Недетские сказки Японии - Кэндзи Миядзава. Страница 3

Сова немного растерялась и, переведя взгляд в глубину леса, куда-то в темноту, ответила:

— Нет, здесь ваше мнение ошибочно. Это всё произошло из-за их маленьких лёгких.

Тут я решил, что пришло время вставить своё замечание:

— Если всё так, как вы говорите, то почему же и у белоглазки, и у овсянки с обеих сторон симметрично белые пятнышки одинаковой формы и в одинаковых местах? Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Если бы им не хватило воздуха и они прервали покраску, то белое пятно осталось бы, скорее всего, либо с одной стороны у глаза, либо сверху на лбу.

Сова на какое-то время закрыла глаза. Лунный свет спускался на лес подобно свинцу — тяжёлому, но светлому. Сова наконец-то открыла глаза, голос её звучал несколько ниже обычного:

— Наверное, они красили обе половинки лица отдельно.

Я рассмеялся:

— Если бы они красили обе половинки лица отдельно, то получилось бы ещё хуже, не так ли?

Сова с чувством достоинства отвечала:

— Ничего здесь странного нет. Размер лёгких был одинаково маленький, как в начале покраски, так и в конце, и поэтому в одно и то же время у них ощущалась нехватка дыхания.

— Да, похоже, что так, — сказал я вслух, а про себя подумал: «Хитрая бестия, логично придумала, удалось тебе улизнуть».

— Вот какие дела, — оборвала сова свою речь на полуслове.

«Да, сейчас я проиграл», — подумал я раздражённо, и у меня пропало всякое желание разговаривать.

Однако мне опять стало стыдно перед совой, и я решил продолжить разговор:

— Ах вот, оказывается, в каком духе всё это происходило. И в завершение такие птицы, как журавль или цапля, так и остались неокрашенными.

— Нет, это всё было по заказу, по личному заказу журавля. Господин журавль сам приказал покрасить только самый краешек хвоста в чёрный цвет. Его покрасили согласно собственному приказу, — ответила сова и удовлетворённо рассмеялась.

Уже в который раз отметил я про себя, как ловко эта бестия использует то, что сказал собеседник, но вслух ничего не ответил, помня о том, что изначальной причиной, побудившей меня продолжить разговор, было желание порадовать сову.

И сова продолжала:

— Однако коршун становился всё наглее и наглее. Деньги у него появились, социальный статус вырос. Ходил он теперь с важным лицом: я, дескать, среди птиц и есть самый первый труженик. И как следствие — совершенно перестал работать. Себя он покрасил в такую жёлто-синюю, эффектную полоску, чем очень хвастался. Таким образом, прошло два или три дня, манера его работы становилась всё вальяжнее и вальяжнее. Просит его, например, птичка сделать узор, состоящий из пятнышек коричневого, белого и чёрного цвета, а он чёрный забудет положить; или попросят его сделать элегантную черно-красную полоску, а он сделает какую-нибудь раскраску попроще, вроде как у ласточки. Другими словами, стал он работать спустя рукава. Хотя птиц-то неокрашенных к тому времени осталось не так-то много. Ворона, цапля и лебедь — всего-то три птицы и осталось.

Ворона каждый день приходила в покрасочную коршуна и устраивала скандал: хочу, дескать, чтобы меня именно сегодня покрасили. А коршун ей неизменно отвечал: «Да, обязательно завтра покрашу». И так продолжалось ежедневно. Ворона разозлилась и в один прекрасный день решилась дать отпор коршуну. Пришла она к нему и стала кричать: «Ты, вообще, о чём думаешь? Ты сделал вывеску покрасочной мастерской, к тебе птицы поэтому и приходят. Если ты не работаешь, не порядочнее ли тогда отказаться от вывески? Сколько дней подряд всё прихожу и прихожу, а слышу в ответ только „завтра“ да „завтра“. Если ты продолжаешь работать, то покрась меня сегодня же. Если ты не сделаешь ни того ни другого, то я объявляю тебе войну».

Коршун и в этот день, как всегда, сидел, уставившись в одну точку, с утра изрядно напившись масла, но, услышав такое откровение, призадумался: «Даже если я закрою покрасочную мастерскую, то с деньгами у меня проблем всё равно уже не будет, однако с именем так расставаться не хочется. С одной стороны, работу бросать ещё не хочется, а с другой стороны, работать уже не нужно». Так он раздумывал и отвечал: «Да, вы правы. И как же вы хотите, чтобы я вас покрасил?»

