Подростки - Коршунов Михаил Павлович. Страница 23

Часть газет съехала, и он увидел колесную пару настоящего электровоза. Игорь начал лихорадочно отбрасывать газеты, и постепенно перед ним оказался в разобранном виде электровоз. Игорь тронул рукоятку управления. Поставил на одну позицию, на другую. Никакого включения. Колеса не вращаются. Он видел на чертеже Тосиного диплома пульт машиниста и позиции. Подвигал еще. Вспомнил: все в электровозе начинается от сжатого воздуха. Где компрессор? Шланги наверняка шли к компрессору.

Игорь выбежал за дверь. Шланги тянулись в соседнюю комнату. Надпись: «Компрессорная». Все правильно. Дернул дверь, и даже слишком сильно. Он боялся, что заперта. Дверь оказалась незапертой. Здесь тоже был ремонт. Отыскал на стене рубильник. Ввел его пластинки в зажимы — компрессор заработал.

Игорь вернулся к пульту. Подождал немного, чтобы компрессор накачал достаточно воздуха. Повернул рычажок — «Пантограф». Негромко щелкнув, поднялся пантограф, сбросив с себя в темноте листы газет.

Поворот рукоятки управления. Зашипел сжатый воздух, и щелкнули контакторы. Колеса на стенде начинают медленно вращаться. Игорь дальше переводит рукоятку.

Колеса разогнались, и уже от их движения взметнулись, зашелестели газеты на полу. Электровоз набирал скорость. А вокруг, поднятые ветром от колес, тревожными белыми птицами летали газеты. Игорь увидел кнопку «сигнал». Надавил ее.

Низкий голос сотрясал комнату, наполнял ее до краев. Он сотрясал здание училища, вырывался наружу во двор, на асфальт больших улиц, в город. И казалось, вслед за ним улетали в город тревожные белые птицы…

Игорь не услышал, как в лаборатории появился сторож. И он даже не испугался, когда чья-то рука сдернула его руку с кнопки сигнала.

Постовой милиционер привел его в железнодорожное отделение. Игорь шел покорно, не сопротивлялся и ничего не объяснял — кто он и зачем оказался ночью в помещении училища. Зачем включил сигнал и гудел им на весь город. Постовой милиционер доложил дежурному лейтенанту, за какое нарушение он привел подростка. Лейтенант поглядел на Игоря. Игорь молчал.

В это время к лейтенанту ввели другого человека. Небритый, лицо грязное, с ввалившимися усталыми глазами. Руки исцарапаны, форменная тужурка во многих местах разодрана, на брюках — хвоя, кусочки сосновой коры; ботинки, напитанные влагой, разбухли. Сопровождавший его милиционер доложил лейтенанту:

— Говорит, что погубил какого-то парня.

— Анатолия Вандышева, — хрипло ответил человек.

Игорь кинулся на Скудатина.

Теперь он его узнал. Виктор, обессиленный, отшатнулся к стене и ударился головой. Игоря поймали за руки, оттащили, Игорь отбивался с такой яростью, что его долго не могли успокоить ничего не понимающие милиционеры.

Дверь кабинета Турчинова открылась, и Семен Аркадьевич увидел Игоря Вандышева. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

Семен Аркадьевич не ожидал встречи. В этом мальчике его раздражало абсолютно все: лицо — нервное, импульсивное; никогда не знаешь, что он сделает, куда повернет; постоянная скрытая дерзость по отношению к нему, Семену Аркадьевичу, и, главное, дурацкая дружба дочери. Именно с ним. Этот мальчик определенно повинен в том, что случилось в семье Турчиновых. Звучит, может быть, странно, но это факт. Мальчик причастен.

Теперь Игорь стоял в дверях кабинета и смотрел на Семена Аркадьевича, как всегда, с вызовом. Впрочем, на этот раз можно понять: погиб его брат.

Игорь сам не знал, что он, собственно, хотел сказать Алиному отцу, зачем пришел. Тоси нет, но есть он, Игорь. И вот он хотел напомнить Турчинову, что есть еще Вандышевы. Игорь подошел к столу, все еще не соображая, что же он все-таки скажет, что он может сказать о себе как о Вандышеве, чтобы как-то унизить Семена Аркадьевича.

— Садитесь, — кивком головы пригласил Семен Аркадьевич.

И тут вдруг Игорь увидел на столе инженера обходной листок. Он прекрасно понимал, что это значит.

— Рвете когти! — закричал Игорь и в слепой злости добавил: — Незапачканным смываетесь!

