Пуговица, или серебряные часы с ключиком - Вельм Альфред. Страница 37

— Господин Бернико, вы не могли бы сдать немного яиц, а то мы не знаем, как выполнить план поставок…

Наступает утро. Оно заглядывает за крыши домов, поднимается над темным лесом. Может, сегодня хороший день выдастся? В окно они увидели, как Бернико подтащил два тяжелых бидона к высокой подставке для молока. Он поздоровался издали и поднял оба бидона на высокую скамью перед бургомистерской.

— Большое спасибо, господин Бернико! — крикнул Генрих из окна.

Позднее подошел Матулла и принес полбидона молока.

Они решили, что сегодня еще многие хозяева сдадут молоко. Оба — и Комарек и Генрих — были настолько в этом уверены, что стали распределять еще не сданное молоко многодетным семьям. Однако больше никто не пришел, и, когда подъехала машина за молоком, у них только и осталось, что четверть бидона для деревенских.

И что за человек этот Комарек! Всю ночь он простоял на току, а теперь вот еле держится на ногах! Пришел, лег и тут же заснул. Проспал он до самого вечера. Поднявшись, он разгладил одеяло. Потом скатал и завязал бечевкой — так его удобно было нести через плечо.

Генрих смотрел на него и молчал.

Комарек надел куртку, а поверх — кошачью телогрейку, как это он делал зимой. И вышел, прихватив черную палку, стоявшую в углу у печки. Генрих спросил, не отвезти ли его в город на телеге. Но старик только махнул рукой.

Комендант Новиков приказал солдату-водителю ехать быстрей. Затем он долго молчал. Глядя на простирающийся за окном ландшафт, он думал: где и когда ему описывали эти места? И вспомнил: под Квинхорной это было! «Да, да, — думал он, — это было, когда мы занимали высоту недалеко от Квинхорны. Они лежали тогда под оливами, и ночи были такие теплые, что мало чем отличались от знойного дня… И еще тебе описывали эти места, — вспоминал офицер, — когда мы залегли под скалой на нейтральной полосе между нашими и фашистскими позициями. У танка подбили гусеницу. Нам надо было его починить, но пришлось ждать темноты. Как раз когда мы лежали под скалой в двадцати шагах от подбитой машины, он тебе и описал этот край. И еще — в Арагонской степи о нем рассказывал. Никогда мне не забыть этих бессонных и таких холодных ночей…»

Однако Новиков представлял себе этот ландшафт совсем иным. Никогда бы он не подумал, что здесь так много старых сосновых лесов. И озеро представлялось ему гораздо больших размеров.

Первые недели после того, как его назначили сюда комендантом, он, объезжая деревни, еще расспрашивал жителей. И порой посреди какого-нибудь разговора вдруг задавал вопрос: «Вы, случайно, не знаете Альберта Мёллентина?»

Мёллентин? Кое-кому казалось, что он слышал такую фамилию. Но нет, знать они такого не знали…

«Видите ли, деревня, о которой он рассказывал, — говорил офицер, — действительно стояла на берегу озера». При этом он называл и луга, и ручей, и все, что ему когда-то описывали. Но, должно быть, в этом краю существовало много деревень, где росли обрезанные ивы и где были и луга и озеро, окаймленное камышовыми зарослями.

Позднее Новиков перестал спрашивать.

И вот теперь он ехал по этим местам на машине… Близился вечер, и было очень тепло. Дорога выскочила из леса и стала спускаться вниз. Справа посреди обработанных полей стоял огромный старый дуб.

Комендант вспоминал о том, что ему надо уладить еще одно дело, и так он его слишком часто откладывал. Да, пожалуй, это было ошибкой — назначить такого старика бургомистром! Пора его сменить. Но в ту же минуту комендант подумал и о мальчике, жившем вместе с этим стариком.

В конце концов, он все же решил заехать сначала в другую деревню. Пожалуй, лучше будет провести это без мальчонки, а значит, в Пельцкулен надо ехать позднее, решил он.

Новиков назвал место, куда надо заехать прежде всего, солдату, сидевшему за рулем.

Машина свернула с шоссе на песчаную дорогу, которая, обогнув холм, пересекала поле.

