Бун-Тур - Власов Александр Ефимович. Страница 30

Иду нога за ногу, на витрины поглядываю и думаю: а что, если к моему автомату тот парень, который с транзистором, придет? Вот здорово будет! Расквитаюсь с ним за историю с чистильщиком! Подумал и сразу почему-то поверил в это. Даже музыку транзисторную услышал. Честное слово, не вру! Глаза протер, насторожился, смотрю, а навстречу какой-то очень знакомый парень идет. Дух у меня перехватило! Идет и мне в глаза смотрит! Транзистора у него нет, а курточка — моя, и брюки — мои! Тьфу! В мебельном магазине в угловой витрине зеркало выставлено. Себя я увидел и себя же обозвал самыми-самыми… этими словами!

А музыка в самом деле играет. Только мне не до нее стало! В то же зеркало и телефонную будку видно, а в ней кто-то копошится! Как же, думаю, так? Я ведь только что мимо автомата проходил — никого не было!.. Может, зеркало мутное?.. Обернулся — точно! Мальчишка в будке! Лицо через стекло вижу, кепку серую… А он уже дверь открывает.

Я — ходу! А он уже на тротуаре. К углу спокойно вышагивает. Я — в будку!..

Как отсохшая рука, висит обрывок телефонного провода! Вот и позвони! Пожар!.. Газ взорвался!.. Мама умирает!.. И такая у меня злость появилась — сам бы этого вора догнал и сам бы судил кулачным судом!

Выскочил из будки. Мембранщик уже за угол заворачивает. Я чуть не закричал регулировщице: «Держи его, гада! Держи!» Но не закричал все-таки. Бегу, как договорились, прочь от угла и назад поглядываю. Хоть бы что! Регулировщица и не смотрит в мою сторону! Что делать?..

Пробежал мимо мебельного магазина, мимо булочной, мимо шашлычной и остановился. Сколько бежать можно?.. А на перекрестке светофор спокойненько огни меняет. Значит, регулировщица не побежала за воришкой. Обидно мне стало до слез! Эх, Борис Борисович! А еще милиция называется!

Но потом я одумался. Кто, собственно, сказал, что регулировщица мне помогать будет? Да она и права не имеет покинуть свой пост. Это же перекресток — транспорт остановится! Я себя еще раз обругал и пошел назад. У мебельного в зеркало посмотрел. Видик у меня — то ли потерял что-то, то ли нашел, только не знаю, что с находкой делать!

Прошел мимо калеки-автомата. На углу постоял. Ни вора, ни милиции, ни дружинников! Будто ничего и не произошло.

Сел в троллейбус — и домой.

У нашей остановки — скамейка. А на скамейке, на газете, Катюша сидит. Меня увидела, повеселела и в дверь троллейбуса с нетерпением заглядывает. Удивилась.

— Один? — спрашивает.

— Нет! — отвечаю. — Я — вчетвером.

Она мою шутку мимо ушей пропустила.

— А?.. А?..

— Не акай! — говорю. — Это ж — закон: не все с боевого задания возвращаются. Крепись!..

Она мне такой скандальчик закатила, что я и сам был не рад. Я уж и так и сяк! Послушный стал, как теленок. И через левое плечо по ее приказу не три, а сотню раз плюнул. И успокаивал, как мог. Ничего не помогало! Так я и остался отвр-ратительным типом, эгоистом, злым болтуном и вдобавок плохим другом. Этой добавки я простить не мог.

— Ты, — говорю, — нашу дружбу не трогай! Она мужская, без этого, без сюсюканья!

В самый разгар нашей дипломатической беседы из троллейбуса вышел Бун.

— Получай, — говорю Катюше, — живого и невредимого!

Она засияла вся до пяток и даже улыбнулась не только Буну, но и мне, и тут же добавила:

— Ты не очень думай!.. Я еще сержусь на тебя! Нельзя шутить так отвр-ратительно…

А я шоколадку в кармане нащупал. Забыл про нее во время операции. Говорю галантно:

— На! Засласти горечь моих полынных слов!

Катюша на три части ее разделила. Жуем. Я спрашиваю у Буна:

— Как у тебя?

— Свое сделал, — отвечает хмуро.

— Ну и что?

— А ничего… Не знаю, что дальше… Похоже — впустую!

— Не плачь! — говорю. — У меня тоже!.. Да еще пантера одна напала, чуть глаза не выцарапала!