Выбежал из кабинета.

Турчинов побледнел, ничего не успел ответить. Продолжал сидеть за столом, пытался успокоиться. Повзрослеет дочь, и серьезные разговоры впереди: о нем, о ней самой и о матери. Может быть, и об этом сумасшедшем мальчишке, и о том, что случилось с его братом, к гибели которого Семен Аркадьевич не имеет отношения даже как инженер по технике безопасности.

Галина Степановна ничего не могла поделать с Игорем. Он и раньше был несдержанным, вспыльчивым, а теперь совсем перестал слушаться. Пропускал занятия в школе, не являлся домой или приходил и тут же ложился спать.

Галина Степановна пробовала с ним говорить.

— Ты пугаешь меня, Игорь. Нельзя так. Возьми себя в руки.

— Я не могу, — отвечал Игорь.

— Я понимаю.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Хочу помочь тебе.

— Нельзя помочь.

— А мне, Игорь, кто поможет?

Он лежал на кровати. Она сидела рядом. Положила ему ладонь на голову. Успокаивала, хотя сама еле держалась, потому что у самой не было сил поверить, что Тося погиб и Игорь теперь единственный ее сын. Вся ответственность, все их будущее на его плечах. А он еще ничего не умеет. Не может даже остановиться, подумать, побыть в тишине. Боится тишины, она его пугает. Он в самом сложном возрасте, а с ним никого, кроме матери. Хотя могли быть и отец, и старший брат. И он знает, что не мать должна быть около него, а он должен быть около матери. Но этого он еще не умеет. Ничего еще толком не умеет и понял это только теперь. Под ногами все зыбко, непрочно, неясно.

Галина Степановна думала, что она уже знает, как растить мальчиков. Но с Игорем трудно. Тося в пятнадцать лет сумел принять решение, которое определило его будущее и будущее всей семьи. Научился быть взрослым. Игорь не научился. Может, она несправедлива к младшему.

Тося погиб! Они с Игорем вдвоем в квартире, и завтра будут вдвоем, и послезавтра, и навсегда. Дверь не откроется, и не стукнет об пол чемоданчик, не скрипнет крючок на вешалке под тяжестью куртки, не скрипнет дверь на кухню. Тося не вернется из рейса.

— Мама! — Игорь вскакивал, обнимал ее ставшие вдруг слабыми плечи, смотрел в лицо. — Не надо!

Она не плакала, но Игорь чувствовал, что с ней: минута беспредельного одиночества и отчаяния. Когда она не плачет, еще хуже, еще страшнее.

Она уходила к себе в комнату, а он оставался, лежал тоже один, повернувшись лицом к стене.

На следующий день Игорь исчезал, и ничего нельзя было с ним поделать. Галина Степановна обрадовалась, когда Марина Осиповна пришла и заговорила об Игоре.

— Я попросила Алю, чтобы она нашла Игоря и привела домой, — сказала Марина Осиповна. — Мы поговорим все трое: я, вы и он.

Галина Степановна кивнула.

— Хорошо бы, не лишая его самостоятельности, помочь Игорю… Как ему быть дальше, — сказала Марина Осиповна.

— Я сама этого не знаю.

— Во всяком случае, учиться, — ответила Марина Осиповна.

— Вы думаете, он должен пойти в училище?

— А вы как думаете?

— Я не знаю.

— Игорю, как никому другому, нужна дисциплина. Тося влиял на него ненавязчиво, спокойно и даже неощутимо, но влиял. Сейчас дисциплина необходима особенно.

Галина Степановна вспомнила последний вечер, ссору между Игорем и Тосей. Искаженное, несчастное лицо старшего сына.

— В отношении дисциплины училище, конечно, предпочтительнее, — продолжала Марина Осиповна. — Я разговаривала с Юрием Матвеевичем, с Леонидом Павловичем, с преподавателями. Вы понимаете, что Игорь… Мы всеми силами постараемся помочь ему. Считаем себя самыми близкими вам людьми. Не пустые слова, и вы, дорогая Галина Степановна, знаете. Мы не могли сразу затевать с вами или Игорем подобного разговора. Но теперь прошли дни, и мы сочли возможным поговорить об Игоре и, если можно — быть максимально полезными вам и ему. Простите, что я так как-то… словами, какими-то официальными… — Марина Осиповна волновалась, и от волнения у нее прерывался голос. — Простите, Галина Степановна… Мы с вами женщины… наши дети…