Колька и Наташа - Конторович Леонид Исаакович. Страница 18

Лоб у матроса покрылся испариной.

— Погоди, не мешай! — сказал он.

— Тихо! — крикнул молодой матрос, тот, который доказывал, что теперь не до музыки.

Но все и так стихли.

Пожилой матрос напряженно потер лоб, затем энергично отвел руку от лица и громко произнес:

— Ну, наконец-то, вспомнил — «пассаната».

— Соната «Аппассионата» Бетховена, — поправил Остров.

— Она самая, — будь неладно это слово, — радостно вздохнул матрос. — Точно, она!

Вздохнули с облегчением и все присутствующие.

Остров выждал немного и спросил:

— Так как же с музыкой, товарищи? Давайте решать, — в его глазах появились веселые огоньки.

Пожилой моряк ответил:

— Зал тут есть, недалеко, Андрей Иванович. Бывшее здание Дворянского собрания. Там и музыку слушать можно. Там сейчас агитпункт.

— Вот и решили, — с удовольствием сказал Остров.

— Что решили? — все еще не понимая, что произошло, спросил старый музыкант.

— Устроить концерт-митинг при агитпункте с участием оркестра губполитпросветотдела, — ответил Остров.

Музыкант развел руками:

— Но еще нет оркестра и ни в каком просветотделе он не числится!

— Поручаем вам его организовать, а просветотделу подскажем все остальное.

— Правильно! — раздались возгласы.

Музыкант вдруг воодушевился:

— А что? И создадим. И исполним для товарищей «Аппассионату», вальсы Чайковского.

Он огляделся вокруг и, видя доброжелательные, улыбающиеся лица, сказал:

— Я соберу со всего города музыкантов, это будет прекрасный концерт.

— Ну, а шестую симфонию Чайковского можно сыграть? — спросил Остров.

— Шестую? — музыкант метнул на Острова пытливый взгляд. — В офицерском собрании увлекались вальсами. А вы — симфонию! В такое время: голод, война, тиф. Ведь вы знаете, в этой симфонии рок — судьба, то есть — побеждает человека.

Остров, вытирая платком усталые, покрасневшие глаза, пробормотал:

— Инфлуэнца [3]совсем замучила. — Потом уже громко, чтобы все услышали:

— Напрасно вы думаете, что мы откажемся от всего лучшего, что было создано. А насчет рока… Мы с ним научились расправляться… Что же касается оркестра, о нем мы позаботимся. Выступайте в госпиталях, в воинских частях, на заводах. Вы нужны там. Решено?

— Решено, — машинально отозвался музыкант.

Все одобрительно загудели.

…Ушел Остров, разошлись многие другие, а музыкант все еще стоял и растерянно улыбался: «Что за времена наступили! Кажется мир действительно изменился. И — в хорошую сторону».

Глава 23. Отчего подох Пират

Целую ночь мерзли в очереди за керосином Мария Ивановна, Колька и Наташа и только в десятом часу утра получили по три фунта на карточку. Хорошо еще, что ребята временами грелись у костра, разожженного во дворе дома, иначе совсем бы закоченели.

После обеда Колька, по просьбе Дмитрия Федоровича, направился к знакомому бондарю выпросить два обруча.

Бондарь, болезненного вида человек, подбирая обручи, сокрушенно рассказывал зашедшему к нему колеснику об упавших заработках.

— Плохи дела, на хлеб с грехом пополам вытягиваем. Бывало, раньше из липы четыре бочонка сделаешь за день. А нынче где она, липа? Все больше сосна и осина. За день еле два с половиной бочонка сработаешь. Неспористо…

Колька, получив обручи, побежал к Дмитрию Федоровичу.

«Все сейчас живут нелегко, — думал мальчик по дороге, — перетерпеть надо. Вот, например, Остров, до чего большой человек, а досыта не ест».

Дмитрий Федорович поджидал Кольку. Оберегая от собаки, провел к себе. За обручи поблагодарил, усадил за стол — «чайком побаловаться».

Пили вприкуску по третьей чашке, пили и наслаждались, как вдруг Дмитрий Федорович отставил чашку и с огорчением сказал:

— Послушай, голубчик, неважные мы с тобой люди, честное слово, скверные людишки.

Колька вытер капельки пота с верхней губы и тоже перестал пить.

