Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982) - Велтистов Евгений Серафимович. Страница 84

Они стояли на своих местах — столетние сибирские города — в излучинах рек, на берегах таежных морей, на крутых боках железных гор, а людей, которые их строили, уже нет. Не смотри на меня такими грустными глазами, Рыж, это так — жизнь имеет свой финиш. И лучше долбить день и ночь диабаз, жечь огнем и поливать водой, чем проспать свои годы, надеясь, что кто-то преподнесет тебе бессмертие. Это великий обман, Рыж, ты понимаешь? Жизнь — движение, она без остановок. Пока я не столкнулся с облаком, вообще не знал, что такое страх, но мой страх — это не страх, а мучительное беспокойство, боль за тебя, за Леху, за Каричку, за всех маленьких и больших детей.

Ты извини меня, Рыж, что я позвал тебя в этот мрачный машинный зал. Уже ночь, и грустно быть одному с бездушными автоматами. Ты знаешь, что я не предатель, я это докажу. Сознательно путаю ленты и аккуратно записываю все, что делает облако. Доктор Наг, кажется, разгадал мою хитрость, но он не хочет ни во что вмешиваться. Только бросил на ходу: «Подопытный уже два сеанса без сознания». Когда я начинаю его жалеть — этого ни в чем не виноватого Килоу, — я вспоминаю Гришу Сингаевского. Мне кажется, Гриша говорит: «Ты должен передать людям записи. Ты должен прийти к финишу первым даже без гравилета». Да, должен — я это знаю; а потом вернусь за Сингаевским.

Тебе пора спать, Рыж. Мне осталось перевести записи в маленький блок и спрятать в карман комбинезона. Пусть тебе приснятся говорящие байкальские рыбы — они расскажут удивительные истории.

…На рассвете в зал заглянул доктор Наг. Увидев, что я за пультом, он вошел.

— Слышали новость? Совет потребовал снять защитное поле.

— Что ответил Гарга?

— Ничего. Заперся в студии, сидит.

— Совещается?

— Наверно. Совет объявил, что построенные установки могут разрядить облако.

Я поспешно натянул комбинезон.

— Вы куда? — спросил Наг.

— Предупредить рыбаков, пока еще не выехали. Вдруг облако решит снять силовое поле… Наступит жара… Лед начнет трескаться!

— Вы славный парень, — сказал Наг.

— Вы мне во многом помогли, доктор. Спасибо.

…Все же я опоздал: рыбаки уехали в море. Отец Лены, спокойно выслушав меня, позвонил на радиостанцию и приказал вернуть мобили. Не удивился он и моей просьбе.

— Выход с острова есть, — ответил он, подумав. — Пещера в скале. Она проходит под силовым полем. А по сопкам не проберешься, пока не снята блокада.

Он одевался не спеша — шерстяные носки, сапоги, полушубок. Я умолял глазами: быстрее! Он, кажется, понял и, заказывая дежурный мобиль, сказал:

— Не через десять минут, а сейчас.

Песок скрипел под ногами, как снег, мороз щекотал кончик носа. Первые лучи легонько коснулись крыш, позолотили их. Сейчас проснутся школьники, проснется кап Грамофоныч, проснется Лена, выглянет в окно, засмеется: «Доброе утро!» А я побегу через лес, через зеленое поле, чтобы подлый удар облака не погасил больше ни одной улыбки.

— До ближайшей железнодорожной станции пятнадцать километров, — сказал инженер. — Из нас никто не ходил — старая охотничья тропа, но по карте пятнадцать и точно на юг. Проводить?

— Не надо. — Я измерил взглядом богатырскую фигуру — Вы лучше займитесь Гаргой.

— Не волнуйся. Все выясним и поставим на свои места.

Ярко-оранжевый мобиль приподнялся на воздушной струе и легко заскользил над стеклянным щитом. Неслись нам навстречу пестрые ледяные заплаты — зеленые, белые, голубые плиты, крепко спаянные морозом, но я смотрел не на них, а на темную, неприкрытую снегом скалу — берег Большой земли.

Вдруг замигала лампочка на щитке, шофер включил радио.

— Мобилю сто двадцать шесть вернуться назад. — Голос четко и властно выговаривал слова.

— Гарга, — узнал я.

— Прыткий старикан, — усмехнулся инженер. — Рано встает.

— Это облако, — догадался я. — Оно предупредило Гаргу.

