Два товарища - Эгарт Марк Моисеевич. Страница 18

— Рано ты спать захотел, — насмешливо возразил Костя. — Можно идти по звездам. Очень просто!

Увы, это оказалось отнюдь не просто. Они отыскали Большую Медведицу и попытались вспомнить, где должна она находиться, если идти к городу. Но так как степной дорогой они никогда, ни днем, ни ночью, не ходили, то и вспоминать было нечего. Все-таки Костя решил, что Медведица должна остаться по правой руке, потому что, когда они с Семенцовым шли ночью морем, Медведица находилась справа от них.

Итак, направление выбрано. Держась рядом, чтобы не потерять друг друга в кромешной тьме, Костя и Слава двигались по дороге, которая угадывалась на ощупь босыми ногами. Не слышно было ни звука. Степь казалась пустой и бесконечной. Они шли и шли, усталые, сонные, не понимая, почему до сих пор нет города, и не решаясь признаться друг другу, что заблудились.

Звезды тускнели и гасли. Медленно начинало сереть. Лишь теперь мальчики поняли, что впотьмах повернули обратно в сторону Казанки, которая уже виднелась впереди.

Неудача несколько охладила их пыл. Но ненадолго. Возвратись на остров, в свою землянку, они почувствовали, что уже не могут жить прежней жизнью робинзонов. Опять они толковали о Семенцове, Аносове и Теляковском. Такие люди не станут сидеть сложа руки. Может быть, они организовали партизанский отряд? Или действуют как подпольщики?

Укладываясь спать, Слава спросил:

— Костя, что мы будем делать, если Семенцов не вернется?

— Что значит, не вернется? — с неудовольствием ответил Костя.

— А если его поймали?

— Если да кабы…

— Ну, а все-таки?

— Замолчи ты! — крикнул Костя.

Слава замолчал. Костя подождал, прислушался. Слава лежал неподвижно.

Где-то в вышине над островом гудели самолеты. Это были вражеские машины. Они гудели ночью и днем и шли на восток. Может быть, они бомбили Севастополь, Одессу… Неужели Слава прав и Семенцов не вернется?

Костя громко задышал, приподнялся:

— Славка, завтра выходим в море!

— Ладно, — коротко сказал Слава и затих.

А Костя еще долго ворочался, прислушиваясь к гулу самолетов, к шуму ветра, к шороху и скрипу кустарника, ко всем многочисленным звукам, которыми полна ночь на пустынном острове. Постепенно они слились в один тихий, монотонный звук, он слабел, удалялся… Костя заснул.

Утром Костя встал в несколько другом настроении и не спешил с выходом в море, считая это рискованным. В конце концов, они находятся на острове всего неделю. (Костя вел счет, делая зарубки на палочке.) Мало ли что могло задержать Семенцова? Почему с ним обязательно случилась беда?

Однако Слава был настроен решительно. Спокойный, рассудительный Слава как бы поменялся с Костей ролями. У него оказался готовый план, который он обдумал, должно быть, еще вчера, когда лежал в своем углу землянки. Слава предложил выйти в море с его бреднем, будто на рыбалку, потом повернуть к городу, пристать возле дома Шумилиных, где и спрятать лодку.

— В городе нас не тронут, а если спросят, ответим, что мы сироты, никого у нас нет.

— Значит, прямо днем? — спросил Костя.

— Не днем, а на рассвете, — возразил Слава. — Ведь мы рыбаки!

Костя замолчал, в замешательстве подергал хохолок на лбу. Нет, не такой он человек, чтобы сказать, а потом — на попятный. В море так в море!

Они перетащили лодку поближе к берегу, осмотрели, уложили в нее самодельный бредень, кусок мамалыги и решили заночевать в лодке, чтобы чуть свет выйти в море. Костя в душе еще надеялся, что этой ночью вернется Семенцов. Но Семенцов не вернулся.

Едва рассвело, мальчики были уже на ногах. На море лежал такой же туман, как в то утро, когда они совершали свое первое путешествие на остров. Теперь им предстояло совсем другое путешествие, и туман был кстати.

Одного они не учли: туман держится низко, у самой воды, а наверху, на мысе, например, все отлично видно. И действительно, когда лодка огибала мыс Хамелеон, с вершины мыса их увидели. Ударил выстрел, гулко и далеко прокатился над морем.

