Три минуты до катастрофы. Поединок. - Сахнин Аркадий Яковлевич. Страница 12

Самое главное — добраться до Сухиничей. Там угольный склад, и дальше ехать — уже одно удовольствие. У него был свой план, и он думал, что всё-таки дотянет, хотя опытные машинисты сомневались и советовали сначала съездить одним паровозом за топливом. Они не знали, какой у него план. Ещё в мирное время, когда он служил в армии на Дальнем Востоке, у него уже был подобный случай, и он решил действовать, как тогда. Он сам взялся за лопату. Вел поезд и сам топил. Сначала помощник обиделся. Получалось, будто ему не доверяют. Но, когда увидел, как действует машинист, понял: сам он так не сможет, хотя уже не первый год за левым крылом.

Дубравин рассеивал уголь тончайшим слоем равномерно по всей колосниковой решётке, и слой топлива был ровным, как бильярдный стол. Помощник видел это и заявил, что так может делать только ловкий жонглер. Дубравину было приятно это слышать. Он сказал:

— Ты знай смотри за воздухом, а то с этой топкой и выглянуть некогда.

Но помощник и так следил за воздухом. Самолёты не показывались.

Чтобы меньше охлаждать топку, Дубравин подбрасывал уголь очень быстро и совсем маленькими дозами, потом хватался за реверс, подтягивая или отпуская его, убавлял или прибавлял пару рукояткой регулятора, открывал песочницу или притормаживал и бросался к топке, чтобы скорее добавить угля и не опоздать к приборам, когда начнётся уклон, или подъём, или закругление, и, сделав всё, что надо, успеть подбросить угля.

Три часа он так метался между топкой и правым крылом, и у него не осталось сил. Но они уже и не нужны были, потому что показались Сухиничи. Кочегар подмёл тендер, и собранного угля хватило, чтобы подбросить в последний раз. У семафора их не держали, и было ясно, что до склада дотянут.

Пока грузили на паровоз уголь, Дубравин сидел в конторке и не заметил, когда налетели бомбардировщики. Их было много, и метили они, конечно, в станцию, но угодили в склад. Все бомбы первого захода упали на угольные штабеля.

Взвихренные могучими волнами, поднялись тонны угольной пыли. Уголь словно растворился в воздухе и пропитал его, потому что воздух стал совершенно черным. Оседать уголь не успевал: все время падали новые бомбы.

Дубравин выскочил из конторки, но его не задело осколками и не ударило воздушной волной. Двигаться он не мог: ничего не было видно. Он стоял, как замурованный в стене, и только кусочки угля били по голове и по спине, как град. Даже лучи солнца не пробивали чёрной массы. Он побежал, шаря впереди руками, чтобы выбраться из этого ада, хотя какой уж там бег в такой кромешной мгле…

И всё-таки он выбрался и, отбежав ещё немного, обернулся, чтобы определить, где его паровоз. Должно быть, на складе загорелись дрова или пакля: в одном месте воздух стал странно просвечиваться. Угольная пыль над этим местом кое-где воспламенялась или просто блестела, и со стороны вся эта исполинская, чёрная, искрящаяся масса была похожа на какое-то космическое явление природы.

Дубравин оказался возле бензиновой цистерны, которую пропорол осколок. Из отверстия била струя огня, как из форсунки. Возможно, он и не догадался бы, что надо делать, но два дня назад видел, как такое же пламя погасил на другой станции знакомый машинист. Дубравин поступил точно так же. Забравшись на цистерну, изловчился и накрыл ватником пламя. Оно метнулось в сторону, рассекло ватник, и это даже помогло Дубравину заткнуть дырку одной полой. Огонь сразу погас.

Он спрыгнул на землю и начал дуть на обожжённую руку, когда выскочил откуда-то совершенно разъярённый дежурный по станции.

— Вместо того чтобы прятаться за вагонами, — кричал он, — надо скорее угонять свой состав. Вон другие машинисты давно растаскивают поезда в разные стороны.

Дубравин не из тех, кто смолчит, если его незаслуженно оскорбить. Не будь сейчас такой горячей минуты, он показал бы этому типу, где раки зимуют. Но пока решил не связываться. Он только приметил этого типа, чтобы на обратном пути рассчитаться с ним, и молча пошёл туда, где должен был находиться его паровоз. Он не захотел бежать.