— Мобилю вернуться назад. Вы приближаетесь к границе поля. Это опасно.

— Давай, Саша, к самой пещере, — скомандовал инженер водителю. — Где у тебя компас и карта?

Он спокойно начертил мой путь, сам положил карту и компас в мой карман, застегнул пуговицу. А Гарга все требовал. А скала летела навстречу.

— Сейчас возвращаемся, — наконец ответил в микрофон отец Лены.

Мобиль мягко шлепнулся на лед. Распахнулась дверца. Отвесная серая стена, в ней треугольная щель, завешенная длинными сосульками, и такое же отражение на гладком льду.

— Беги! — сказал отец Лены. — Счастливо! А в спину мне ударило из динамика:

— Март, приказываю тебе вернуться! Иначе облако применит облучение!

Теперь, когда в кармане у меня лежит ключ от облака и всего сто метров осталось до спасительной границы, теперь отступать — ни за что. Мы еще проверим, кто проворней: может быть, я бегу быстрее света.

У самого входа в пещеру ноги мои разъехались, я шлепнулся на живот и так и въехал головой вперед под торжественный ледяной портал. Встал. Ноги какие-то размягченные, идут неохотно. «Только-то и всего! — воскликнул я. — И это называется удар. Благодарю вас, дядя, за родственный тычок!»

23

Под сумрачным сводом я опять побежал. Подошвы гулко стучали о ровный лед. Здесь, наверно, тек ручей, он так и застыл голубой подземной дорогой.

«Более трехсот рек впадают в Байкал, а вытекает одна Ангара».

Вот не думал, что придется столкнуться с этой строчкой из старой энциклопедии. Впрочем, там сказано о реках, а не о ручьях, тем более подземных. Откуда составителям знать, что есть такой хитрый ручей, пробивший дорогу через скалу; весной он могуч и заполняет всю пещеру, несет с собой песок и камни, шлифует до блеска стены, летом утихает, катит себе полегоньку, прислушиваясь к тихому плеску эха под сводами, а когда удивленно останавливается, превратившись в гладкую дорожку, то на самом дне, под толстым льдом, все равно бежит он, ручей, и даже яростный мороз не в силах его удержать.

Я почувствовал, что лед потрескивает под ногами. Но как осторожно ни ступал, вскоре провалился. Ручей неглубокий — чуть выше колен, но лед больно резал ноги даже сквозь плотную ткань комбинезона. Услышав плеск воды справа, я направился туда. У стены было глубже, ощущалось течение, зато исчез лед. Я шел и шел по пояс в воде, иногда натыкаясь на прохладный камень стены и ощупывая в нагрудном кармане маленький электронный блок с записями.

Думал, что пройдет еще немного времени и я увижу впереди светлое пятно, которое будет расширяться до тех пор, пока не распахнет настежь голубое небо. А получилось не так. В середине пещеры становилось глубже, я прижимался к стене — теперь тут было самое мелкое место. Неожиданно моя рука схватила ветку, самую настоящую ветку с узкими твердыми листьями. И вот я раздвигаю уже не лед и не воду, а живые плотные заросли, и ручей звенит между ними, толкаясь в мои колени; я изо всех сил раздвигаю, разрываю упругие, хитро сплетенные ветви и вырываюсь из темноты.

Зеленый свет внезапного лета ослепил меня. Я вижу зеленую дальнюю сопку, зеленое небо над ней, зеленый ручей. Лето! Я совсем забыл, что ты бушуешь на воле.

— Лето! Здравствуй! — крикнул я, набрав воздуха, и слова беспечными кузнечиками поскакали впереди меня.

Теперь, когда будут говорить «лето», я представлю ослепительно-зеленый мир. В твою честь я бросаю прямо в воду комбинезон. Пусть ручей, если захочет, несет его с собой и утопит в самом глубоком месте Байкала.

Вот мой путь, начертанный крепкой рукой инженера: мимо сопочки, через тайгу, по охотничьей тропе, к станции. Там меня подхватит поезд.

Сначала я оглядывался по сторонам в поисках охотничьей тропы. Ничего похожего ни на берегу ручья, ни между деревьев не встречалось. Пихты, ели, лиственницы стояли так плотно, что в иных местах не то что охотник, но и белка не прошмыгнет.

Наивный человек, я думал пробежать эти километры за час. Надо надеть компас на руку, искать охотничью тропу, пробираться вперед.