Ваклин и его верный конь - Русафов Георгий. Страница 41

Сжалось сердце у белоголовой вороны при этих речах. Разгневалась она. открыла клюв и каркнула в сердцах:

— Чтоб ты вовек не рассталась со своими подносами, ради которых не хочешь проведать родную мать!

И в ту же минуту оба подноса подскочили, как живые, один прилип к спине молодой женщины, а другой — к груди. Красавица сползла на пол, вся съежилась и обернулась вдруг большой уродливой черепахой.

Но белоголовая ворона ничего этого уже не видела. Изо всех сил взмахивая старыми крыльями, она неслась к дому средней дочери. Та в это время сидела за золотым станком — ткала шелковое полотно, распевая веселые песни.

— Что привело тебя в мой дом? — не очень любезно спросила средняя дочь, нехотя поднимаясь навстречу вороне.

— Мать твоя тяжело захворала, — ответила старая ворона. — Некому ей, горемычной, водицы подать, просит тебя приехать. Поезжай, порадуешь старую перед смертью.

— И-и, сестрица, в неподходящее время зовет меня мать! — запричитала средняя дочь, выслушав старую ворону. — Нет, не могу я поехать, пока не сотку это полотно, обещала я своему мужу к празднику сшить из него рубаху!..

— Тки же тогда, жестокая дочь, вечно свое полотно, из-за которого ты не хочешь проведать больную мать! — прокляла ее ворона.

Не успела она прокаркать эти слова, как средняя дочь сжалась в клубок и превратилась в уродливого серого паука… Но ворона и этого не видела, взмахивая усталыми крыльями, она поспешала к дому младшей дочери своей подруги.

Когда она постучалась в окно, молодая хозяйка месила тесто. Услыхав про болезнь матери, она не промолвила ни слова, а как была, даже рук не помыв, бросилась вслед за вороной к ветхому домику, где больная мать с нетерпением дожидалась своих дочерей.

Ворона летела, а младшая дочь бежала за ней следом. Они не отдыхали всю ночь, а наутро были у постели умирающей вдовы.

К вечеру она скончалась на руках у своей дочери. На ее измученном лице навсегда застыла счастливая улыбка.

— Дорогое дитя, пусть же ты всегда будешь приносить людям только радость, за то, что утешила старую мать, порадовала ее материнское сердце в последний час! — благословила добрую дочь белоголовая ворона. — И пусть люди любят и берегут тебя и твоих детей, и внуков, и все твое потомство до конца света!

И эти слова вещуньи сбылись.

Младшая дочь вдовы дожила до глубокой старости. И все. кто ее знал, любили ее. А когда пришел ее смертный час, добрая дочь превратилась в золотую пчелку, потомство которой живет и поныне…

УЧАСТЬ ЗАВИСТНИКА

Послушай, мой мальчик, что рассказал мне сегодня вечером длинноногий аист, который вчера вернулся в свое гнездо на наш вяз из своего третьего путешествия в далекий Индокитай…

Много, много лет назад в столице Бирмы жили на широкой улице друг против друга два ремесленника. Один занимался стиркой белья, другой обжигал горшки. Первый был человек покладистый, трудолюбивый и веселый. Проснувшись поутру, он тут же вставал и с песней принимался за работу. И до самого заката пел, не умолкая… Людям нравились его песни, во дворе у него всегда толпился народ. Зайдет любопытный прохожий послушать его пенье, увидит, как ловко и аккуратно он стирает, — и тут же бежит домой и приносит целый ворох грязного белья в стирку. Веселый работящий парень никогда не сидел без работы, и жизнь у него шла все лучше и лучше.

Гончар же, что жил напротив, был совсем другим человеком. Ленивый, угрюмый, он целыми днями сидел на скамейке перед своей мастерской. И вместо того, чтобы заниматься делом, не спускал глаз со двора соседа. Видел, как там с утра до ночи толпился народ. Стиснув зубы, подсчитывал, сколько денег зарабатывает сосед. С перекошенным от злобы лицом слушал веселые песни, которые он пел. Даже сон потерял от зависти.

— Ну уж я ему удружу: сделаю, что он и думать забудет о своих проклятых песнях, на которые народ к нему валом валит, — решил он.

