Подводные мастера - Золотовский Константин Дмитриевич. Страница 6
А липы могучие — глыбу каменную выдержат. Обернули летчики канат вокруг ствола, схватились и потянули. Тянут дружно все вместе — и водолазы и летчики. Третьяков — тот даже раздеться не успел — как из воды вылез, так за канат и ухватился. Только шлем сняли с него.
— Тяни, подхватывай!
Дрожит канат, ползет, укорачивается.
— На-а-жми-и-и-и-и!
Булькнула вода, запузырилась вдруг муть в осоке, и на берег, точно зеленый крокодил, выполз самолет.
— Ура-а-а-а! — закричали с катеров и с берега.
Спасенному утопленнику прежде всего устроили душ. Окатили из шланга — всю тину смыли.
Потом осмотрели. Вся передняя часть цела, даже пропеллер. Мотор, кажется, не слишком покалечен — надо испытать. Только вот крылья помяты. Но это беда поправимая.
Повеселели все, и стали на радостях над пострадавшим летчиком подшучивать:
— Что же это вы, товарищи, — спрашивает Зубарь, — у нас хлеб отбиваете? Нырять на самолете вздумали! Мы же к вам под облака не залетаем. У каждого своя специальность!
— А ты, Зубарь, товарища летчика не разыгрывай, — говорит Третьяков. — Бывает, что и мы с тобой летаем, даже вверх ногами.
Летчики смеются.
— Летаете? — спрашивают. — Как же это так?
— А вот наберешь в рубаху слишком много воздуха, нагнешься — ну, и полетишь вверх ногами!
«Шорох»
Осень. По Неве скользят льдины. К нам звонят с водопроводной станции по телефону:
— Вышлите ваших водолазов на водопроводную станцию.
— Есть.
Сказано — сделано. Мы берем с собой помпу, груза, шлемы, калоши, шланги и едем.
В залах станции стучат машины, жужжат электрические моторы, а посредине — колодец. Мы оглядываемся по сторонам и соображаем: где же тут поставить помпу?
А инженер зовет нас дальше, наверх. Рабочие подхватили наш водолазный багаж и тащат по высокой лестнице с площадки на площадку.
Вот мы и на третьем этаже.
И здесь тоже, как в нижних этажах, на самой середине — широкий колодец.
Зачем этот колодец в доме? Во всех трех этажах колодцы, понятно, не для купанья. Это фабрика чистой воды. В каждом из колодцев — фильтр.
Невскую воду, которая попадает на водопроводную станцию по трубам, здесь три раза чистят, процеживают, фильтруют.
Из последнего колодца вода бежит уже совсем чистая. Бежит на заводы, в столовые, в квартиры.
Вот почему в этих колодцах настоящий водоворот. Вода в них ни на секунду не успокаивается, крутится, клокочет не переставая, будто в колодце волчок запустили. Это работают фильтры.
А сейчас вода спокойна, неподвижна. На дне какая-то неисправность. Надо посмотреть, в чем дело, и починить повреждение. Мы с Зубарем одеваем Орлова, а здешние рабочие принимаются качать помпу.
Одевать водолаза для нас дело привычное. Одевали мы товарищей и на баркасе, и на берегу, и на льду, а вот в комнате, да еще в третьем этаже, — не приходилось.
— Эй ты, глубоководник, ныряй в первый этаж, — говорим мы Орлову и шлепаем его по макушке шлема.
Орлов спускается в колодец. Вот он уже стучит ключом и кувалдочкой на дне. Проходит минут двадцать.
Вдруг тихо внизу стало — ключ больше не брякает. Значит, кончил работу Орлов. Так и есть: вылезает он по лесенке, кивает инженеру головой — исправил, дескать. А с самого вода так и льет струями на асфальтовый пол. Шагает водолаз по комнате, а по всему зданию гул стоит от его свинцовых подошв.
Начинаем собирать снаряжение, чтобы домой ехать, а инженер говорит нам:
— Погодите, товарищи, еще для вас дело есть; насос в Неве не работает, проверить надо.
— Есть.
Спустились мы в нижний этаж, а оттуда перенесли помпу на берег.
По Неве скользят льдины. А у берега уже метров десять затянуло тонкой коркой льда.
Оделся я. Взял в руки лом.
— Бери и другой, — говорит Орлов.
— Зачем? — спрашиваю.
— Пригодится.
Взял я и второй лом.
Начали качать помпу рабочие. Посвечивают мне с берега фонарями. Стекла моего иллюминатора сразу запотели от дыхания. Протер я их носом и спустился по лесенке. Тонкий лед так и разошелся, расплылся подо мной, и я погрузился в воду. Наверху уже сумерки, часов семь вечера, а здесь совсем ночь. Плавает надо мной лед, будто салфеткой меня покрывает.
