Там, где Висла-река (польские сказки) - Крашевский Юзеф Игнаций. Страница 36

Теперь и отдохнуть можно. Только присели они в тени — прилетела ласточка и прощебетала:

— Здравствуйте, странники!

— Здравствуй, ласточка! — хором ответили лев, Карлуша и Данута.

— Я от доброй волшебницы лечу. Видите вон тот высокий дуб? Ему тыща лет, три года и ровно семь месяцев. А под дубом в куче прошлогодних листьев лежит моя сестра. Жестокий король не позволил людям кормить её, и она умерла зимой.

— Позволь, ведь ласточки на зиму улетают в тёплые края, — сказал Карлуша.

— У моей сестры было сломано крылышко, и она не могла улететь. Добрые люди хотели её приютить и накормить, но король не позволил, и она умерла. И теперь лежит под тем дубом. Волшебница сказала, чтобы ты, Данута, взяла её и пошла во дворец. Приложи к груди королевича мёртвую ласточку, и, если ласточка оживёт, значит, каменное сердце королевича превратилось…

— В марципановое! — вскричал обрадованный лев.

— Не в марципановое, а в настоящее человеческое сердце — доброе и горячее. Если ласточка оживёт и вылетит в открытое окно, поцелуй королевича в незрячие глаза, и он прозреет.

— А если ласточка не оживёт?

— Тогда королевичу до конца жизни суждено быть слепым, — сказала ласточка, прощебетала на прощание «Ки-ви!.. Ки-ви!..» и улетела.

Вот откопали они под высоким дубом в прошлогодней листве мёртвую ласточку и отправились во дворец. По дороге Карлуша вынул из-под камня у крепостной стены королевскую грамоту.

Король увидел льва и за трон спрятался.

— Не бойся, король! Выходи! — говорит Карлуша. — Это мой друг. Он тебя не съест. Я привёл Ясноглазку.

Высунул король голову из-за трона, на Дануту взглянул и зажмурился.

— Ой, ой, не гляди на меня так! — кричит король и за сердце хватается. — Моё королевское сердце становится мягким…

— …и сладким, как марципан, — сказал лев и облизнулся.

— Молчи, наглец! Как ты смеешь перебивать меня! Да я тебя!.. — закричал король и затопал ногами.

Данута на минуту отвернулась от короля, и сердце его снова окаменело.

— Р-р-рр! — зарычал лев. — Растерзал бы я тебя, мерзкий королишка, будь у меня, как раньше, львиное сердце.

— Успокойся, глупый! — сказала Данута и потрепала льва по спине.

— Сейчас же перестань смотреть на меня, гадкая девчонка! — завопил разъярённый король и трах по столу скипетром. А головой так мотнул, что корона упала и, дребезжа, покатилась под ноги льву.

Лев обнюхал её и сплюнул.

— Тьфу! Как от неё пахнет несправедливостью и людскими обидами, — сказал лев, наподдал корону лапой, и она покатилась обратно к трону.

Король надел корону и снова стал жестоким, потому что Дануте было противно на него смотреть.

— Я отведу тебя, маленькая колдунья, к сыну! Но если он не прозреет, берегись! Всех вас прикажу повесить.

Лев опять оскалился и зарычал, а король опять спрятался за трон. Карлуше надоело попусту терять время, и он сам повёл Дануту и льва к слепому королевичу. Найти королевича было нетрудно: из его комнаты слышались плач и жалобные причитания.

Вот входят они в золотую горницу и видят — в золотом кресле сидит королевич и горько плачет.

— Не плачь, королевич! — говорит Данута. — Я принесла тебе избавление. Твои глаза снова будут зоркими, как у сокола…

Королевич перестал плакать и простёр к Дануте руки.

— …твои глаза снова будут зоркими, как у сокола, если твоё каменное сердце перестало быть каменным.

— Каменное сердце?.. — прошептал королевич. — Я не знаю, какое у меня сердце…

— Сейчас мы это увидим! Король, — сказала Данута, — созови всех придворных, рыцарей и мудрецов.

Король не осмелился ослушаться и тотчас исполнил её просьбу.

Но придворных, прислужников и прочих бездельников оказалось столько, что они не поместились в комнате. А посмотреть на чудо всем охота. И вот задние напирают на передних, вытягивают шеи, встают на цыпочки. Тихо-тихо, только слышно, как муха жужжит да король вздыхает.

Подходит Данута к королевичу и кладёт ему мёртвую ласточку на грудь. Никто не шелохнётся: все ждут, что будет. Лев пролез вперёд и даже язык высунул от нетерпения.

