Ваклин и его верный конь - Русафов Георгий. Страница 39
— Что ты говоришь! Быть того не может! — не поверили товарищи.
— Не верите — сами посчитайте!
И стали молодцы, не слезая на землю, пересчитывать ездоков и ослов. Считали, считали, и у каждого получается: одиннадцать мужиков и одиннадцать ослов. Понурили они головы и в один голос запричитали:
— Верно, брат! Видно, и впрямь самый лучший, самый достойный из нас пал жертвой матерого волка, что давно уже разбойничает в здешних лесах!
Вонзили молодцы своим ослам пятки в бока и в глубокой печали отправились домой, в Курицыно. Едут они, едут, тяжко вздыхают, жалобно всхлипывают и наперебой сетуют:
— Смотрели бы мы в оба — не потеряли бы самого храброго парня в селе, не разорвал бы его волк! — причитал тот, кто первым открыл, что в дружине не хватает одного человека и одного осла.
— А волчище-то, батюшки-светы! — вторил ему другой. — Глаза кровью налиты, пасть величиной с печь, а зубы-то, зубы — как тесла!
Не успел он договорить, как подал голос третий парень:
— Только большой храбрец может схватиться с таким страшилищем!
— К тому же с голыми руками! — добавил четвертый.
— Плохо ты его знаешь, браток! — прикрикнул пятый. — Да он с голыми руками не побоялся бы выйти против целой стаи волков и глазом бы не моргнул…
— Видно, потому он и не позвал на помощь, когда на него напали девять зверюг. Думал, сам справится! — хлопнул себя по лбу шестой парень.
Седьмой же парень, сам того не заметив, добавил к стае волков еще дюжину. Восьмой тут же округлил цифру до тридцати. Девятый, недолго думая, сказал, что храбрец половину из них уничтожил. А десятый и одиннадцатый из сотни волков, напавших на исчезнувшего удальца, оставили на поле сражения одного-единственного волка, который был «ростом с осла и зол, как шершень».
— И всех-то девяносто девять волков, братья, наш отважный земляк уложил одной рукой, потому что в другой руке у него был недоуздок, — пояснил, как очевидец, двенадцатый молодец.
Так всю дорогу говорили наперебой молодцы из славной дружины, упиваясь собственными речами, и когда они стали подъезжать к Курицыну, сердца их пели от гордости. Но как раз у околицы один из них спохватился, что погибший герой был единственной опорой и утехой своих стариков-родителей. Тут сердца молодцов вновь переполнились жалостью, и храбрая дружина въехала в село, осыпая проклятиями кровожадных волков, погубивших их собрата, и испуская душераздирающие вопли о горькой участи стариков, потерявших единственного сына…
Жители Курицына, услышав громогласные проклятия и вопли, перепугались, как угорелые повыскакивали из домов. Увидели храбрую дружину и бросились к молодцам.
— Что такое? Какая беда приключилась, чего вы орете, как оглашенные?
— Горе, люди! Беда большая постигла наше село! — закричали парни еще громче, слезая с ослов. — Поехало нас в город двенадцать молодцов и двенадцать ослов, а воротилось — глядите сами — одиннадцать! Двенадцатый — самый лучший, самый храбрый парень нашего села — сгинул по дороге. Шутка сказать — девяносто девять волков из сотни одной рукой уложил!
Удивились жители Курицына необыкновенной вести. Восхитились великим подвигом своего молодого односельчанина. Помолчали. А потом как разинули рты да как начали в голос оплакивать героя, что не пощадил своей жизни и покрыл село Курицыно вечной славой. Долго шумело село…
Тут к ослам, которые все это время безучастно стояли в сторонке, подошла девочка. Сама маленькая, глазки живые, любопытные. Стала она считать ослов. Считала, считала и видит: стоят, в землю глядя, двенадцать ослов. Стала девочка мать за полу тянуть:
— Мама, — говорит она, — а ведь здесь двенадцать ослов стоят…
— Молчи! — прикрикнула мать. — Погиб неслыханного геройства парень из нашего села, который прославил нас на весь мир, а ты тут с какими-то ослами пристаешь!
— Послушай, мама! Раз здесь стоят двенадцать ослов, значит, на них приехало двенадцать наездников!