Когда падают бомбы, люди всегда бегут. Но почему бегут, никто не знает. Просто в такие минуты трудно стоять на месте или идти медленно. И часто бывает так, что бежит человек, будто торопится поспеть в то место, куда как раз летит бомба.

Виктор шёл, и вдруг из чёрного облака выполз паровоз. Помощник сам догадался выехать оттуда.

В станционные пути бомбы не попали. Должно быть, мешали зенитки. Они не сшибли ни одного самолёта, но такую подняли пальбу, что тем уж, видно, было не до целей.

Дубравин выехал без сигналов. Всё равно в этом грохоте и хаосе никаких сигналов не услышишь. Выходной семафор был ему открыт, и он быстро набрал скорость.

Поездка от Сухиничей и в самом деле оказалась лёгкой. Дубравин давно привык водить тяжеловесные составы по шестьдесят — восемьдесят вагонов. А тут всего двадцать восемь. Будь это до войны, не стал бы позориться, ни за что не повёз бы этот огрызок. Но сейчас спорить не приходилось. Груз срочный, подлежит доставке к самой линии фронта. Раз больше ничего не дали — значит, и не надо. Начальству виднее.

Поезд шёл легко и быстро, и Дубравин наблюдал за воздухом. И стервятники всё-таки появились. Они опять летели на Сухиничи. Он смотрел в окно, подсчитывая самолёты.

В жизни случаются самые необыкновенные совпадения: бомбардировщиков было тоже двадцать восемь. Он подумал, что если бы они набросились на состав, то на каждый вагон пришлось бы по самолету. И когда он так подумал, то увидел, что они разворачиваются для бомбёжки.

Когда падают бомбы, лучше всего лежать под паровозом. Ещё не было случая, чтобы осколки задели человека в этом самом надёжном убежище. Но остановить поезд он не решился: в неподвижную цель бить во много раз легче, чем в несущийся поезд. Поэтому он решил не останавливаться. Он до самых пят отвалил регулятор и до конца спустил реверс. Это все, что можно дать машине, и все, что от неё можно взять. Поезд шёл со стремительной скоростью. Помощник сказал кочегару:

— Что же он думает, самолёты не догонят? Он, наверное, в первый раз.

Но помощник ошибался. Дубравин уже больше года водил составы под бомбёжками, и у него был свой план. Он высунулся из окна всем корпусом и смотрел вверх. Когда гитлеровцы стали его настигать и пора уже было бросать бомбы, он закрыл пар и резко повернул до отказа тормозную рукоятку. Лёгкий состав, схваченный намертво тормозными колодками, сразу остановился. Лётчики не могли этого предвидеть. Бомбы улетели далеко вперёд. В железнодорожное полотно они не попали. Вообще попасть в узенькую ленточку путей почти немыслимо. Только случайно можно туда угодить. Чаще всего составы разбивает осколками бомб, которые падают близ полотна.

Когда самолёты были над самой головой, а значит, ничего уже не могли сделать, Дубравин, размахивая кулаками и смеясь, стал кричать лётчикам оскорбительные слова, будто они могли его услышать. Но, должно быть, они примерно сообразили, что именно он кричал, потому что пошли на второй заход.

Поезд стоял на крутом уклоне, и ему ничего не стоило быстро набрать скорость. Помощник и кочегар уцепились за поручни, чтобы при новом торможении не удариться, как в первый раз.

Дубравин был очень возбужден и, не отходя от окна и не спуская глаз с самолётов, всё время жестикулировал и что-то кричал. Когда по его подсчётам пришла пора опять бросать бомбы, он не стал тормозить, а рванул до отказа регулятор. Поезд понесся точно курьерский. На этот раз получился большой недолёт. Бомбы упали далеко позади.

В том, что произошло дальше, виноват сам Дубравин. Удачно проскочив два раза, надо бы не дразнить больше этих стервятников, и всё могло кончиться хорошо. Но он точно потерял рассудок. Став одной ногой на сиденье, а второй — на подлокотник, он весь вылез в окно и, уцепившись за раму, не то угрожал кулаком, не то показывал лётчикам «фигу», без конца крича что-то.