Дорога, которая не кончается… - Лобарев Лев. Страница 2
Пролог: Бесконечная дорога
Эпизод XIV: Багряные сны
Эпизод XV: Умирающий мир
Эпизод XVII: После победы
Эпизод XVIII: Беглецы
Эпилог: Сказание о Потерянном Острове
Реприза: Случайные встречи. (Елена Назаренко)
Пролог: Город-Нигде (Екатерина Ливанова)
Эпизод XX: Гаснущие звезды (Елена Назаренко)
Эпизод XXI: Город-Нигде. Спасение (Екатерина Ливанова)
Эпизод XXII: Попытка возвращения
Эпизод XXIII: Дождь
Эпизод XXIV: Очевидцы
Эпилог: Сияющая сфера
Пролог: Шпага
ноябрь 1991 — март 1992, март 1994
текст — Лев Лобарев, 2004
текст — Лев Лобарев, Елена Назаренко, Екатерина Ливанова, 1991–1994
Пролог I: «Мне нужен спутник…»
(Вы не видели здесь человека… странного… как я?..)
Одиннадцать ступенек вниз. За порогом полуподвальчика тепло и тихо. Душный «предбанник» как обычно светел и пуст. Дверь открыта, несмотря на ставшую уже привычной пришпиленную к ней бумажку «Закрывайте двери!». Здесь почему-то всегда пахнет краской, свежими опилками и аптекой.
В коридоре по воскресному пусто и тихо. Внутри нет ни души, и с улицы не долетает ни звука. Гр`язно-желтые стены привычно переходят в грязно-белый потолок. Обитая кожзаменителем дверь в конце коридора, естественно, закрыта. Дверь в турнирный зал, естественно, распахнута настежь.
В дальнем углу зала, опираясь спиной о стену, сидит на корточках светловолосый парень в сером свитере и белой ветровке. В руках он с брезгливым интересом вертит деревянный меч.
В зал заглянул тренер.
— А… Вы кто? — спросил он почему-то чуть тише, чем обычно.
Тот отложил меч и сказал:
— Допустим… Странник.
Тренер скорее всего его не понял.
— А… вам кого, собственно? — снова вопросил он.
Странник ответил, что никого. А когда тренер, пожав плечами, повернулся, чтобы уйти, спросил:
— Это вы, значит, и есть Боб?
Тренер Боб буркнул что-то вроде: «Да, но я занят».
Странник прищурился:
— Вы, говорят, здорово работаете клинком?
Тренеру захотелось спросить, кто говорит, но он не спросил. Однако показать свою удаль был, как обычно, не прочь. Оглядев Странника, решил: хиловат. Потом уточнил про себя: «Хиловат, но ловок».
Но тут за обитой кожзаменителем дверью зазвонил телефон. Боб сказал: «Я сейчас» — и ушел. А когда вернулся, Странника уже не было. Деревянного меча не было тоже. Вместо него, аккуратно прислоненный к стене, стоял тяжелый темный клинок с частыми выщербинами на тусклом лезвии.
Боб долго медлил в дверях, прежде чем решился войти. Потом хотел взять меч в руки, но не взял. Не решился. Не из страха, конечно, но…
На счастье, за кожаной дверью вновь раздался телефонный звонок.
…А потом он будет сидеть в соседней комнате и пить крепкий чай из помятой кружки. На столе будет разломанный батон, полупустая банка старого варенья, блестящий самовар в водяной лужице, набежавшей из плохо закрученного краника. И, конечно, кто-то вбежит, завопит весело и нечленораздельно, оторвет кусок булки и исчезнет. Только, ненароком приложившись измазанной ладонью, оставит на столе омерзительно бурое пятно, к счастью, воняющее краской.
Странник будет с непонятной иронией посматривать на всю эту суету и брезгливо терзать гитару. Гитара едва работает, на ней только пять струн, шестая потеряна неизвестно когда.
Если в дверь заглянет тренер Боб, то он тихо постоит минуту, потом повернется и уйдет. А если зайдет местный комиссар — Димка — то он останется и сядет. Может, отщипнет кусочек хлеба, может, выпьет чаю, если кто-нибудь из девчонок догадается ему налить.
Они будут слушать Странника. А Странник будет травить байки — сначала смешные, потом — странные, а потом такие, от которых захочется плакать. А потом скажет:
— Мне нужен спутник.
