Дальние края - Линь Ван. Страница 12

Между тем солнце поднялось уже совсем высоко, заливая яркими лучами сочно-зеленые листья кофейных деревьев, трепетавшие под набежавшим ветром.

Откуда-то издалека донесся голос отца, искавшего Хоа.

— Папа-а! Папочка! Я здесь! — обрадованно закричала Хоа, сложив рупором руки.

— Ты чего, боишься заблудиться? — спросил Кук и загнулся, чтобы собрать силки. — Не бойся, я отведу тебя к отцу.

Глава VII

За эти дни Хоа успела привязаться к маленькой Ни Ай. Правда, иногда малышка очень досаждала Хоа своими капризами, но такой славной девчушке многое можно было простить. Хоа с беспокойством думала о том, что скоро вернется мама Ни Ай и заберет ее к себе. Скучно здесь будет без забавного Лягушонка!

Маму Ни Ай звали тетя Хань. Папа говорил Хоа, что тетя Хань их землячка. Хоа слышала от взрослых, что женщины на родине у них славятся своей красотой и представляла маму Ни Ай писаной красавицей. Она, конечно, высокая и стройная, с нежной кожей и длинными волосами. И ходит легко и плавно…

Тетя Хань вернулась неожиданно.

После обеда Хоа и Ни Ай легли спать. Ни Ай, как всегда, уснула сразу, а Хоа только стала засыпать, как вдруг отворилась дверь и вошла тетя Хань. Хоа хотела было встать, но застеснялась и передумала. Прикрыв глаза и притворившись спящей, она из-под ресниц следила за гостьей.

Тетя Хань, видно, очень соскучилась по своему Лягушонку, потому что прямо с порога бросилась к кровати.

— Не надо, пусть поспит, — остановил ее отец Хоа. — Что за нетерпение такое? Всего месяц была в отлучке, а посмотришь — будто вы сто лет не виделись.

— Да, уж конечно, мне далеко до твоей железной выдержки, — улыбнулась тетя Хань, но не стала будить Лягушонка. — Я так по ней соскучилась! — Счастливая улыбка не сходила с ее лица. — Сколько раз просилась домой хоть на денек, да где там.

Ага… Вот, значит, как мамы любят своих дочерей! У Ни Ай нет папы, он погиб во время наводнения года через два после переезда в госхоз, успел спасти много людей, а сам утонул. Но зато у нее есть мама…

Как-то давным-давно, когда Хоа училась еще в первом классе, отец приехал в школу ее навестить. Хоа похвалилась, что умеет теперь и шить, и вышивать, и показала свое платье, которое она починила. Он взглянул на неумелые, неровные стежки и вздохнул:

— Если бы у тебя была мама…

— Значит, приехала твоя дочка? — спрашивала между тем тетя Хань у отца. — Ну как, нравится ей у нас, или она там, в Хайфоне, стала городской барышней?

— Сперва скучала, а теперь вроде ничего, довольна.

— Всех бы их из интерната привезти сюда для закалки. А то изнежатся в городе, избалуются, потом с ними хлопот не оберешься.

«Подумаешь, „для закалки“! — возмутилась Хоа. — Решила, раз я сплю, значит, можно и не стесняться. Вот она, оказывается, какая тетя Хань! И вовсе она мне не нравится. Почему она так говорит про незнакомых людей? Уж наверно моя мама была совсем не такая!»

Хоа взглянула на безмятежно спящую Ни Ай.

«Да, не такой представляла я себе маму нашего Лягушонка. Нисколечко она, оказывается, не красивая. Роста, пожалуй, слишком большого, вся какая-то неуклюжая. Кожа у нее красная, точно обветренная. И волосы, в общем, куцые. Походка совсем не мягкая и плавная, а резкая, порывистая… Только значок у нее красивый приколот, здорово блестит… Так вот, значит, у Ни Ай какая мама!»

В тот же день Ни Ай увели домой. Уже попрощавшись и отойдя на несколько шагов, она неожиданно обернулась:

— Хоа, я завтра опять приду к тебе в гости. Ты смотри не похудей! Ведь ты будешь по мне скучать, да? А когда очень скучают, всегда худеют, мне мама говорила, — заботливо сказала она, важно нахмурив бровки.

Хоа, с трудом удерживая слезы, проводила Лягушонка и ее маму до перекрестка и долго смотрела им вслед.

