Великая битва у Малого пруда - Панку-Яшь Октав. Страница 27
— У меня… под подушкой…
Отец наморщил лоб:
— Не понимаю. Сам ты, я вижу, здесь. Почему же галстук очутился под подушкой? Или, может быть, ты за ночь вырос и уже староват стал для пионера?
Петрикэ молчал. Он чувствовал на себе взгляды отца и Вирджила, они словно жгли его.
— Почему ты не отвечаешь? — спросил брат.
— Он разорвался… — пролепетал Петрикэ. — То-есть не весь… Только один конец…
— Ну и ну! — сказал отец. — Вон какие дела! — Он достал из кармана тужурки платок, подышал на стёкла очков и не спеша протёр. — Так вот что! Попроси у матери иголку с ниткой и сейчас же зашей.
…Примерно через час Мария неслышно вошла в комнату, окна которой выходили в сад.
— Помочь тебе, Петрикэ?
— Не надо. Я и сам, — отозвался Петрикэ, слизнув при этом с пальца выступившую капельку крови.
— Вот видишь, укололся!
— Ещё никто не умирал от того, что укололся иголкой.
— Погоди, ты что делаешь? Только теперь разглядела. Ты, оказывается, не галстук зашиваешь. Кто это заставил тебя чинить рубашку?
— Я выпросил у мамы. Сначала ведь надо попрактиковаться на чём-нибудь. Не могу же я сразу браться за галстук. Но я почти научился. Не так уж и трудно… Ой! Опять укололся! Вот отвлекаешь своими разговорами!
— Не хочешь, чтобы я тебе помогла?
— Не к чему. Когда практикуешься, всегда так. Пока… как это говорят… пока неквалифицированный. Ну, иди, иди.
— Ладно, ухожу. Желаю успеха!
Санду уже подходил к дому Бунеску, как вдруг его ударило камешком в грудь. Он оглянулся. Никого. «Мне показалось», — сказал он про себя, но в ту же минуту другой камешек попал ему в плечо. Санду улыбнулся и подумал: «Наверно, где-то тут спрятался Петрикэ». И он крикнул:
— Хватит, Петрикэ! Выходи!
В ответ раздалось мяуканье, и опять Санду ударило камешком по ноге.
— Ты что, Петрикэ, не понимаешь? Перестань баловаться! Я же к тебе по делу!
Снова послышалось мяуканье, а потом чей-то писклявый голосок проговорил:
— Это не Петрикэ… Это его тень… — И мимо уха Санду опять пролетел камешек. — Стой!
— Почему?
— А потому что, если ты побежишь, я пущу в ход тяжёлую артиллерию. У меня припасены камни и покрупнее! Я — лучший стрелок из рогатки на нашей улице! — продолжал тот же голосок.
— А почему ты меня выбрал мишенью? — спросил Санду, убедившись, что это не Петрикэ. — Я., например, тебя не знаю.
— Зато я тебя знаю!
— Откуда?
— С земли.
Санду засмеялся:
— Не с луны?
Когда в ответ на шутку в него снова полетел камешек, тут уже Санду не выдержал и крикнул:
— Ну, вот что! Если ты мастер стрелять из рогатки, так я мастер драть за уши. Если ты знаешь меня и хочешь что-нибудь сказать, говори; если же тебе охота баловаться — прощай, мне некогда!
— Мне нужно сказать тебе кое-что!
— Тогда выходи и перестань пищать!
— Нет. Я хочу быть кон… ну, как это говорится?
— Если ты сам не знаешь, что ты хочешь сказать, откуда же мне знать?
— Вот… погоди… Я хочу быть конспиратором. Ты не должен знать, кто я!
— Почему?
— Потому что много будешь знать — скоро состаришься. Ты идёшь к Петрикэ?
— Много будешь знать — скоро состаришься! — смеясь, ответил Санду.
— Тень никогда не старится. А я — тень.
— Тени не нужно знать, иду ли я к Петрикэ…
— Нет, нужно. Потому что я хочу передать ему кое-что.
— А если я не соглашусь?
— Тогда я возьмусь за тяжёлую артиллерию!
— А я возьмусь за твои уши!
— А если я попрошу тебя?
— Тогда другое дело.
— Так вот, прошу тебя… Я заверну камешек в записку и брошу тебе. Отдай эту записку Петрикэ.
— А почему ты сам не отнесёшь?
— Потому что он сердится на меня.
— Он и на меня сердится. Но мы с ним помиримся.
— То-то и оно! Отдай ему записку, чтобы он и со мной помирился. Прошу тебя!
— Бросай!
Через несколько минут Санду стучался к Бунеску. Ему открыла мать Петрикэ.
