Тыквенное семечко - Шипилова Инесса Борисовна. Страница 68

— Какая статья? — ошарашенно спросила кикиморка, попятившись назад. Она наткнулась на стул и с грохотом перевернула таз, разлив воду по всему полу. Открытки встрепенулись и закружили по водной глади растекающейся лужи.

На шум прибежал Дук, перепрыгивая по лестнице через две ступеньки. Он схватил Ле Щину за руки и отодрал ее от Тюсы.

— Ну-ка успокойся, мы ведь не знаем наверняка, что это она, — закричал Дук разъяренной сестре.

— А кто еще? Кто еще мог знать все это? И про бельевую веревку на втором этаже, и про мои розовые панталоны, которые, о ужас, так не гармонируют с цветом волос, и про ножницы, которые я все время бросаю в кофейную чашку! — заорала Ле Щина, извиваясь в руках Дука. — Да я ей сейчас такое устрою, что она у меня на всю жизнь запомнит! Я тебя увольняю, ты поняла?

Ле Щина вырвалась, но узкое платье разрешило ей сделать только крошечный шаг, когда она силилась сделать второй, то поскользнулась и шлепнулась в лужу, пнув при этом таз, который с мелодичным звоном покатился в сторону кухни.

Тюса, в свою очередь, не стала дожидаться того, что она запомнит на всю жизнь, и вылетела из ореха, на ходу надевая пальтишко. Она помчалась галопом в сторону лиственницы так, как будто была уверена, что Ле Щина непременно пустится вдогонку. Она даже оборачивалась пару раз, но ничего кроме прыгающей тропинки не видела. Около лиственницы она сбавила темп, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, а правый бок скрутило от боли.

Тюса на ватных ногах поднялась по ступеням в свою комнату и рухнула на кровать, не раздеваясь. Тут она расплакалась в три ручья, уткнувшись в подушку.

В дверь постучали, и кикиморка увидела кудрявую голову Фабиуса, вопросительно смотревшего на нее. Она сбивчиво рассказала ему о сегодняшнем событии, не забыв поведать, как Ле Щина упала в лужу. Фабиус обнял Тюсу за плечи и сказал, что он поможет ей разобраться в этом чудовищном недоразумении.

— Могу я что-нибудь сделать для тебя прямо сейчас, чтобы ты перестала плакать? — спросил он ее, стоя у двери.

— Да! Убрать отсюда портрет этой старой грымзы, — вдруг неожиданно для самой себя выпалила кикиморка, показав пальцем на толстую ливнасиху в позолоченной раме.

Фабиус безропотно снял портрет и вынес его из комнаты, а Тюсе вдруг показалось, что места стало в два раза больше. Она стала от радости прыгать на кровати — каждый раз, когда долетала до потолка, прикасалась к нему подушечкой большого пальца, словно печать ставила. Как будто это не ее уволили, а она кого-то увольняла из своей жизни и ставила печати в приказах об увольнении. А когда все приказы кончились, Тюса села на кровать, достала книжку из тумбочки и, поставив перед собой русалочку, стала громко, с выражением читать.

Глава 10. Регор

Со смертью Боррелии ее колдовство, наложенное на Черного Стрелка, было разрушено. И теперь, когда Грелль знал дорогу к его дому, ему не терпелось с ним встретиться. В один из своих визитов к родителям он сел на лошадь и поскакал в сторону леса. Сгинь-лес теперь не внушал ему ужаса, ведь самое большое зло, которое в нем обитало, оказалось его родным братом.

Грелль неспешно ехал по широкой тропинке, размышляя о последних событиях, так сильно изменивших его жизнь. Вот, наконец, горная речка изогнулась, и он увидел то самое место. С тех пор, когда Грелль с Астором были в Сгинь-лесу, здесь кое-что изменилось. Маленькая сосенка выросла в большую изогнутую сосну, вместо полусгнившего сарайчика была добротная конюшня, а там, где их увидел Амир, стоял большой молельный камень.

Грелль спрыгнул с лошади, взял ее за уздцы и подошел к сосне. Недалеко от нее дымило кострище, тут же стоял деревянный столб с мишенью, в самом центре которой торчала стрела. Грелль постучал в дверь, но ему никто не ответил. Тогда он открыл ее и заглянул внутрь — там никого не было. На широкой поляне он увидел свежий могильный холмик с небольшим серым камнем сверху. Он подошел к нему и прочел нацарапанное на камне имя — 'Амир'. Тогда он отвел лошадь в конюшню, и, полюбовавшись гнедыми лошадьми редкой породы, вернулся в дом.

