Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль - Кальма Н.. Страница 78

Клоди проснулась посреди ночи. Что-то было неладно не то с ней, не то с надувным матрасом, на котором она лежала, не то с кастрюльками, что висели на полке над ее головой. Она прислушалась. Кухонька, где она спала, только тонкой шерстяной портьерой отделялась от комнаты Сими и Ги. И оттуда из темноты до Клоди донесся их шепот. Вернее, шептала Сими, а голос Ги никак не желал понизиться до шепота, и Сими это, видимо, приводило в отчаяние.

— Ради бога, Ги, ну я тебя прошу. Она же услышит... Ну, пожалуйста, дорогой, ради меня...

— Дрыхнет она, как сурок, можешь не беспокоиться,— зевая, говорил Ги,— а и услышит, тоже не беда. Она — девчонка смышленая, все сама должна понимать. Там, где двое своих, не всегда должна быть посторонняя третья.

— Но это я, я взяла ее, я настаивала. Спрашивай только с меня,— надрывалась шепотом Сими.

— Вот я с тебя и спрашиваю. С какой стати, спрашиваю, я должен у себя в доме стесняться, приспосабливать свою жизнь к какой-то приблудной девчонке? Хочу позвать домой приятелей выпить, бац — у девчонки ангина, жар, ей, видите ли, нельзя дышать сигаретным воздухом! Вернусь попозже — снимай туфли, не шуми, не разговаривай: ребенок спит! Всюду и всегда эта девчонка! А если я раздобуду денег и мы с тобой сможем махнуть на Канарские острова, или в Таиланд, или в Перу, ты что же, и туда потащишь ее за собой?

— Чтобы уехать, надо сначала разбогатеть, — уклончиво пробормотала Сими.

— Ба, за этим дело не станет! — Ги хохотнул.— Нет, ты мне ответь: потащишь ее за собой?

Клоди услышала тихий плач. Надувной матрас под ее худеньким, скорченным тельцем завздыхал, затрепыхался, заходил волнами. Как ни старалась девочка затаиться, лежать неподвижно, ее трепет, ее волнение передавались матрасу, и даже металлическая раскладушка тренькала и точно скрежетала зубами.

Но те двое, за портьерой, ничего не слышали — так были заняты своей распрей.

— Что ж, значит, ты хочешь, чтобы я ее прогнала или засунула в приют? — всхлипывая, спрашивала Сими.— Чтоб она больше тебе не докучала?

Ги долго молчал. Девочка на надувном матрасе дрожа ждала его ответа. Наконец он сказал, почти не понижая голоса:

— Можешь с этим не торопиться. Я еще подумаю. Мне пришли в голову кое-какие соображения.

Шепот умолк. Видно, те двое заснули. А девочка на надувном матрасе продолжала мучиться, дрожать, обливаться холодным потом. Что теперь делать? Куда деваться? К кому идти? Была у нее единственная тетка в Бретани — сестра покойной матери, но и та умерла в прошлом году. А чужим кому эна нужна — такая слабосильная, неученая, худущая! Клоди-то, глупая, думала, что Сими к ней привязалась так же крепко, как она, а теперь ясно, что в любую минуту Сими предаст ее, сделает все, что прикажет Ги, выбросит по первому его слову Клоди на улицу.

«Папа, папа, почему тебя нет, почему ты умер?» Клоди вспомнила тот последний день, когда она приносила на леса завтрак отцу в его старой сумке-мюзетте, ощущение его жесткой широкой ладони на своем затылке, его низкий, с сипотцой голос:

— Посмотрим, посмотрим, что хорошего ты мне принесла сегодня, моя рыженькая? Ты же у меня отличная хозяйка.— И похвалился дочкой перед своими товарища-ми-каменщиками, которые сидели тут же, на лесах, каждый со своей едой: — Она после смерти жены у меня весь дом ведет. Даром что ей только двенадцать.

Горе затопило девочку. Она уткнулась лицом в подушку и бормотала, дрожа, задыхаясь:

— Папа, милый папа, мой собственный, мой единственный, ты видишь меня? Видишь, как мне плохо? Папочка, возьми меня к себе, я здесь никому-никому не нужна! Возьми, папа...

8. МИМИЧЕСКАЯ ИГРА

Долго-долго тянулась эта ночь. Утром, бледная до синевы, Клоди молча складывала в угол кухоньки свою постель, когда у портьеры появился франтоватый, очень оживленный Ги.

— Какая у нас намечена на сегодня программа? — обратился он к девочке.— Очень советую пойти в «Вандом» на «Последний поцелуй». Говорят, увлекательный фильм. Вот тебе монеты, старушка.— Он протянул ей деньги.

