Тыквенное семечко - Шипилова Инесса Борисовна. Страница 66

— Мы с тобой будем незаметны. Но при определенных обстоятельствах, можно стать видимыми, это возможно лишь в том случае, если меч Ингедиаль с белой рукояткой. Вот тогда можно вволю пофантазировать. Или ты хочешь вещь сам себе незаметно подбросить, или стать видимым, но образ свой слегка изменить, так, чтобы ты из прошлого не испугался. И в этом образе можно побеседовать с самим собой, что-то ценное сказать. А можно сделать так, что видеть тебя не будут, но зато услышат. Перед этим нужно просто взяться за рукоятку меча и решить, как ты хочешь себе помочь. Так что подумай, в каком времени тебе было тяжело так, что хуже не куда.

— Я знаю! Это тогда, в Сгинь-лесе, я хочу, чтобы ты сам все увидел. Мы сможем вместе? — он обрадовался, когда Астор ему кивнул, и, засунув семечки в карман, пошел за отцом в дом.

Астор вытащил из стола небольшую баночку с золотым порошком.

— Сосредоточься на том времени внимательно, — сказал он серьезно. Гомза с Астором взялись за рукоятку меча и подбросили щепотку сверкающей смеси в воздух.

Комната окрасилась желтым светом, и окружающие их предметы растаяли. Вместо комнаты появился заснеженный лес, пронизывающий ветер и две сгорбленные фигурки на склоне горы.

Гомза даже не предполагал, что так тяжело смотреть на себя самого со стороны, особенно если другая сторона показывает тяжелое время. Гомза вглядывался в измученного, выбившегося из сил мальчика, и внутри все сжималось от боли и сострадания. Он обернулся к отцу, который вплотную подошел к сосне, где сидела скрюченная фигурка.

— Не вздумай сам себя жалеть. Сейчас ты должен помочь себе совсем не так, как бы трудно ни было, — Астор обнял замерзшего Гомзу за плечи и замер. Гомза тоже подошел вплотную к себе самому и обнял себя. Холод и ветер, тоска, безысходность ворвались с силой в него, сметая на своем пути все хорошее. Гомза еще крепче обнял себя и попытался мысленно сказать, что все закончится хорошо, он-то знал. Но тот, другой Гомза, ничего и слушать не хотел, он продолжал выбрасывать в пространство такую тоску, что было ощущение — от них с отцом ничего не останется. Потом вдруг Гомза полез в карман и достал оттуда тыквенную семечку. Он положил руку на рукоятку меча, что висел у Астора на поясе и крепко ее сжал. Астор молча ему кивнул и мальчик положил семечку за щербинку коры.

Другой Гомза медленно поднял голову, посмотрел на семечко и взял его в руки. Он улыбнулся и прижал его к себе, и они с отцом почувствовали огромное облегчение.

В этот момент Сгинь-лес стал таять, и вскоре они снова стояли в маленькой комнате.

*** *** ***

— Черт возьми, Астор, ты вылитый холмовик! — Грелль крепко обнял друга и похлопал его по плечу.

— Еще совсем недавно, услышав такое заявление, я бы крепко обиделся, — ответил ему Астор, широко улыбаясь, и жестом пригласил сесть в кресло. — Даже не верится, что с тех пор, как мы с тобой здесь последний раз разговаривали, произошло столько всего!

Было раннее утро, из окна кабинета можно было увидеть плотный туман, окутавший весенний лес.

— В мое отсутствие ты столько сделал для моего сына, что я перед тобой в большом долгу, — Астор достал из стола баночку с золотистым порошком и поставил ее перед Греллем. — Как пользоваться, могу показать прямо сейчас, ты только время выбери, куда бы мы с тобой могли перенестись.

— Это все значительно упрощает, не придется тебе рассказывать длинную историю. Ты же знаешь, как я этого не люблю, — Грелль взял в руки баночку и стал ее рассматривать. — Аудиенция! — он со стуком поставил банку на письменный стол и откинулся на спинку кресла.

Астор достал из банки порошок и бросил его в воздух. Помещение окрасилось золотистым светом и вскоре два друга стояли в королевском дворце.

По двум сторонам от них тянулась длинная колоннада, на мраморном полу отражались свечи, стоявшие в помпезных канделябрах. В конце зала стояли два трона, на которых сидели Эмирамиль и Хидерик. Дверь открылась, и внутрь, сняв шляпу, вошел Грелль. Выглядел он устало, на лице темнела щетина, рука была перевязана.

