Пуговица, или серебряные часы с ключиком - Вельм Альфред. Страница 41

Комарек, не раздеваясь, вошел в воду и поднял вершу.

И тут же почувствовал — потяжелела! Разогнувшись, он выбрался на берег. Сверкнула молния, и они сразу увидели белое брюшко угря.

Поставив вершу на траву, они обнаружили не одного, а двух угрей, и тут же вытрясли их прямо в мешок.

— Угорь теперь путешествует, да, дедушка Комарек?

Снова они опустили вершу в речушку и так торопились, что даже не заметили, как припустил дождь.

— Ты крепко мешок завязал?

— Крепко, дедушка Комарек.

Посмотрев немного погодя на вершу, они даже испугались: до самого лаза верша была полна извивающимися угрями.

Генрих бросился за мешком.

— Ты хорошо завязал?

— Да, дедушка Комарек, очень хорошо завязал.

Гром грохотал над озером, над лугами. Но в сеть уже ничего не шло, хотя молния сверкала одна за другой и гром грохотал не переставая. Промокли они оба до нитки.

Комарек сложил тяжелые от воды одеяла и поднял вершу из воды.

Генрих, подойдя к мешку, думал, что не сумеет один взвалить его на плечо, и очень удивился: мешок был совсем легким!

Снова опустив его на землю, Генрих принялся его ощупывать и нашел небольшую дырку в углу — в нее-то и выскользнула рыба!

Генрих даже побоялся сказать что-нибудь Комареку, занятому вершей. Он стал лихорадочно шарить в траве — нет ли там угрей. Он все обшарил, ползая на коленях вокруг ивы и под ней.

— Не поднять тебе одному? — спросил Комарек, подходя, и нагнулся.

Стало очень тихо.

— В самом уголке, понимаете, дедушка Комарек, в самом уголке… Я уже завязал.

Они шагали по мокрому лугу. Изредка вдали еще ворчал гром.

Рассветало. Не меньше полуцентнера они ведь поймали, а теперь осталось килограммов десять, не больше… А чего бы они только не могли выменять на этих угрей, все думал старик.

Ветер постепенно утих. Дождь перестал. В зарослях камыша снова запела овсянка.

— Хороши угри! — говорит Комарек.

Генрих тоже считает, что все двенадцать угрей хороши.

Они выпотрошили и вычистили рыбу. Теперь она висит на ольхе — сушится.

А ведь нехорошо, что рыба так открыто развешана! Зайдет кто-нибудь — сразу угрей увидит.

Они сняли угрей и развесили их в самом конце сада, на сливовых деревьях.

— Копченый угорь всегда в цене был, а ныне… что и говорить! — рассуждает старый Комарек.

— А у нас их двенадцать! — шепотом подсказывает Генрих.

— Но сперва надо прокоптить. Как ты думаешь, может, на островке?

Этого они никак не могли решить. О списке распределения угрей они больше не заговаривают.

— Этот твой Портняжка не показывался в деревне?

— Вчера его видел.

— Тоже мне выискался, дармоед такой! Ни чести у него, ни совести! Знаешь, если мы ему закажем сетевую нить, понимаешь, два мотка сетевой нити…

— Привезет, — уверенно отвечает Генрих.

— И сотню крючков для угрей, а?

— Все привезет. Чего хочешь достанет. Фрау Раутенберг он ковер привез.

— Да это я так просто… — произносит дед.

Оба они стоят в саду и смотрят на угрей…

На остров они так и не поехали.

Генрих набрал толстых сучьев прелой ольхи, они намочили мешковину и повесили рыбу в коптильную бочку.

— Вот был бы у нас, к примеру, перемет на сотню крючков!.. Да, без сетевой нити нам о рыболовецком деле и думать нечего, — сказал Комарек.

— Да, без нити ничего у нас не получится, — подтвердил Генрих.

Многое им предстояло хорошенько обдумать — у них ведь был угорь! Сохрани они весь улов, они могли бы и поделиться, а уж о себе подумали бы в последнюю очередь. Да вот незадача — дыра в мешке.

— Меня бы спросить, дедушка Комарек, я бы сказал: надо отдать Портняжке.

Комарек промолчал.

— Будет у нас перемет — мы поделимся с беженцами, — произнес он в конце концов.

— Будет у нас перемет — мы с ними еще как поделимся!

Они сидели на земле. В бочке-коптильне потрескивало, над мешковиной поднимался густой дым и рассеивался в листве бузины.