С этого дня гончар совсем забросил работу. Днем и ночью все думал о том, как бы напакостить веселому соседу. И пока не придумал, ни разу не улыбнулся…

По широкой улице, где стояли дома соседей, каждый вечер выезжал на прогулку на своем любимом слоне король Бирмы. Во всей стране не было другого такого громадного слона, и потому, стоило королю появиться на улице, как млад и стар сбегались посмотреть на громадину. А король слушал восторженные восклицания, видел, как удивляются люди, и сердце у него таяло от радости. Можно было подумать, что толпы на улице восторгаются им самим. Этот король, как и все короли на свете, ужасно любил, чтобы на него глазели и чтобы им восхищались. Но однажды вечером, когда вокруг королевского слона опять собралась толпа и люди начали бурно изливать свой восторг, гончар растолкал народ и вышел вперед. Потом встал так, чтобы король мог его видеть, и горько заплакал. И плакал до тех пор, пока слон не удалился.

Король это видел, но ничего не сказал.

На следующий вечер повторилось то же самое.

Король опять все видел, но и на этот раз сдержался и не сказал ни слова.

Но когда гончар на третий вечер проводил королевского слона слезами, король не выдержал. Он кивнул слугам на человека, лившего слезы, и приказал:

— После прогулки приведите во дворец этого человека!

Королевские слуги тут же подхватили хитреца под руки и ввели к королю, вернувшемуся с прогулки.

— Почему ты, о несчастный, один во всей столице не радуешься при виде нашего слона, а каждый раз начинаешь лить слезы, будто повстречал свою смерть? Разве ты слеп, не видишь его красоты и могущества? Или тебя ввергает в печаль нечто другое, чего мы не зрим нашими королевскими очами? Говори, наши божественные уши открыты твоим словам!

Так сказал грозным голосом король гончару, смиренно стоявшему у трона. Тот упал королю в ноги и верноподданнически облобызал его сандалии. Затем выпрямился, разорвал на себе рубаху в знак великой горести и сквозь слезы заговорил:

— О, государь, пусть будут мне свидетелями боги, мои ничтожные глаза никогда не видели и не увидят столь красивое и могучее животное, как слон вашего величества! Но скажите, сын солнца, как мне не плакать, как моему сердцу не стонать от скорби, как моим глазам не лить слезы, когда я вижу его кожу! Ведь кожа вашего божественного слона по цвету ничем не отличается от той, которой покрыта презренная мышь! — И гончар опять безутешно зарыдал. — А ведь стоит только вашему величеству пожелать, и ваш слон станет белее снега на Гималаях!..

— Как это сделать? — воскликнул король. — Говори быстрее, о несчастный, ибо мы горим нетерпением узнать, как может наш слон стать белее снега на Гималаях!

Глаза у гончара заблестели, как у лисицы. Он приблизился к трону и прошептал на ухо королю:

— Ваше величество, напротив моей мастерской живет ловкий человек. Он славится своим искусством стирки. Только прикажите, и через три дня кожа вашего слона станет белее молока и снега на вершинах Гималаев!..

Король не блистал особым умом и поверил хитрецу. Он тут же приказал доставить во дворец соседа гончара. И когда тот, весь дрожа, приблизился к трону, король объявил так торжественно, как может объявить только король:

— Нам угодно, чтобы ты изменил цвет кожи нашего прославленного слона. Она должна стать белее молока, белее снега на Гималаях! Если ты этого не сделаешь за три дня — на четвертый день наш королевский палач отрубит твою бестолковую голову!

Догадливый парень сразу смекнул, кому он обязан королевским вниманием и милостью. Он улыбнулся про себя и спокойно ответил:

— Государь, как известно, чтобы белье стало белым, его нужно кипятить в мыльной воде. Твой слон станет таким, каким его желает видеть ваше величество, если его прокипятить в мыле. Но для этого мне нужен горшок, в котором бы поместился слон! А такой горшок может смастерить только один человек во всем мире — гончар, мастерская которого находится напротив моего дома!

Побежали царские слуги, привели гончара во дворец. Во второй раз он предстал перед королем.