Пуговица, или серебряные часы с ключиком - Вельм Альфред. Страница 49

Вон там, впереди плуга, идет небольшая обозная лошадка…

Как-то раз Генрих там столкнулся с одним из деревенских хозяев. Оба смутились — и тот и другой пришли сюда из-за лошади!

— Вы что ж, теперь на озере устроились?

— На озере, господин Бернико.

Говорили они мало, и, когда из-за холма показывались пахари, все их внимание устремлялось к лошадям.

Орлик был самой маленькой лошадью, рядом с ним шла голубая кобыла, отсюда было видно, что она хромает.

— А говорили, будто дом рыбака развалился.

— Да нет, только крыша, — ответил Генрих. — Ни окон, ни дверей. И пол выломали.

Снова они не отрываясь смотрели на лошадей.

— Как ты кличешь своего буланого?

— Орлик.

— Сильная лошадь, хотя и небольшая.

— Да, сильная.

Поговорили они и о голубой кобыле. Генрих сказал:

— Горяча она, господин Бернико, горяча! — Ему хотелось спросить, как зовут голубую, но он удержался. — Ногу, должно быть, заступила, — проговорил он.

Бернико кивнул:

— Может быть. — Но он знал, что кобыла надорвалась. Молода она для пахоты. Знал он также, что для работы она теперь не годна.

Они подождали, когда пахари, кончив свой клин, скрылись из виду, и тоже направились прямо по жнивью в деревню.

— Это мы с тобой тут, значит, подсматривали, а? — произнес Бернико. — Один господь ведает, когда… — Он так и замолчал на полуслове.

Немного спустя он сказал:

— У меня каморка стоит свободная. Все собирался в порядок ее привести. Хотите, селитесь в ней.

Но Генрих поспешил сообщить, что у них уже вставлены две двери, да и крышу они тоже починили, да и вообще много там чего для себя устроили.

Когда они подходили к деревне, они уже ни о чем не говорили. Приятно пахло дымком — горели кучи картофельной ботвы.

— До свиданья, господин Бернико.

— До свиданья.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Это правда, Эдельгард, что твой отец дома строить умеет?

— Правда, умеет, — ответила девочка.

— Он каменщик или плотник?

— Каменщик он.

— Значит, правда, что он вам дом построит?

— Когда получим землю, папа нам дом построит.

— А что говорят: когда землю делить будут?

— Говорят, этой осенью.

Они вышли на деревенскую улицу.

— Как у вас теперь? Ну, после того, как отец вернулся?

Не забывал Генрих и про фрау Кирш.

Фрау Кирш жила в школьной прачечной. Когда Генрих вошел, она вешала занавесочку на железное окошко.

— Вот вам привет от дедушки Комарека! — Нагнувшись, Генрих достал желто-зеленую щуку из мешка и положил на скамеечку.

Фрау Кирш спустилась со стула, чуть улыбнувшись, поблагодарила.

Генрих знал, что многие в деревне говорили плохое про фрау Кирш из-за того, что она ждала ребенка. Но он думал совсем иначе. Нет, нельзя себе даже представить, как это вдруг родится человек, которого раньше никогда на свете не было!

Последнее время Генрих часто заходил к фрау Кирш.

— Мы теперь ряпушку ловим. Сеть такую поставили.

И вдруг выпал первый снег.

Прошло несколько дней, и Готлиб привел Орлика. А у них все уже было приготовлено. Они завели лошадь в сарай. Орлик сразу принялся жевать сено, будто никогда отсюда и не уходил. Генрих расчесал ему гриву и все гладил и скреб ее. А после полудня достал из чемодана Леонидову фуражку, оседлал Орлика и поскакал к Пельцкуленским лугам. Там перебрался через речушку Губер и, немного отъехав, соскочил на землю. Похлопав Орлика по шее, он поговорил с ним по-русски. Потом снова вскочил в седло и дал лошади волю. По правде-то говоря, ему ужасно хотелось проехаться верхом по деревне…

Там он и встретил девочку с большими глазами.

— Я все хотел тебя спросить, Сабина: говорят, будто в Шабернаке скоро школу откроют?

Орлик фыркал. Вся морда заиндевела. Девочка подтвердила, что скоро они все в шабернакскую школу пойдут.