Вдруг ласточка вздрогнула, головку подняла, но глаза у неё ещё мутные, неживые… Потом встрепенулась, расправила крылышки, сказала «Киви!.. Ки-ви!..» и порх в открытое окно.

— Ласточка ожила! Ласточка ожила! — повторяли изумлённые придворные.

А Данута поцеловала королевича в глаза: сперва в правый, потом в левый.

И печальное лицо королевича озарилось радостью.

— Вижу! — громко закричал он. — Люди, я вижу!

Тут началось такое веселье, что описать невозможно. Бородатые мудрецы в пляс пустились с придворными дамами, рыцари и знатные вельможи кричали «Ура!». Только король стоял в сторонке и молчал.

Карлуша подбежал к нему и говорит:

— Король, вот твоя грамота! Королевич прозрел. Теперь, по уговору, прикажи все виселицы срубить!

— Ни за что! — рявкнул король и топнул ногой.

— А королевское слово как же?

Тут подошла Данута и взглянула королю прямо в глаза. А тот закрыл лицо руками и, расталкивая придворных, рыцарей и мудрецов, как угорелый вон выскочил. Бежит, будто по пятам за ним сам дьявол гонится. Но догонять его никто не собирался. Не до него было. Ведь в груди у королевича бьётся горячее сердце. Значит, горю и слезам конец.

Придворные окружили королевича: всем не терпелось заглянуть в его ясные, зоркие глаза. Королевич благодарит Дануту с Карлушей и чуть не плачет от счастья. А лев сидит в золотом кресле, всхлипывает и слёзы хвостом утирает.

Радостная весть разнеслась по городу. Звонили во все колокола, в замок сбежались горожане, посмотреть на королевича, у которого в груди билось живое, горячее сердце. Тут в разгар веселья прибежал запыхавшийся паж.

— Старый король повесился! — прокричал он.

Все кинулись к окнам и видят: на золотом шнуре, в съехавшей набок короне, висит жестокий король.

Но никто его не пожалел, слезинки не проронил: уж больно он всем досадил.

— Да здравствует молодой король! — грянул крик.

Крик пролетел по улице, прокатился по городу, его подхватили ласточки и жаворонки, скворцы и синицы, ветер и эхо и разнесли по всей стране.

И вот от края до края, от моря и до моря, по всему королевству летит радостная весть: умер жестокий король с каменным сердцем. Да здравствуют свобода и радость!

На белых конях и в белых плащах скачут во все концы королевства герольды, трубят в золотые трубы и возвещают громко: королевич приказал виселицы рубить.

Заскрипели пилы, застучали топоры. Это народ валил виселицы. Чёрной тучей кружили вороны над поваленными виселицами и каркали зловеще. А ласточки, жаворонки, синицы, щеглы и много-много разных птиц на все лады, кто как умел, воспевали радость. Не дожидаясь ночи, средь бела дня защёлкали, засвистели, рассыпались серебряными, бриллиантовыми трелями соловьи. Загоготали гуси, закрякали утки, закудахтали куры. Овцы блеяли, лошади ржали. Рыбы высовывались из воды и улыбались радостно. «Буль-буль-буль…» — пускали они под водой серебряные пузыри, и это напоминало дивную игру на арфе. Звонили колокола, и народ кричал «ура». А лев кувыркался в дворцовых покоях.

Но это ещё не всё.

На другой день солнышко встало пораньше, нарядилось в свой самый роскошный золотой плащ, взяло самый яркий фонарь и отправилось в странствие по небу. Смотрит сверху на землю и дивится: почему спозаранку пыль на дорогах клубится? А это на белых конях, в белых плащах королевские герольды скачут. В золотые трубы трубят, народ скликают и новый указ читают: чтобы все от мала до велика выходили и сажали на месте виселиц молодые липки.

Ещё пыль не осела, не утих конский топот, а по дорогам уж герольды в голубых плащах скачут. В золотые трубы трубят и новый указ читают: всем гончарам ласточкины гнёзда лепить. А столярам и плотникам скворечни мастерить и на липы вешать.

Но и это ещё не всё. Смотрит солнышко на землю и от удивления золотые глаза свои протирает. Из королевского замка золочёная карета выезжает, восьмёрка белых коней её мчит. А в карете в золотом плаще королевич сидит, справа от него — Данута в платье из серебряной парчи, слева — Карлуша, бывший пастух, а ныне её жених и королевичу друг. Девушки глаз с Карлуши не сводят: до того он собой хорош. А народ, что по обеим сторонам дороги толпится, разобрать не может, кто из двоих королевич, кто пастух.