Костя и Слава посмотрели друг на друга. Каждый подумал: «Вот оно… начинается!» — и у каждого громко забилось сердце. Они подождали с минуту и взялись за весла. С мыса опять выстрелили.

— По нас! — сказал Костя. — Теперь держись! — Он попытался улыбнуться.

Слава спешил спустить за борт свой бредень. Затея была явно неудачной: бредень годился только для речной ловли, в море он ни к чему. Костя с сомнением глядел на товарища и медленно шевелил веслами, не зная, на что решиться: сохранять ли тихий ход, как полагается рыбакам, или удирать поскорее?

Вдруг сквозь редеющий туман послышалось отчетливое татаканье мотора. Не успели мальчики сообразить, что делать, как из тумана им наперерез выскочил катер незнакомой формы и окраски и стремительно подлетел к лодке. Горбоносый военный в коричневой большой фуражке, похожей на плоскую тарелку, строго крикнул:

— Дэ ундэ мэрджь? (Откуда вы идете?)

Надо было ответить, а Слава по-прежнему делал вид, будто занят ловлей рыбы, что было, возможно, не так уж глупо. Военный с коричневой тарелочкой на голове переводил взгляд с него на Костю и обратно. «Румынец!» — догадался Костя и попытался принять самый непринужденный вид:

— Камса… молдаванешти… мы… — Он показал пальцем на себя и на Славу.

На этом исчерпался его запас румынских слов, и оставалось объясняться при помощи пальцев и мимики. Костя добросовестно старался, как было условлено заранее, разъяснить, что они рыбалят с голодухи…

— Голодные! — Он ткнул рукой в живот и сморщился.

Понял его военный или нет, а может, не захотел понять, но он приказал что-то одному из своей команды. Тот притянул лодку за нос к катеру и прыгнул в нее. После этого катер фыркнул мотором и ушел. Румын знаками приказал Косте грести к берегу, а сам развалился на носу, поставив между колен винтовку.

Слава втащил уже бесполезный бредень в лодку и сел на весла, а Костя правил. Оба молчали, хотя Костя злился с каждой минутой все больше: на нелепую затею с бреднем, на себя за то, что поверил в такую ерунду, на Славу, на румынского офицера и больше всего сейчас, в эту минуту, на солдата, который, видимо, моря и не нюхал, если позволяет себе сидеть на носу.

Сжимая одной рукой руль, Костя исподтишка посматривал на солдата, очень похожего в пилотке-рогульке на того, который пытался ограбить его. Косте вдруг захотелось стукнуть солдата веслом по башке и спихнуть в воду. Увы, об этом можно было только мечтать. Хозяином лодки был теперь именно он, солдат, а не Костя и Слава.

Туман разошелся. Показалось солнце. Было удивительно и обидно, что оно такое яркое и веселое. Берег приближался. Уже виднелись полоса наката, крыши домов, крутой откос и деревья бульвара, а справа — обгорелые сваи пристани. Кроме свай, ничего не осталось.

Когда лодка подошла ближе, Костя разглядел парусиновую палатку на берегу, возле нее — сходни, кое-как переброшенные с берега на три-четыре сваи, у сходней — катер, а на берегу — того самого офицера, который задержал лодку. Впрочем, катер ушел, не дожидаясь лодки. На берегу остались два солдата.

Сойдя на берег, Костя сызнова принялся объяснять конвоирующему его солдату, что они — «молдаванешти… камса… мамалыга ну (нет), кушать да — хочется». Солдат слушал с выражением полного равнодушия, почесывал нос и так же точно, как тот, с можары, смотрел не на Костю, а на Славу, вернее — на Славины новые башмаки, которые тот, на свою беду, надел.

Башмаки следовало считать погибшими. Но Слава упрямо не желал этого ронять. Тогда солдат, весело блестя черными, будто покрытыми лаком, глазами, ухватил Славу за ногу, и не понять его уже было нельзя.

Слава вскипел и, кажется, готов был вступить в драку. Костя предостерегающе потянул его за рукав. Пришлось, кроме башмаков, отдать нарядные носочки, которые тоже приглянулись солдату, и — что хуже — складной нож, обнаруженный солдатом в кармане Славы.

Два других солдата, привлеченные видом добычи, взялись за Костю. Потные, нечистые руки обшарили его карманы, ощупали штаны, сношенные парусиновые туфли. Впервые он понял, почувствовал всю унизительность бессилия.