Как давно он ее не видел! Волосы у нее уже немного отросли. Она то и дело сдувала со лба веселые локончики. Хотя вид у Сабины был гордый, она не могла отвести глаз от фуражки Генриха и от Орлика, нетерпеливо фыркавшего и бившего копытом.

— Я, может, и не пойду в Шабернак в школу.

— Говорят, что ты рыбу возишь в Берлин, продаешь на черном рынке. Спекулируешь.

— Кто это говорит?

— Все говорят.

— А ты у Отвина спрашивала?

— Портняжка говорит, что ты каждую неделю ездишь.

— Знаешь, Сабина, это потому, что сети надо покупать. Когда накупим сетей, сколько нам надо, мы всё по-другому будем делать, вот увидишь.

Генриху было обидно, что девочка его спекулянтом обозвала.

— Послезавтра я тебе подарю парочку копченых ряпушек, но только ты никому… Здравствуйте, матушка Грипш!

— А мне ты парочку ряпушек не подаришь, сыночек?

— Не получится, матушка Грипш. У нас только одна сеть на ряпушек.

— Ай-ай-ай! А как я тебе летом козьего молочка давала, ты забыл? И в огороде у меня сколько раз ты морковь дергать бегал.

— Матушка Грипш, в следующем году. У нас больше сетей будет. — Генриху вдруг стало стыдно жадничать, и он сказал: — Послезавтра принесу вам парочку ряпушек. Но только, матушка Грипш, вы, пожалуйста, никому не…

Кто-то схватил лошадь под уздцы и потянул за собой вместе с седоком. Шагов через десять остановился.

— Очень кстати я тебя встретил… — сказал Киткевитц. Одна его щека при этом улыбалась. — Значит, ты нас собираешься на обед рыбой угостить?

— Я? Неправда! Ничего подобного!

— Уверен, что завтра же принесешь нам рыбы. — Рука его, державшая повод, потянула голову лошади вниз.

— Нет у нас никакой рыбы. Мы не рыбачим совсем.

— Тогда придется мне донести на старика. Заявить, что ты спекулируешь рыбой в Берлине.

— Нет, не надо! Мы посмотрим… Завтра, завтра я принесу вам парочку ряпушек…

— Парочку можешь себе оставить.

— Пять фунтов вам принесу.

— Десять.

— Десять фунтов принесу…

Близится зима. Но они к ней хорошо подготовились.

Крыша залатана. В подвале стоят два глиняных горшка с солеными угрями. На озере еще с вечера поставлена сеть.

В окно видно, как кружатся снежинки. Белая печка натоплена, старый Комарек объясняет мальчонке, как надо плести сеть. Всегда он гордился этой работой, говорил себе, что еще в библейские времена люди плели сети, как он…

— Нет, нет, вот так надо, — говорит он Генриху, — а потом узелок… — Дедушка Комарек так горд, что даже волнуется.

— Дедушка Комарек, Киткевитц хочет донести на нас, — говорит Генрих.

Они сидят рядом.

— Видел я его где-то. Раньше видел, — говорит Генрих. — Никак не могу вспомнить где.

— Киткевитца этого?

— Ну да. Где-то я его видел…

Генрих и Отвин шли, немного отстав от группки ребятишек. В воздухе кружились снежинки. Уже в самом Шабернаке они на школьном дворе увидели очень много незнакомых ребят. Потом на крыльцо вышла учительница, хлопнула в ладоши.

В классе не хватало мест для всех. Ребята стояли в коридоре, толпились у доски. Наконец водворилась относительная тишина.

Все смотрели на учительницу, очень старенькую и очень неуверенную в себе. Но глаза у нее были добрые, и возможно, что она когда-то была хорошей учительницей. Лицо — все в мелких морщинках. Должно быть, ее испугало, что пришло сразу так много учеников.

— Доброе утро, дорогие дети! — сказала она, тут же подумав, что не следовало говорить «дорогие дети».

Не знала она также, обращаться ли ей к старшим здесь или к самым маленьким. Затем ей пришло в голову, что, возможно, лучше всего спеть песню и отказаться от вступительной речи. Она назвала несколько песен, но дети не знали ее песен.

В конце концов они все же запели «Высоко на желтой фуре…».

Пахло сырой одеждой. И гул, и стон, и крик раздавались в маленьком классе. Детей захватило то, что они были здесь все вместе и пели вместе громко и дружно. В такт учительница взмахивала руками. Пальто она так и не сняла.