Внутри сосны была лишь одна просторная комната. Около окна стоял рубленый стол с горстью грецких орехов посредине. Рядом со столом громоздилась лавка, в сидение которой торчал нож с широким лезвием. Сразу за окном, на стене, висели две большие картины, вырезанные по дереву, каждая из которой изображала силуэт ливнаса с нимбом над головой. Внизу каждой картины стояла подпись — 'Св. Хидерик' и 'Св. Греллиус'. Причем у Святого Греллиуса нимб был в два раза больше, отчего Грелль сделал вывод, что Амир принял за нимб поля их современных шляп.

В дальнем углу стояла широкая лежанка с медвежьей шкурой, а на стене над ней белели оленьи рога с висевшими кожаными поясами.

— А ну, выходи с поднятыми руками! — вдруг прозвучал грубый окрик снаружи.

Грелль вышел за дверь и увидел темноволосого парня в охотничьем костюме, он стоял с натянутой тетивой и целился в него.

— Смотрите-ка, к нам пожаловал Любитель Серебряных Медальонов! — он опустил лук и удивленно посмотрел на Грелля. — Не боишься, что в этот раз прицелюсь чуть пониже или ты предусмотрительно повесил экземпляр покрупнее? — он с вызовом посмотрел ему в глаза и ухмыльнулся.

— Ну, во-первых, я знаю, что колдовства больше нет, а во-вторых, разговор есть, — он с интересом разглядывал Стрелка, пытаясь воспринять его в новой роли.

Тот был высокого роста, телосложением покрепче Грелля, вьющиеся темные волосы схвачены сзади в небольшой хвостик. В чертах лица у них было что-то общее, но Грелль не стал бы сходу утверждать, что они слишком похожи. Сходство между ними, безусловно, было — такие же темные глаза, внешние уголки которых слегка опущены книзу, такой же нос с небольшой горбинкой. Но выражение лица у Черного Стрелка было совершенно другим, и все лицо от этого казалось намного жестче. Подбородок его окаймляла короткая бородка, и, может быть, именно из-за нее у Грелля создалось впечатление, что Стрелок намного старше него.

— То, что колдовства нет, это я заметил: с ним ты бы черта с два сюда попал бы. А лошадь мог бы в конюшню не прятать, я твои следы еще от кривых берез увидел, — он насмешливо посмотрел на Грелля, и тот понял, что для него это равнозначно тому, как если бы Грелль в своем возрасте не мог бы читать.

Они зашли в дом, и Стрелок с размаху бросил подстреленных куропаток на стол. Орехи со стуком покатились по полу.

— Ну, выкладывай, зачем пришел, — он сложил руки на груди и пристально посмотрел на Грелля.

Грелль попытался собраться с мыслями, подыскивая в голове подходящие слова — ведь не каждый день находишь брата.

— Дело в том, что мы с тобой родные братья, — сказал он Стрелку и посмотрел на двух куропаток, связанных вместе.

Тот хрипло рассмеялся, откинув голову назад.

— Что-то в последнее время на меня посыпались родственники. Сначала Амир огорошил перед смертью, рассказав про родителей. Дескать, живы-здоровы, живут и процветают. Теперь братец пожаловал. Того, гляди, скоро полотенце с родовым деревцем придется вышивать крестиком, — он поднял с пола орех и стал подбрасывать его в руке.

— Значит, ты уже знаешь, что мы с тобой королевские дети? — спросил его Грелль, радуясь, что не придется много рассказывать.

— Ну, знаю, и что из того? Я уже не маленький сопливый ливнас, которому нужно на ночь читать сказки, — грубо ответил он, выхватил торчащий из лавки нож, взял куропаток и стал их разделывать.

— Да разве родители нужны только для этого? Ты представляешь, что они пережили за эти годы, когда думали, что нас в живых нет? — Грелль хотел было рассказать ему то, что он видел собственными глазами, но в этот момент услышал стук и вздрогнул.

— Не дрейфь, это не лесное привидение и не новый родственник, это мой сокол — Лирохвост. Услышал, что я птицу разделываю, вот и просится, открой ему дверь, — бросил через плечо Стрелок, не отрываясь от работы.