— А выглядел тогда я неважно, — шепнул Грелль на ухо Астору.

— Можешь говорить громко, нас все равно не услышат, — ответил ему тот, внимательно следя за происходящим.

В это время другой Грелль неторопливо подошел к королевской чете и склонил перед ними голову.

— Что ты хотел узнать у нас, ливнас? — спросила его королева, кивнув ему в ответ.

— Хотелось бы спросить их величества о моих родителях. Ливнас, который выловил меня из ручья, сказал, что корыто плыло из дворца, — Грелль с надеждой посмотрел на королеву и выжидающе замер.

— Когда это произошло? — королева с интересом посмотрела на Грелля.

— Это было двадцать семь лет назад, второго апреля.

Королева сильно побледнела и сжала руками подлокотники трона.

— У тебя осталось что-нибудь из детских вещей? — каким-то глухим голосом спросила она его.

— Только эта пеленка, — Грелль показал рукой на перевязанную руку.

Король сделал ему знак подойти поближе, и вскоре взволнованная королева внимательно разглядывала вышитый на ней рисунок.

— Это просто невероятно, значит, еще до пожара кто-то выбросил вас в ручей? — Эмирамиль резко повернула голову к Хидерику и взяла его за руку. — Это он, — сказала она мужу.

— Ты уверена? — король стал белым, как мел и встал с трона.

Эмирамиль тоже встала и взяла Грелля за руку. Тот растерялся, так как это было совсем как-то не по-королевски.

— Мы твои родители, — тихо произнесла Эмирамиль и расплакалась, как маленькая девочка. Она нежно обняла Грелля и покрыла его колючие щеки поцелуями. Хидерик тоже его обнял и похлопал по плечу.

Все трое сели на мраморные ступени рядом с тронами и Эмирамиль начала свой рассказ.

— Было это двадцать семь лет назад. Той весной я родила двух мальчиков-двойняшек. Были они на нас с мужем совсем не похожи — волосы, черные как смоль, карие глаза, кожа у одного белая, а у другого — смуглая. Боррелия тогда заохала, запричитала, что не к добру это, но я и слышать ничего не хотела. Грудью я вас покормила только один раз. Внезапно в вашей комнате начался пожар, все подумали, что подсвечник перевернуло сквозняком. Он до того быстро распространился, что пока побежали за водой, сгорела вся комната. Что тогда было с нами, описать невозможно, я думала, сойду с ума от горя. Но сердце мое мне говорило, что вы живы! Разум и чувства боролись в моей душе, разрывая ее на части! Меня все утешали, говорили, будут еще дети. Но я знала, что не будет. И я знала, что будет эта встреча, понимаешь, знала, — Эмирамиль взяла руку Грелля и с любовью ее поцеловала. — Сколько ночей я плакала и звала тебя. Днем я сидела на этом троне и жалела, что не родилась обычной древесницей. Я была уверена, что именно из-за своего трона я потеряла своих мальчиков. Поэтому, встретив сейчас одного из вас, я счастлива, как никогда, — Эмирамиль вытерла слезы платком и прижалась к Греллю.

— Это твой дом, сынок, — сказал Греллю Хидерик и сжал его ладонь в своей руке.

Грелль задумчиво потер лоб и посмотрел на огромную картину в конце зала, где была изображена коронация короля.

— Я не смогу здесь жить. Просто это не мое. Здесь столько условностей и церемоний, что боюсь, мне их все не выучить, — ответил он и поцеловал руку матери.

— Когда ты приедешь снова? Мы пришлем карету за тобой, — Эмирамиль крепко прижалась к Греллю, обняв его рукой.

— На той неделе, — ответил он и зажмурился от счастья.

Зал с колоннадой стал тускнеть, и скоро Астор с Греллем снова сидели в кабинете за столом.

— Черт возьми, как трогательно, Грелль! Прими мои поздравления! — видно было, что Астор смущен и не знает, как теперь себя с ним вести.

— Только не надо менять ко мне отношение, умоляю тебя! Иначе прикажу срубить твой дуб, — Грелль подмигнул другу, и они весело расхохотались. — Вот оно как бывает, помогал Гомзе найти отца и сам нашел свою семью, — он задумчиво посмотрел на утренний туман.