Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой - Стрезовский Йован. Страница 13

С любопытством исследовали мы самолет. Мы даже не подозревали, что бывают такие громадины! Много раз видели мы самолеты на картинках — учитель на уроках показывал, да и у Васе все стены в доме были ими обклеены. Раз-другой пролетали они и над нашим селом. Все это были какие-то крошечные самолетики с крыльями, похожими на птичьи. Непонятно было, где там мог человек уместиться? Васе смеялся над нами, тыкал в картинки и все нам объяснял.

Одно крыло у самолета было разбито вдрызг, половины хвоста как не бывало, а другая искривилась наподобие рога, изрешеченная пулями передняя часть походила на железную бочку без крышки, внутри пахло паленой кожей и резиной, а перед тлеющим креслом пилота блестело несколько треснувших стеклянных дисков и стрелки часов.

— Гм, это называется… как его… бомбардировщик! — сказал Коле.

— Истребитель это, — высовывая из кабины чумазое лицо, со знанием дела возразил Васе. — Сиденье-то всего одно.

Попробуй не согласись с ним, когда у него отец летчик.

Мы облепили самолет со всех сторон. Васе опять нырнул в кабину пилота и докладывал оттуда обо всем, что видел и чему научил его отец.

Мы и не заметили, как солнце зашло за гору и на луг легла длинная тень. Не дожидаясь, когда вокруг все станет таким же черным, как этот сгоревший самолет, мы разошлись по домам.

На другой день спозаранку мы снова вертелись у самолета. Васе прихватил с собой отцовскую книгу, в которой, по его словам, рассказывалось обо всем на свете. До чего же интересно там про все было написано, не то что в школьных учебниках! С того дня стал Васе приносить книгу и читать нам ее страница за страницей. Стеснившись у самолета, который больше не казался нам грудой обломков, мы путешествовали на нем по всему миру, точнее, по тем краям, о которых читал Васе. Так мы побывали в Америке, в Азии, в Африке, видели бегемотов и крокодилов, залетели даже на Крайний Север с его белыми медведями, оленями, китами и с чем-то там еще. Кружили, кружили над холодными странами и застряли в том месте, о котором Васе, заикаясь, прочитал:

— Лап… Лап… Все, конец. — И захлопнул книгу.

— Что значит «Лап, Лап»? — спросили мы.

— Земля такая на Севере, Лапландия называется.

— Читай дальше, что там про эту Лапландию пишут?

— Не могу, дальше мыши съели.

— Вот жалость-то! — огорчились мы.

А Калчо откусил сухарь и передразнил:

— Лоп, лоп!

Дни напролет странствуя по миру с летчиком Васе, мы и думать забыли о шалашах. Теперь все наше воображение занимал самолет, к которому мы до того привыкли, что не представляли себе жизни без него. А недавно мы этот самолет возненавидели. Сейчас объясню почему.

Однажды Васе не пришел. Не приходил он и не приносил свою удивительную книгу еще дня два. Мы без дела топтались вокруг самолета, пока, наконец, Коле не выдержал. Он подозвал Калчо и сказал:

— Сходи за Васе. Скажи, мол, вся команда ждет. Нечего зазнаваться!

— Зови не зови — не придет он, — сказал я.

— Почему? Его кто-нибудь обидел?

— Васе не хочет больше и слышать о самолете. И книгу выбросил.

— Да что случилось?

— Извещение им принесли, отец Васе погиб, фашисты сбили его самолет. Вот Васе и не выходит из дома, плачет вместе с матерью.

Коле помрачнел, а мы свесили головы и, не сговариваясь, побрели прочь от самолета, который на наших глазах превратился в гору закоптелого металла и напоминал теперь скелет неведомого чудовища.

IX

Бузо уже давно все избегали. Оставшись совсем один, он сделал несколько попыток отомстить тем, кто от него отступился, но, говорят, ему быстро отбили к этому всякую охоту. Таскается он теперь посрамленный по селу, шныряет по закоулкам, словно что-то вынюхивает. И не дай бог проехаться по его адресу — Бузо тут же взвивается на дыбы и обещает вместе с отцом извести всех под корень.

У нас появилось два новых места сбора: у чешмы и на заборе у общинной управы. Есть на то причины.