Шагнул я по дну раза два и наступил на трубу. Брякнула она у меня под калошами. Я нагнулся, ухватился за трубу и пополз вдоль нее, перебирая руками, в глубь реки.
Валит меня течением, так и норовит отбросить от трубы. А мимо иллюминатора моего белые льдинки так и проносятся.
Мимо — это бы еще ничего, — а то они и по рукам меня колотят, и по спине, и по плечам, и по шлему барабанят.
Этот мелкий, пловучий лед называется «шорох». Он всегда появляется перед замерзанием Невы.
Надоел мне проклятый «шорох». Будь у меня руки свободны, я бы кое-как отбивался от него, отгребал бы его прочь от себя. А что поделаешь, когда в руках у меня ломы? На всякий случаи я не один, а целых два с собой захватил.
Лезу наощупь по трубе, лезу, лезу, лезу, — конца-краю не видать.
И вдруг нащупал руками насос. Кончилась, значит, труба.
Ну, и толчея же на этом месте! Бесится вода, бегает вокруг насоса, как голодная кошка вокруг мышеловки, так и шуршит льдом.
Приподнялся я и потрогал рукавицей решетку насоса, а на решетке целая ледяная подушка наросла.
Понял я теперь, почему через эту трубу вода на водопроводную станцию не идет. Сжал в руке лом, да изо всей силы как стукну по ледяной покрышке. Раз, еще раз.
И вдруг меня дернуло и потянуло вместе с ломом к насосу. Это в насос вода помчала. Сам-то я успел вовремя назад податься, а лом у меня из руки вырвало и унесло в трубу. Потянулся я за ним, чуть руку к решетке не припечатало.
А лед еще не весь был сколот. Хорошо, что у меня другой лом про запас оказался. Счистил я всю ледяную корку с решетки — и скорей к берегу. А то минуту или две я бы еще, пожалуй, продержался, а потом стукнуло бы меня головой о решетку, и присосался бы я к насосу, как пиявка. Так бы приклеился, что никакими сигналами меня не оторвать.
Назад к берегу лез я по старому пути — по трубе. Только в руках у меня было теперь уже не два лома, а один. У берега дал я сигнал:
— Выбирайте!
Потянули меня наверх. Пробил я шлемом тонкую ледяную скорлупу и вылупился, как двенадцатипудовый цыпленок.
Сквозь стекла ударили мне в глаза красные лучи фонарей с трапа. Вылез я и отдал товарищу лом.
— Спасибо, — говорю, — пригодился.
— А у нас уж вода полным ходом идет, — говорит инженер. — Быстро вы дело сделали!
Киваю я ему головой, а потом осторожно спрашиваю:
— А лом-то мой бед у вас еще не натворил?
— Какой лом?
— А тот, что у меня в трубу унесло.
— Ничего, — говорит инженер, — мы его отфильтруем!
Бешеная акула
Еще совсем молодым водолазом впервые встретил я настоящую, крупную акулу в Белом море.
Правда, не под водой. Ее поймал тральщик. Пришел я посмотреть.
Огромная акула лежала на палубе, и, выгибаясь, била упругим хвостом. Вокруг толпилась команда. Маленькие злые глазки акулы поблескивали, она пыталась перевернуться вверх брюхом и укусить кого-нибудь. Один матрос протянул ей конец палки. Акула изловчилась, цапнула протянутую палку и перекусила ее, как спичку.
Маленький черноглазый кок тральщика поднял с палубы откушенный конец палки толщиной в его руку и удивленно почмокал губами.
Когда акулу утащили в трюм, я зашел в каюту к тралмейстеру — руководителю лова. Это был человек богатырского роста, белокурый и степенный. Мы были с ним уже немного знакомы и разговорились. Тралмейстер рассказал мне, как он впервые ловил акул:
«Был я тогда матросом на китобойном судне. Судно это было целый завод. Впервые испробовали мы наши гарпуны в Великом океане — поймали кита. Накинули ему петлю из цепей на хвост, потому что в хвосте у него страшная сила. Потом подошли на шлюпке и рыбными ножами отсекли ему плавники хвоста. В это время из глубины вышли акулы. Вода прозрачней слезы. Глядим: как вопьются они зубами в кита, так целая яма, полтонны недочет. Разрешили нам наказать акул. Загнули мы в мастерской большие стальные крючки, поджарили тюленя, нацепили на удочки по пуду пахучего мяса и кинули.