— Поздновато ты приходишь в гости, — ласково сказала она. — Но Петрикэ ещё не лёг. Заходи.
Петрикэ всё ещё «практиковался» на той же старой рубашке, когда в комнату вошёл Санду. Примостившись на краю кровати, Петрикэ распутывал нитку, которая, точно назло, петляла при каждом стёжке, цепляясь за пуговицу, а то и за нос.
Санду поздоровался, но не получил ответа. Петрикэ только мрачно посмотрел на него, потом принялся шить. Он даже стал насвистывать в доказательство того, что ему нет никакого дела до гостя. Но Санду-то знал своего приятеля! Он сел поближе к кровати и, облокотившись на колени, тоже нагнулся над рукоделием Петрикэ.
— Если я уколю тебя в нос, смотри не плачь, — сказал Петрикэ, разглаживая пальцем кривой шов.
— Я сюда не плакать пришёл, — спокойно ответил Санду. — У меня к тебе дело.
— А у меня тоже дело. Не видишь разве? Только я и без тебя могу справиться.
— А я вот без тебя не могу. Когда кончишь, мы поговорим.
— Я не скоро кончу.
— Я могу подождать.
— Я и к утру не кончу.
— Ничего, я спать не хочу.
— И за месяц не кончу.
— Ничего, всё равно у нас каникулы!
Санду говорил спокойно, не повышая голоса. Это то больше всего и раздражало Петрикэ. Он готов был сказать, что не закончит до самой смерти, но предвидел, что Санду хладнокровно ответит: «Ничего, я подожду». Хотя Петрикэ не жалел, что Санду всё-таки пришёл, и хотя ему представлялся случай высказать всё, что он, Петрикэ, думает о ябедах, тем не менее Петрикэ всячески старался показать своё невнимание к другу. Он начал насвистывать, но тут же уколол палец и сунул его в рот.
— Почему бы тебе не надеть напёрсток? — спросил Санду.
— Незачем.
— Пальцы исколешь!
— Не беда! — процедил Петрикэ сквозь зубы. — Беда другое.
— Что?
Петрикэ пробормотал что-то невнятное.
— Кто «скареда»? — не разобрав толком, спросил Санду.
— Да не «скареда», а «ябеда»! И если хочешь знать, я вот что тебе скажу: постыдился бы ябедничать!
— Ябедничать? — Санду даже вздрогнул. — Что ты выдумываешь!
— Я не выдумываю. Откуда же Влад узнал про галстук? Кроме тебя, я никому не говорил. А ты… ты, уж конечно, постарался скорее растрезвонить.
— Неправда! — Санду сжал кулаки. — Если Влад и знает, так не от меня! Он и сам узнал. Думаешь, от него можно что-нибудь скрыть? Он всё знает!
— Что ж, по-твоему, у него волшебная подзорная труба? — засмеялся Петрикэ.
Под окном в саду хрустнула ветка. Петрикэ крикнул:
— Это ты, Вирджил? — Но никто не отозвался, и он повторил: — Думаешь, у него волшебная подзорная труба?
— Нет, конечно, но он всё знает!
— Тогда, может быть, он знает, что ты сейчас у меня и что мы говорим про него? Да?
— Да, совершенно верно.
Но произнёс это вовсе не Санду. Петрикэ испуганно вздрогнул. Санду поднял глаза.
У окна стоял улыбающийся Влад. Не кто иной, как сам Влад.
— Добрый вечер, — сказал он и одним прыжком очутился в комнате. — Ну, что поделываете, неразлучные друзья? И днём и ночью вместе — это неплохо!
После заседания Влад вышел вместе с Софией, сестрой Петрикэ, и проводил её до дому. Заодно он решил навестить меньшого. София показала ему, где окно Петрикэ. Так он очутился здесь. Подсев к Петрикэ, Влад спросил:
— Ну, что же вы замолчали? Продолжайте. Я вам не помешаю. Побуду немножко и уйду.
Ребята всё ещё не могли опомниться. Они смотрели друг на друга: Санду — откинувшись на спинку стула, а Петрикэ так и застыл с иголкой в руке, точно перед объективом фотоаппарата во время съёмки занятий кружка «Умелые руки»…
Наконец, воткнув иголку в рубашку, Петрикэ сказал:
— Влад, как по-вашему, если двое поклялись и один из них нарушил клятву, что должен сделать другой?
— О какой клятве идёт речь?
— О клятве дружбы!
— Как тебе сказать? — Влад насупил брови. — Это ведь не в аптеке. Там спросишь: «Что у вас есть от кашля?» Тебе ответят: «У нас есть отличная микстура». Когда же речь идёт о дружбе, тут готовых рецептов нет. Мол, сделай так-то и так-то… Главное, не торопиться, обдумать, рассудить…