— Какая пантера?

Сболтнул я про пантеру и испугался: сейчас мне Бун выдаст! Но обошлось. Катюша замяла разговор и предложила:

— Нечего гадать! Идемте к Борису Борисовичу, все и узнаем!

— В милиции, — говорю, — его, наверно, нету. Он еще там.

— Нет, так придет! — отвечает Катюша.

— Можно сходить, — согласился Бун.

Подошли к отделению. Мы там все комнаты успели изучить. Уже смеркалось, а в окне Бориса Борисовича — темно.

— Не приехал! — говорю. — Подождем или как?

И решили подождать.

У входа в милицию — скверик. Присели на скамейку. Катюша еще одну шоколадку достала.

Опять жуем.

— Если бы, — говорит Катюша, — одни девчонки на земле жили, то не только хулиганства, а и войн никаких бы не было.

— Про амазонок, — возражаю, — забыла.

— Амазонки — это миф, — отвечает она. — И с кем они в мифе воевали? Да с теми же мужчинами!

— Ну и давай, — говорю, — объявляй крестовый поход против нас. Только с Буна начни!

— Перестаньте! — прикрикнул Бун. — Наша машина едет!

И верно. Трясется по проспекту наш серый фургон-грузовичок. К милиции свернул и остановился. Мы к нему подбежали. В кабине — водитель. Другое место пустое. А из кузова сначала один милиционер в форме выпрыгнул, потом второй. И у этого, второго, — целая связка телефонных трубок. Как налимы на веревку нанизаны.

— Прочь отойдите! — весьма непочтительно сказал он нам.

— Как это прочь? — взорвался я.

Но Бун схватил меня за руку и оттащил от машины.

— Не злись! — говорит. — Они же нас не знают!

Из отделения вышли два других милиционера, и началась разгрузка машины.

— Мой! — радостно воскликнул Бун и повторил: — Смотрите! Мой!

Из задней двери фургона высунулся мальчишка лет двенадцати. Милиционеры с двух сторон вежливенько руки ему протянули. Он нагло улыбнулся, оперся на их руки и неторопливо спустился вниз. За ним второй, третий… Мой — в серой кепке — был пятым. А всего восемь человек. Ничего себе уловчик! Крепко Борис Борисович поработал! Да и мы недаром великолепную десятку сколачивали!

— И не плачут! — удивленно произнесла Катюша.

Меня это тоже удивило. Они держались лучше, чем даже мы с Буном, когда нас в милицию вели. Мы ни в чем не были виноваты, а чувствовали себя препогано.

Парня с транзистором и первого нашего пленника из «компахи» машина не привезла. Все восемь воришек были младше тех двух парней, но чем-то напоминали их. Те же ленивые движения, те же резиновые улыбочки. А чего, собственно, улыбаться? Я их судьбу теперь по минутам предсказать могу. Первым делом — адреса их узнают. Вызовут родителей. Составят акт. Штраф наложат. В школу сообщат. А кончится все домашней баней с ремнем вместо веника.

Воришек увели в милицию. Машина уехала. Мы посидели на скамейке еще минут десять, но Бориса Борисовича так и не дождались. Он сам пришел к нам в школу через несколько дней.

Васька Лобов объявил сбор открытым и сказал, что он посвящается разбору операции, в которой принимала участие лучшая половина отряда. Все это, конечно, в шутку сказано. Девчонки протестующий вой подняли — тоже в шутку. Но Борис Борисович был не в том настроении. Шутить ему явно не хотелось, и говорил он вяло, будто думал о чем-то другом, более важном.

— Ну что ж! — говорит. — Молодцы! Девочки могут гордиться своими товарищами. Каждый из десяти смело и точно выполнил задание. С этой стороны операция прошла безукоризненно.

— А с другой? — спросил я. — То есть с вашей, Борис Борисович?

— С моей, — говорит, — стороны… С моей, признаюсь, есть просчетец. Упорные ребятишки попались. Никого не назвали.

— Кого никого? — спрашиваю. — Тех двух парней, что ли?

Борис Борисович не ответил, заторопился.

— Спасибо еще раз за помощь, ребята!

— Всегда готовы! — сказал Васька Лобов.

— Спасибо! — повторил Борис Борисович. — Трубки в том районе пропадать не будут. Вы свое сделали. Осталось мне до конца в этом деле разобраться.