— Пьем мы с тобой чай не как-нибудь, а с сахаром, вприкуску, милый, а на других нам с высокого дерева наплевать. Забыли о других.

Слушая Дмитрия Федоровича, Колька почувствовал себя великим преступником.

— Все мы уважаем Острова. — Дмитрий Федорович поднялся и энергично заходил по комнате. — Да, мы его любим и ценим, а знаем ли, как он живет, в чем нуждается? Скажи, ты вот знаешь?

— Ему Мария Ивановна утром и вечером чай носит, — виновато сказал Колька.

— Чай? — Дмитрий Федорович огорченно покачал головой.

— И, наверное, с одной-единственной ложечкой сахара. Не говори больше об этом, дружок. Я знаю, у тебя доброе сердце, не заставляй о себе плохо думать. Неужели ты не понимаешь: у него умственная работа.

— А как же ему помочь? Все так…

— То-то и оно, не легко, но для него… Я придумал, да, да… Я получил от друга немного сахара. Это целое богатство.

— И вы отдадите Острову?

— Поделюсь, голубчик, с ним, но все это надо сделать, не обидев Андрея Ивановича.

— Правда, он может обидеться, — горячо заговорил Колька, — он еще подумает, что мы с Наташей отдали свою порцию.

— Вот, вот, — потирая руки, ходил по комнате Дмитрий Федорович. — Надо осторожно, не затронув его чувств. Знаешь, Коля, честные, скромные люди доброе дело совершают незаметно и, конечно, молчат о нем.

Колька очень хотел сделать для Острова приятное и хорошее, и он с радостью взял два кусочка сахара.

По дороге домой, крепко прижимая толстый том о трех храбрых мушкетерах, он решил тихонько от всех утром и вечером по кусочку сахара бросить в чай, который Мария Ивановна относила предревкому.

А дома случилась неприятность. Старый друг Пират, своей худобой напоминавший скорее скелет, чем собаку, прыгая и ластясь, сунул присевшему на корточки Кольке в карман морду и съел сахар.

…Утром, рядом с дверью, присыпанный снежком валялся дохлый Пират. Полные жалости, опечаленные, стояли над ним Колька и Наташа.

Мария Ивановна посочувствовала их горю:

— Подох с голоду или подавился костью, — заключила она.

В тот же день расстроенный Колька встретил неподалеку от своего дома Дмитрия Федоровича.

— Что с тобой? — пряча едва заметное волнение, спросил он у мальчика. — Отчего ты такой, голубчик?

Колька безнадежно махнул рукой.

— Пират умер.

— Кто? Кто?

— Собака… Пират, — отвернулся в сторону Колька.

— И это все, больше ничего не случилось? — осторожно, но настойчиво спросил Дмитрий Федорович. — Да полно, голубчик, перестань горевать. Собаку мы с тобой достанем получше Пирата.

Но Кольку не так-то легко было утешить. Выражение его лица по-прежнему оставалось пасмурным.

— А сахарок ты передал Острову?

Колька честно признался:

— Пират у меня съел сахар.

— Пират, — вздрогнул Дмитрий Федорович и изменился в лице. — Послушай, Коля, ты не огорчайся… А где сейчас этот Пират?

— Я его в прорубь спустил.

Лицо Дмитрия Федоровича снова приняло нормальный вид.

— Ну, я побежал. Приходи, только стучи погромче, а то Джека решили спустить с цепи. Время-то неспокойное.

Дома Дмитрий Федорович сказал Валентине Федоровне:

— Сахар сожрала собака, будь она проклята. К счастью, мальчишка бросил ее труп в прорубь.

Глава 24. Крылья смерти

По городу поползли тревожные слухи о приближении вражеских войск. На базаре еще больше подорожали продукты. Женщины жаловались: «Ни к чему не подступиться».

Колька с Наташей каждый день бегали в порт. Они смотрели, как рабочие, торопясь, одевали в броню шхуны, буксиры и баржи. В носовой части, на корме, вдоль бортов защитной стеной укладывались мешки с песком, между ними выглядывали дула пушек, пулеметов. Переоборудовали пассажирские пароходы бывшей городской конторы пароходного общества «Кавказ и Меркурий» — «Кутузов», «Царьград» и «Петроград».