Все они будут молча смотреть на него, не зная, говорит ли он серьезно или это прелюдия к очередной байке. Тогда пальцы Странника пробегут по струнам ожившей гитары. Новая мелодия окажется дивно нездешней — и знакомой до боли в сердце. Но никто не сможет ее вспомнить. Дима мысленно поморщится — не может быть, чтобы он не помнил какой-то мелодии, а вот ведь…
Странник запоет… И песня эта покажется каждому неожиданно близкой, будто часть твоей души, доселе неизвестная тебе самому. В ней смешаются звон боя, и ярость поражения, и гордость победы, и тревожная тишина ночи, и жажда чего-то неведомого, и пронзительный, настойчивый зов дальней дороги… Песня тоже будет очень знакомой, но…
Странник оборвет мелодию на середине фразы резким аккордом, подождет, пока гитара затихнет, и прижмет ладонью струны.
— Мне нужен спутник, — повторит он. Оглядит заторможенно-внимательные лица слушавших.
И снова никто не поймет, что значат эти слова. На время в комнате повиснет тишина, потом все разом загомонят с непонятным стыдливым облегчением и торопливо рассосутся. Кто-то займет кресло, кто-то устроится на столе, двое выйдут.
Дима спросит, чья была песня. Назовет пару имен, но, конечно, ошибется. Странник ответит цитатой: «"Святой Мика!» — вскричал воспламененный отец Гаук. — «Чьи это стихи?» — «Мои», — сказал Румата и вышел». Дима немедленно изречет в ответ что-нибудь вроде: «А почему бы двум бла-ародным донам…» Странник не ответит. Дима пересядет к остальным — туда, где он — кумир.
Странник, усмехаясь, допоет песню — тихо, почти про себя, едва касаясь пальцами струн. А вскоре у него резво отберут гитару и запоют что-то свое, хорошее, до унылости привычное.
Странник посидит еще немного, закрыв глаза и привалившись спиной к батарее. Потом встанет, не торопясь, выйдет. Оказавшись на улице, постоит минуту, отвернувшись, глядя на соседний дом и словно собираясь с мыслями. Потом натянет на плечи ветровку, поднимет узкий воротник и, сгорбившись, уйдет в подворотню.
А в подвальчике никто так и не сможет вспомнить, что же рассказывал незнакомый светловолосый парень. Только навязнут в мыслях неизвестно откуда взявшиеся строки:
Непонятные слова. Слова из недопетой песни.
Пролог II: Сказки Короля Льелиса
(Из собрания «Сказки Короля Льелиса, записанные и обработанные придворным сказителем Стаахтом со слов постояльцев королевского трактира «Свет Звезды» для юного Наследника к празднику Лета года 4212 правления Владыки Всех Светил Короля Льелиса»).
Его знали все. Он ходил по дорогам страны, помогая тем, кто нуждался в помощи. Он писал прекрасные стихи. И никогда не отказывался читать их — в кабаке ли, на площади. У него везде находились слушатели. А если поблизости случалась гитара, он брал ее и пел. И как в душе у него не иссякал запас тепла, так не иссякал запас его песен.
Его знали все. Во всех Городах, на всех Дорогах. И его любили. Его называли Менестрелем, называли Странником, называли Поэтом. И все это было правдой, потому что в каждой песне он оставлял частичку своей души.
Но однажды среди своих слушателей он увидел Человека С Холодными Глазами. Тот смотрел на Поэта, укоризненно качая головой. А когда Поэт вернулся на место, окончив песню, подсел за его столик.
— Вы пишете неплохие стихи, — сказал он, и его внимательные серые глаза уставились на Поэта. — Да, неплохие. Но вы же совсем не умеете их писать!
Поэт улыбнулся и пожал плечами.
— Но пишу, — просто сказал он. — И людям нравится. А что еще надо?
— Нет, — проникновенно сказал Человек С Холодными Глазами. — Вы должны научиться! И я вас научу. Я знаю, как это сделать! — и собеседник Поэта наконец отрекомендовался: — Я — Ученый.
Он привел Поэта в Городскую Академию. И объяснил, как надо писать стихи. Он свел все до единой строки стихов Поэта в таблицы, рассчитал их, подвел математическую базу и доказал, что они несовместимы. И что совмещать их — кощунство!