Эти слова дошли до ушей матери. Пробилась она сквозь толпу и ну сама считать ослов. Считала, считала и тоже насчитала двенадцать долгоухих, которые кротко стояли поодаль.
— Что за чудо, люди добрые! — крикнула она не унимавшимся односельчанам. — С нашими молодцами вернулось двенадцать ослов! Может, и хозяев вернулось столько же?
Примолк народ. Все стали переглядываться:
— Пожалуй, что так и выходит… Ведь парни-то въехали в село все до одного верхом на ослах!..
Тут приунывших селян растолкал староста. Вышел он вперед и давай считать:
— Один осел, два осла, три осла…
Насчитал двенадцать. Потом повернулся к их замолчавшим хозяевам и тоже принялся считать: — Один молодец, два молодца, три молодца…
Получилось не больше и не меньше, как двенадцать молодцов. Стоят, носы повесили.
— Да-а… Ослов стоит двенадцать, и хозяев — двенадцать, это и малому ребенку видно! — сказал староста.
Потом почесал в затылке, пораскинул умом и важно кивнул мудрой, убеленной сединами головой:
— Значит, люди добрые, наш герой убил и последнего волка, раз вернулся к нам живой и невредимый!
Жители Курицына встретили мудрые слова старосты радостными криками.
— Ура-а-а! — до хрипоты кричала молодежь, ликуя со славной дружиной. — Наш храбрый собрат с нами!
— Голубчик ты наш! Всех двести волков уложил на месте да в родное село поспешил старых родителей порадовать! — умиленно всхлипывали матери.
— Ну, теперь весь мир узнает, каковы в нашем селе мужчины!.. — свирепо крутили ус отцы. — Шутка сказать, триста волков одной рукой уложить и целехоньким домой вернуться!
На другой день счастливое село устроило в честь героя невиданный праздник. Пили, ели и веселились три дня и три ночи. И с тех пор из поколения в поколение старики села Курицыно рассказывают молодым о храбреце, что одной рукой уложил тысячу волков и вернулся в село живым и невредимым, прославив родное Курицыно на весь свет!
ТРИ СЕСТРЫ
Далеко-далеко отсюда, у подножия высоких гор, на вершинах которых и зимой, и летом белеет снег, стоит бедное селеньице. Его домики рассыпались по склонам горы, будто отара овец. Только один ветхий домик остался внизу в долине и сиротливо белеет сквозь деревья заросшего бурьяном сада.
В домике этом никто не живет.
А много-много лет назад в нем ютилась бедная вдова с тремя дочерьми. Все три были красавицы — ни в сказке сказать, ни пером описать. По целым дням они распевали песни, как соловьи, трели которых оглашали садик с заката до зари. Стоило девушкам затянуть песню, все село умолкало, прислушивалось.
С давних пор у вдовы жила ручная ворона. Ворона эта была такая же, как все остальные вороны, разве что голова у нее была белая. Вот почему птица напоминала старушку, повязанную белым платочком.
— Ворона эта делит с нами и радость и горе с тех пор, как я себя помню, — отвечала хозяйка тем, кто спрашивал, зачем они держат у себя птицу. — Она — мои глаза и уши: днем летает среди людей, а вечером рассказывает, где бывала, что слыхала. Где уж мне, почтенной вдове, бросив работу, как угорелой бегать по соседям, узнавать, что где случилось?!
И впрямь, пока мать с дочками гнули спину, зарабатывая на кусок хлеба, ворона носилась по селу. Ничто не ускользало от ее глаз, ничего не пропускала она мимо ушей. А воротившись домой, обо всем рассказывала своим хозяйкам. Предупреждала вдову, чтобы она остерегалась того или иного богача, который задумал недоброе. Девочек учила, с кем надо дружить, а с кем не надо водиться. По каким улицам нужно ходить, а какие обходить десятой дорогой, потому что там водятся злые собаки… А потом все они усаживались перед очагом, и в маленьком домике допоздна раздавались звонкие песни девушек да жужжание веретен, сучивших тонкую пряжу для чужих людей.
Так проходили за годом год. В домике, что стоял в цветущем саду, как и во всяком бедняцком домике, было мало радости и много забот, мало веселья и много работы. Мать все старела, а дочери знай себе росли да хорошели. И пошла о них молва по всем окрестным селам…