— Вы не знаете, матушка Грипш, когда он опять в Пельцкулен приедет?

Портняжка, оказывается, рано утром укатил в Берлин. Неизвестно, когда вернется.

— Чем это от тебя пахнет, сыночек?

— Илом. Я по берегу бегаю — надо красноперок ловить, — ответил Генрих. Но ему было неприятно сидеть тут, рядом со старушкой, и врать. Он сказал: — Может, я вас скоро порадую, матушка Грипш. Правда, скоро.

…Не раз они с дедушкой Комареком спускались в подвал — посмотреть на угрей. Однажды старик щелкнул перочинным ножом, выбрал самого маленького угря, разделил его пополам, и они съели его. И осталось у них одиннадцать угрей.

— Ох уж этот Портняжка! — говорил Комарек. — Когда надо, нет его. — Старик опасался, как бы угри не испортились. На следующий день они снова спустились в подвал и съели еще два угря.

Как-то зашла к ним фрау Кирш. Им бросилось в глаза, что не было в ней прежней веселости. Может быть, она только зашла, чтобы погладить Генриха по головке?

«А вдруг правда у нее будет ребенок? — подумал Генрих. — Может быть, она потому и тихая такая, что у нее скоро будет ребенок?»

Они ни слова не сказали об угрях, а когда фрау Кирш ушла, спустились в подвал и съели еще одного. И осталось у них только восемь копченых угрей.

И тогда-то и объявился Портняжка.

Напевая себе под нос, он прошел прямо через сад.

— Брось ты свои штучки! — заметил ему Комарек, доставая из подвала угрей.

Увидав рыбу, Портняжка даже присвистнул — должно быть, жадность обуяла его!

— Прокоптили мы их по всем правилам, — сказал Комарек.

— Один лучше другого! — сказал Генрих.

— И просим немного, — сказал Комарек.

— Мы можжевельника в коптильню подложили.

— Риск велик, — сказал, отвернувшись, Портняжка.

— Ничуть не больше, чем когда ты маслом спекулируешь.

— Нет, риск тут больше, — сказал Портняжка, перестав даже смотреть на угрей. — Копченого угря в твоем рюкзаке любой за десять метров учует. А у этих полицейских нюх, как у диких кроликов. Нет, нет, риск чересчур велик. — Портняжка всем своим видом давал понять, что угрей не возьмет.

— Ты послушай меня, — сказал Комарек. — Достань нам моток сетевой нити и… сотню крючков.

— И пятидесяти хватит, дедушка Комарек.

— Ладно, пятьдесят крючков и нить, — согласился Комарек. — На меньшее мы не пойдем.

До чего ж неопытны они были в подобных делах! И до чего им хотелось поскорей поставить перемет!

— Риск! Риск-то какой!

— Отнимут у тебя угрей — можешь ничего не привозить, — сказал Комарек, — а постараться обязан.

Тяжело вздохнув, Портняжка вдруг бесцеремонно схватил угрей и запихнул их в свой потертый рюкзак.

— Но я вас предупреждал, — сказал он.

— Ныне ничего без риска не делается, — сказал Комарек. — Может, ты обойдешь состав и залезешь в последний вагон — полиция тебя и не заметит.

— Ныне ухо надо держать востро! — сказал Портняжка. Комарек и Генрих вышли в сад и еще долго смотрели вслед удалявшемуся Портняжке.

— Может, он правда честный? — заметил Комарек.

— Правда. Теперь он честный, — подтвердил Генрих. Больше они не говорили о Портняжке. И на следующий день никто о нем ни слова не сказал.

— Не знаю, не знаю, — неожиданно произнес Комарек на третий день, — уж этот твой Портняжка!..

— До вечера буду ждать, дедушка Комарек, и если он до тех пор не придет, я прямо скажу: жулик он, и все!

— Не просто ему живется, — сказал Комарек. — Поди-ка побегай да достань в наше время сетевую нить. А ежели подумать, он бы и не успел вернуться за это время.

Старый Комарек принес из лесу большую ветку и теперь сидит и вырезает из нее обод для сачка.

Последний сачок он делал на Илаве. Из можжевельника. Гордился им тогда очень. Да, то была немалая удача — такую большую ветку можжевельника найти! Он тогда даже подумал, что это, пожалуй, будет последний его сачок. Такой обод из можжевельника — его ведь на целую жизнь хватит. А теперь вот он сидит и снова делает сачок. «Может, и наладится у меня с Портняжкой, — думает Комарек. — Вернется он, и пойдут у нас дела!»