Ворона несколько охладила свой гнев и сделала заказ: «Хочу быть в таких больших чёрно-фиолетовых пятнах, таких стильных, как на японском кимоно типа юдзэн». [2]

Эти слова задели коршуна за живое. Он резко встал и сказал:

— Ну, приступим же к покраске. Вдохните поглубже воздух.

Ворона тоже встала, обрадовалась, расправила грудь и наполнила её воздухом.

— Всё? Готова? Теперь закрой глаза.

Коршун взял ворону крепко в клюв и опустил её со всего размаху в чан с чернилами. Всю опустил, с головой. Ворона поняла, что фиолетовых пятнышек при таком способе покраски ей не видать, и в панике забила крыльями. Но коршун её крепко держал. Тогда она стала плакать и кричать и в конце концов выбралась из чана. Но к тому времени она уже была совершенно чёрная. Она страшно разозлилась и как была, чёрная, выбежала из покрасочной мастерской.

Ворона побежала к своим друзьям, птицам, и рассказала им о тех безобразиях, что вытворяет коршун. Однако к тому времени все птицы уже имели зуб на коршуна. Собравшись все вместе, они пошли в мастерскую, схватили коршуна и засунули его в чан с чернилами.

Коршуна держали в чане с чернилами, пока он не потерял сознание. Тогда птицы вытащили потерявшего сознание коршуна из чана, а потом разорвали на маленькие кусочки вывеску покрасочной мастерской. Через какое-то время коршун пришёл в себя, но к тому времени он был чёрным не только снаружи, но и внутри. Вот в результате чего и вышло, что журавль и цапля так и остались неокрашенными.

Сова закончила свой рассказ и отвернулась, молчаливо наблюдая лик госпожи Луны.

— Вот как. Теперь я понял, как всё было. Как я вижу, вам повезло, и вас покрасили в числе первых. Так детально, хорошо вас покрасили, — так я говорил, поднимаясь и прощаясь с совой, спрятавшейся от ртутного, тяжёлого света госпожи Луны в тёмной тени деревьев.

КРАСНОГОЛОВЫЙ ЖУРАВЛЬ И ХРИЗАНТЕМЫ

На самой вершине фруктового холма росли две жёлтые хризантемы, [3] ростом высокие, почти с подсолнух, и красная хризантема, ростом даже выше, чем две её подруги. Эта красная хризантема хотела стать королевой всех цветов. Что бы ни случилось — пронесётся ли мимо южный ветер, осыпая цветы и деревья большими каплями дождя, или, оборвав с маленького каштанового дерева, растущего на холме, зелёные колючие плоды и маленькие ветки, зло и громко смеясь, бросит их вниз, — наша бравая троица стоит спокойно, слегка склонив друг к другу головы, и только красивее становится.

Сегодня, впервые в этом году, прилетел господин Матасабуро — северный ветер. Подул в свою свирель в голубое небо, потрепал торопливо листья тополя Сиболди, [4] растущего у подножия холма, сорвал и бросил на землю груши, растущие во фруктовом саду. А три хризантемы, видевшие это, лишь слегка усмехнулись. Одна жёлтая хризантема, обратив к бледно-голубому южному небосклону своё сердце, задумчиво обронила:

— Госпожа Солнце, похоже, сыплет сегодня кобальтовую стеклянную пудру несколько больше обычного.

С любовью глядя на подругу, сказала вторая жёлтая хризантема:

— Ты сегодня выглядишь несколько бледнее, чем обычно. Наверняка и я выгляжу так же.

— Да, похоже, что это так, — отвечала ей первая и, обращаясь к красной хризантеме, продолжала:

— А ты сегодня выглядишь просто великолепно. Мне кажется, что ты сегодня запылала, как огонь.

Красная хризантема подняла своё личико к голубому небу и, сверкая в солнечных лучах, смеясь, отвечала:

— Но для меня этого слишком мало. Жизнь была бы для меня совершенно невыносима, если бы не моя вера в то, что я своим светом смогу заставить небо пылать огнём. Ах, как меня это всё раздражает.