Когда впереди показались черные крыши домов, Новиков приказал остановиться. Он вылез из машины и потянулся. Глядя на усыпанное звездами небо, он слышал вдали монотонный гул молотилки. «Странно, — подумал он, — почему ты в этой деревне ни разу днем не бывал?»

Сказав водителю, чтобы он ждал его под двумя придорожными соснами, Новиков зашагал к домам.

На току, где шла молотьба, он спросил Комарека.

Немного позднее он уже стучал в окно бургомистерской. И сразу же услышал, как внутри кто-то поспешно вскочил. Зажегся свет.

Неожиданно в дверном проеме показался мальчонка.

— Salud, — сказал Новиков.

— Salud, — ответил Генрих.

Увидев, что Генрих один, офицер вошел в бургомистерскую, снял портупею и положил на стол. Потом достал из кармана пять яблок, спички и пачку сигарет — все это он тоже положил на стол. Затем сел.

Сейчас он изобразил дело так, как будто случайно заехал в Гросс-Пельцкулен, и пригласил Генриха отведать яблок. Разговор не клеился. Мальчонка отвечал односложно.

— А мы ходим иногда купаться.

— Разве здесь есть озеро? — спросил Новиков, никогда раньше не представлявший себе, что эта деревня стоит на берегу озера. Однако он тут же вспомнил карту: действительно, здесь было обозначено озеро.

Он спросил, где бургомистр. Мальчонка ответил, что Комарек ушел из дому со скатанным одеялом. Неожиданно он уронил голову на столешницу и заплакал.

Новиков никогда и не думал всерьез о том, чтобы арестовать старика, и теперь не знал, как это растолковать мальчонке.

— Да, — согласился он, — я это говорил. — Он видел, как мальчик спрятал лицо и как, словно ему в укор, дергались худенькие плечи. — Да, да, — еще раз сказал он, — это я говорил по телефону, но, понимаешь, телефон — это мертвая машина, — пытался он объяснить, расстегивая ворот гимнастерки и закуривая. — И машина полезная, но тем не менее машина. — Наглядности ради он положил руку на телефонную трубку и снял ее.

Затем он стал проклинать эту машину.

— Я тоже не люблю эту машину, — сказал Генрих, хотя на самом деле он очень любил разговаривать по телефону.

Оба они молчали и время от времени с презрением поглядывали на черный аппарат.

— Значит, ему не надо в бункер? — спросил Генрих.

— Никакой бункер!

— Тогда все это ошибка?

— Никакой бункер! — повторил Новиков.

— А я-то думал, господин комендант, — сказал Генрих, — я-то думал, что… — И он рассказал о хозяевах, о сепараторах. И при этом очень хвалил дедушку Комарека, бургомистра. — Ночь за ночью он стоит у молотилки, потому как мы не доверяем этому Киткевитцу, господин Новиков.

Поднявшись, Генрих подошел к шкафу и достал большую пачку списков.

— Понимаете, господин Новиков, дедушка Готлиб — настоящий пролетарий…

Генрих разложил на столе списки и стал объяснять офицеру. Сто раз они думали и передумывали, как устроить все по справедливости в Гросс-Пельцкулене. И про матушку Грипш рассказал. И про фрау Пувалевски.

— А Готлиб, господин комендант, он пашет и пашет, а у него даже садика своего нет. — Они и такой список составили: всех тех, у кого в Гросс-Пельцкулене нет своего сада.

Новиков слушал рассказ Генриха о том, как они намереваются осуществить свои мечты в Гросс-Пельцкулене, и чувствовал, что этот рассказ трогает его. А мальчишка раскладывал все новые списки, возносясь в своих мечтах все выше.

Наконец комендант встал и прошелся по комнате.

— Нам надо иметь продукты, — сказал он, расхаживая по комнате, заложив руки за спину. — Да, да, необходимы продукты, и немедленно. И списки эти совсем не плохие. Но сейчас нужны продукты!

Снова сев за стол, он наконец сказал Генриху, зачем он приехал.

Комарек уже старый человек, говорил он, должно быть желая как-то утешить мальчонку. Так вот, он и приехал, чтобы снять бургомистра. Не хотелось Новикову разрушать мечты мальчика, однако он считал себя обязанным сказать ему всю правду и, сказав ее, остался очень доволен.