— Я не пойду в кино. И деньги мне не нужны.— Клоди даже спрятала руки за спину. На лице у нее была угрюмая решимость.—Заберите их обратно.

— Вот как? Это что-то новое! — Ги присвистнул.— У мадемуазель дурное настроение? Встала с левой ножки?

— Да нет, Ги, просто Клоди назначила в одиннадцать свидание своим ребятам в Бют-Шомон,— поспешила на выручку девочке Сими.— Она еще вчера мне об этом сказала.

— Каким еще ребятам? — нахмурился Ги.

— Да ведь за ней целый хвост бельвилльских ребят ходит,—объясняла Сими.—Диди их отлично забавляет, занимается с ними. Мне даже говорили мамаши, что у них сердце за детей спокойно, когда они с Диди.

Она прижала к себе рыженькую головку, но Клоди высвободилась довольно резко. Сими с удивлением и печалью взглянула на девочку. В самом деле, что это с ней? Но будильник отсчитывал минуты, надо было бежать в парикмахерскую, и Сими, послав воздушный поцелуй своему «семейству», бросилась к дверям.

— Не хочешь монет, не надо,— процедил Ги, пряча франки в щегольской бумажник,— мне больше останется.

Девочка продолжала молча возиться с матрасом, который никак не хотел складываться, и Ги, внимательно поглядев на нее еще раз, тоже вышел из дома. А Клоди, убрав, как всегда, маленькую квартирку на четвертом этаже, присела на минутку, чтобы подумать и что-то наконец решить. Конечно, она не вернется сюда до глубокой ночи, слишком поздно она поняла, что мешает Ги и Сими, стесняет их своим присутствием. Хорошо бы вообще не возвращаться. Может, ночевать в чулане Хабиба, где он держит свои тряпки и метлы? Хабиб добрый, он бы не стал ее выгонять. Но что будет с ней днем? И где взять денег на еду? И что вообще ей делать на свете? Девочка совсем погрузилась в эти горькие мысли, когда за окном раздался свист и знакомые крики:

— Диди, эй, Диди!

— Диди, спускайся, уже почти одиннадцать!

— Эй, тебя все ждут у парка!

С десяток малышей и ребят постарше во главе с Юсуфом уже поджидали ее на улице, чтоб идти в парк Бют-Шомон, где условились встретиться все «ангелы» Анже-лики-Клоди. Это был удивительный парк с искусственными гротами, смотровыми башнями, быстрой речкой и живописными мостиками и скамейками, искусно сделанными как будто из березовых стволов, а на самом деле — из бетона. Здесь было приволье для детворы: можно играть в гротах в разбойников, прокатиться на пони или на пароходике, поглазеть на свадьбы, потому что суеверные молодые пары верили, что парк Бют-Шомон приносит счастье, и по дороге из церкви заезжали в парк бросить в речку серебряные монетки и выпить в «счастливом» парковом ресторанчике шампанского.

Клоди не любила Бют-Шомон. Парк был в ближайшем соседстве с тем домом, где погиб ее отец. Вон он — этот дом. Он готов и заселен, его достроили уже без папы — двенадцатиэтажная махина с зеркальными стеклами, нарядными консьержами в каждом подъезде, с подземными боксами для автомобилей. Клоди отводит глаза, чтобы не видеть дом-убийцу (так она зовет его про себя). Отец упал с восьмого этажа.

И опять девочке (к счастью для нее, быть может) не удалось углубиться в горькие мысли. Детские руки тянулись к ней, обнимали, дергали за рукава, серые, черные, синие глаза требовательно заглядывали в ее хмурое лицо.

— Диди, во что будем играть?

— Расскажи что-нибудь, Диди.

— Мы куда-нибудь пойдем, Диди?

— Клоди, придумай что-нибудь интересное.

Положение «королевы ангелов» обязывало. Для самых младших у Клоди была трубочка и кусок мыла. Для средних — коробочек спичек. И вот полетела в голубеющее небо армада радужных мыльных пузырей, бледными, почти невидимыми огоньками взметывались зажженные спички, которыми перебрасывались в укромном уголке парка мальчишки. Но старшие, старшие... Они тоже требовали развлечений.

Клоди решилась:

— Сейчас я вам изображу что-то одной мимикой, без слов. Потом кто-нибудь из вас, хоть ты, Юсуф, повторит то, что он понял из моей сценки. Скажет нам, что хотел показать. А потом все вы попробуете догадаться, что именно я вам показывала.