Солнце уже садилось. Вечера казались здесь очень длинными, наверно, оттого, что ночь наступала сразу, почти мгновенно. В сумерках краски, такие яркие днем, постепенно тускнели, и все вокруг приобретало одинаковый густой оттенок темно-зеленого цвета. Вдалеке, у самого горизонта, плыли диковинные облака, похожие на ярких смешных кукол из кукольного театра. И повсюду разносился запах распустившихся цветов кофе.

С того места, где стояла Хоа, дорога, проложенная в горах, казалась темно-фиолетовой линией, нарисованной чернильным карандашом. По дороге бежал грузовик, крытый брезентом. Когда он подъехал поближе, Хоа услыхала песни и смех — это возвращались из лагеря дети госхоза, среди которых была и Минь.

Минь прибежала к ней сразу же, едва грузовик въехал на гору и остановился у библиотеки.

— Ну, где обещанные подарки? — смеясь, спросила Хоа у подруги.

— Держи, — протянула Минь мохнатый кокос. — Это тебе. Нравится?

И тут же стала рассказывать одну историю за другой: о море, о лагере, о тамошней жизни…

Стемнело, как всегда, очень быстро. На всех дорожках показались люди. По двое, по трое, а иногда и большими группами направлялись они к стадиону. То и дело раздавались веселые возгласы, шутки и смех.

— Что это будет сегодня вечером? — спросила Минь.

— На стадионе сегодня будут показывать кино.

— Ах вот что, а я смотрю, куда это все идут? Знаешь что, — вдруг решила она, — подожди меня здесь, я отнесу вещи, и мы тоже сходим посмотрим, ладно?

И она вприпрыжку помчалась к дому.

Зажглись фонари. Народ прямо валом валил, вокруг становилось все шумнее и оживленнее.

— Хоа, это ты? — вдруг раздался около нее чей-то голос.

Хоа обернулась.

— Ли Тхыонг Киет!

Появление «древнего героя» здесь в этот час было совершенно неожиданным;

— Ты тоже в кино? — спросила Хоа.

— Ну да! Да еще думал тебя заодно повидать.

— Что это? — показала Хоа на клетку с птицей, которая болталась на палке, переброшенной «рыцарем» через плечо.

— Это тебе. Горлинка. Еще позавчера поймал. Только она пока молчит, не привыкла к клетке. Недели через две заворкует. А знаешь, как она здорово ворковала до того, как я ее изловил! Я специально за ней охотился.

Растроганная Хоа осторожно взяла клетку.

— Спасибо тебе большое. Отвезу ее в Хайфон, то-то девочки наши обрадуются.

Ли Тхыонг Киет даже смутился:

— Чего там… Я тебе сколько хочешь могу поймать.

— Какой ты молодец!

— Ну, я что… Вот дядя Та действительно… У него дома птиц тьма-тьмущая!

— А что ты решил насчет перемены имени? По-моему, Ли Тхыонг Киет тебе и вправду подходит…

Их беседу прервала вернувшаяся Минь.

— Вы знакомы? — удивилась она.

— Да. Знаешь, я заблудилась, когда ходила с папой в Шонг-фаунг, и встретила там Ли Тхыонг Киета.

— Кого-кого? Его зовут ведь Кук! — недоуменно возразила Минь.

— А какой-то маленький мальчик называл его тогда Ли Тхыонг Киет. Очень хорошее имя и как раз ему подходит. Я даже предлагаю ему официально поменять имя Кук на Ли Тхыонг Киет.

Кук молчал, весь красный от смущения. Обычно он ни о чем другом, кроме птиц или охоты, разговаривать не решался.

— Откуда у тебя горлинка? — спросила Минь.

— Это он мне подарил. Правда, красивая? Она скоро будет ворковать!

Хоа повернулась к Куку.

— Подождите меня здесь, ладно? Я отнесу клетку домной и пойдем вместе в кино…

Перед читальней меланхолически прохаживался Нгок с книгой под мышкой. Он опять разрядился — наглаженная рубашка и брюки, и очки, совсем как в тот вечер, когда он читал стихи.

Увидав Хоа, он на мгновение задержался и растерянно поглядел на нее: здороваться или нет? Но тут же отвернулся и как ни в чем не бывало продолжал свою прогулку.