна, — двух женщин, которые государствами правят, я знаю. А есть где-нибудь женщины — генералы?

— Как-то до сих пор я с этой точки зрения женщинами не интересовался,— чуть виновато ответил генерал Кузнецов. — Кажется, нет.

— Бог миловал! — буркнул Матвей Петрович. Алла Кондратьевна недобро улыбнулась:

— Вот, не нравится мужикам нашим под бабой ходить. А дойдет до выборов, так вы, Матвей Петрович, за меня первым руку поднимете.