Не так давно в село нагрянула новая группа итальянцев. Облюбовали для себя здание общины, настелили в комнатах соломы и одеял, во дворе оборудовали кухню, понатащили котлов, а чешму загромоздили ведрами и кастрюлями. Посвистывают и зычно перекликаются.

И вот, как обычно, мы оседлали забор, глазеем на итальянцев и молчим. Коле полагает, что до поры до времени самое умное — помалкивать.

Это, наверно, третья или четвертая группа. Друг на друга они мало похожи. Язык у них, правда, один — писклявый и трескучий, но в первой группе были все сплошь какие-то попы и дьяки с бородами и в длинных, как рясы, шинелях. Других издалека можно было принять за фазанов или удодов — на головах у них красовались шляпы с длинными загнутыми перьями. А эти вот прибыли на мулах, с которыми разговаривают, ровно с людьми. На боку у каждого мула выжжены две буквы — VM. Мы выведали, что это означает «Вива Муссолини» — «Да здравствует Муссолини». Да только что с мулов возьмешь? Одному вон на столь возвышенные слова явно начхать. Плюгавый солдатик, который рядом с мулом выглядит всамделишным карликом, поймал его за недоуздок и тащит к чешме. Уж он и с одной стороны забежит, и с другой, и прикрикнет, и в бок пнет — мул знай себе очумело мотает головой и все норовит удрать. Неизвестно, чем бы это единоборство закончилось, если бы коротышке не приказали оставить мула в покое. Усталый и недовольный таким оборотом дела, коротышка развалился возле забора. Нам только того и надо! Коле на цыпочках подкрался к дырке в заборе и осторожно просунул в нее голову.

— Амико, вот, принесларе. — Коле показал коротышке мешок.

Тот лишь досадливо отмахнулся, как от назойливой мухи, и ничего не ответил. Вдруг, будто что его кольнуло, вскочил и затараторил:

— О-го-го, браво, бамбино, браво! — Запустил руку в мешок, вытащил оттуда черепаху и легонько пощекотал ей шею и лапки. Черепаха втянула голову в панцирь и выпустила струю. — Эй! — позвал он других солдат, и те в два прыжка оказались у забора.

Оставаться за забором и дальше не имело смысла. Перемахнув через него, мы очутились в толпе итальянцев. На все лады заквакали лягушки, когда мы вытряхивали их из мешков в большой котел. Взамен нам дали хлеба и какого-то сыра в банках, но уходить мы не спешили.

— Патронаре, патронаре, — сказал Коле повару и для пущей убедительности вынул из кармана один патрон.

Повар уразумел, куда-то сбегал и принес нам пустые гильзы.

— Но, но! — замахал руками Коле. — Нам полные нужны.

Повар подошел к кучке солдат и принялся им объяснять, чего мы хотим. Те отрицательно закачали головами и показали на офицера с нашивками на рукаве и плечах, который в эту минуту с интересом наблюдал, как расползаются из котла черепахи и лягушки.

Один итальянец отозвал нас в сторонку и начал расспрашивать, для чего нам нужны патроны. Насилу Коле растолковал ему, что мы высыпаем из них порох, набиваем его в пугачи и бабахаем.

Солдат рассмеялся и принес несколько патронов. После уж мы знали, к кому обращаться. Все горы, бывало, облазим, наберем черепах — и прямиком к тому солдату. Случая не было, чтобы мы с пустыми карманами ушли.

Сегодня мы сговорились собраться в школе еще засветло. Коле пересчитал нас по головам. Не хватало одного Васе.

В напряженной тишине Коле меряет класс шагами, с опаской поглядывает в окно. С того дня как ушел учитель, об уроках никто и не думает. Тетя Анджа все время плачет и жалуется, что до сих пор не получила от учителя никакой весточки. Живет она теперь в селе у подруги. Да и останься тетя Анджа в школе, разве до учения теперь? Не помню, говорил ли я уже, что в школьном подвале итальянцы устроили тюрьму? На днях вывели отсюда несколько сельчан и в город угнали. Так они поступали с каждым, кого подозревали в связях с партизанами. В городе, говорят, их страшно пытали, а потом расстреливали.

Коле остановился.

— Идет, — сказал он и отпер двери класса.