Седьмой канал - Кисилевский Вениамин Ефимович. Страница 10

— Вы идите пока досматривайте, — отвечает дядя Гарик, — а я с Глебом посижу немного. Я его быстро усыплю, я гипнозом владею. И не беспокойтесь, я совершенно не голоден.

Глеб так обрадовался — даже кино смотреть расхотелось. Сразу в свою комнату побежал. А дядя Гарик еще немного поспорил с мамой — та обязательно его накормить хотела — и вслед за ним вошел, дверь прикрыл.

— Дядя Гарик, — спрашивает Глеб. — Почему вы так долго не приезжали? Мы думали, вы еще вчера вечером вернетесь.

— Хотел, да не получилось.

— А куда вы ездили?

Взрослые, вообще-то, не любят, когда их дети «допрашивают». Особенно, если вопросы с «куда» да «зачем» начинаются. «Куда-куда, — могут ответить, — на Кудыкину гору!». Или еще что-нибудь в этом роде. Но дядя Гарик ничего подобного говорить не стал. Он, оказывается, в станицу ездил, дедушку больного смотрел. Далеко, почти сто километров от города.

— Это ваш дедушка? — спрашивает Глеб.

— Нет, я его никогда раньше не знал.

— Так зачем же тогда вы к нему в такую даль ездили? — удивился Глеб. — Лучше бы у нас подольше побыли.

— Лучше-то лучше, но не поехать нельзя было — обещал. Да и бабушка у него больно уж интересная.

— Так вы его бабушку, значит, знаете?

— Как тебе сказать? В поезде, когда сюда ехал, познакомились. И знаешь, не жалею, что съездил. Дед-то знаменитый оказался — у Буденного воевал!

— Расскажите, — попросил Глеб.

— Можно, — соглашается дядя Гарик. — Только давай так сделаем: ты глаза закрой, лежи и слушай. Договорились?

Глеб веки сомкнул, лег поудобнее, слушает. Сначала о том, как дядя Гарик в одном купе с этой бабушкой ехал и та рассказала ему, что дед у нее совсем плох стал, уже с кровати встать не может. Разные врачи приезжали, всякие лекарства прописывали, только лучше не делалось. Совсем ослабел дед, даже умирать собрался. А соседка сказала бабушке, что есть в городе Кропоткине одна старушка-травница — травами, значит, лечит. Очень, говорят, помогает, просто чудеса творит. Адрес дала и согласилась за дедушкой присмотреть, пока бабушка к травнице съездит. Бабушка думала-думала и решила ехать — деду-то все не лучше. Вдруг поможет? Поехала. А обратно от кропоткинской травницы бутылку какого-то настоя везла. Волновалась очень, как там дед без нее, плакала. На последний автобус опоздать боялась. Дядя Гарик ее на автобусный вокзал проводил — поздно уже было, — еле успели. И еще сказал бабушке, чтобы не плакала так, не убивалась, обещал приехать и постараться помочь.

Жаль Глебу, что надолго дядя Гарик уезжал, но понимает, что не мог он пообещать и не сделать. Нечестно получилось бы.

— Так вы целых два дня дедушку смотрели? — удивился Глеб.

— Не совсем, — замялся дядя Гарик. — По хозяйству еще немного повозился, помастерил. Старики-то одни живут. И деда послушать интересно было.

— И что, вылечили его?

— Ну, вылечить не вылечил, но, думаю, съездил не без пользы.

— А про Буденного?

— А про Буденного до поздней ночи говорить можно. Дед, хоть и совсем мальчишка тогда был, а казак боевой. И у станицы Хомутовской белых громил, и в степях под Воронежем Мамонтова да Шкуро, как зайцев, гнал. Он и станицу, где живет сейчас, у беляков отвоевывал. Жаркий, рассказывал, бой был. Его за этот бой сам Семен Михайлович именным оружием наградил. До сих пор сабля над кроватью висит…

Глеб слушает дядю Гарика и видит поле широкое с порыжелой осенней травой, закатное солнце над ним. Мчится по полю красная конница, серебристыми молниями сверкают острые сабли. И Глеб несется впереди на горячем храпящем коне — он полковой трубач, и по зову его звонкой трубы идут в яростную атаку красные кавалеристы… Нет, лучше он не трубач, а знаменосец. Крепко сжимает древко развернутого ветром алого стяга, а в другой руке — разящая сабля, подаренная за храбрость самим Буденным. По одну сторону от него Вовка в краснозвездной буденовке, по другую — верный друг и боевой товарищ дядя Гарик в летящей от скорости бурке с широкими, угловатыми плечами. Все ближе конница белых, уже можно разглядеть искаженные страхом лица. А это еще кто, первый бросился наутек? Ну, конечно же, Игорь, как он сразу не узнал?! Не уйдет враг, не скроется! Гудит земля от дробного топота копыт, мчатся кони, мчатся кони, кони, кони…

Дядя Гарик замолчал, прислушался к ровному дыханию Глеба, улыбнулся в темноте и, накрыв его простыней, пошел, неслышно ступая, к двери…

Утром Глеб рано проснулся — все еще спали. Заглянул в гостиную — там, когда гости приезжают, всегда на диване спят; наверное, эта комната потому так и называется — и увидел дядю Гарика. Глеб будить его не стал. Но тот вдруг сам открыл глаза и подмигнул одним глазом (точно, как Вовка!).

— Уже на ногах, мужичок?

Хорошо, что дядя Гарик проснулся. Можно, пока остальные спят, поговорить немного. Тем более что так вчера Глеб про Буденного и не дослушал. И еще… очень захотелось рассказать дяде Гарику о Логе. И не только потому, что трудно такую большую тайну в себе носить. Одна мысль пришла вдруг в голову Глебу: почему Лог так похож на осьминога, которого привез дядя Гарик? Даже цвета одного, голубого. Может быть, дядя Гарик ждет, что Глеб сам заговорит об этом? Но, с другой стороны, обещал ведь Логу сохранить тайну седьмого канала. А обещания нужно выполнять. Если бы мама из спальни не вышла, неизвестно, как бы Глеб поступил.

— Вы уже не спите? — спрашивает мама. — Вчера наговориться не успели? Пойдем, Глеб, умываться.

А во время завтрака, когда все пятеро за столом сидели, папа снова разговор о продленке завел.

— Какая может быть сейчас продленка? — говорит дядя Гарик. — Когда-то еще свидеться придется! Когда у него занятия заканчиваются?

— В полдвенадцатого, — отвечает мама.

— Ну, значит, я за ним в половине двенадцатого зайду. Пойдем погуляем. Пусть он мне город покажет. Ты не против, Глеб?

— Конечно, не против! — обрадовался Глеб. — Хотите, я вам наш парк культуры покажу? Там такие аттракционы!..

— Я тоже хочу дяде Гарику город показать! — говорит Дима.

Конечно, как же без него!

— Покажешь, покажешь, — опять смеется дядя Гарик. — Приходи после уроков в парк. Мы без тебя никуда не денемся.

— Только вы там не загуливайтесь особенно, — предупреждает папа. — Я сегодня постараюсь пораньше с работы прийти.

— И я постараюсь, — говорит мама.

Почему так бывает: если случится что-нибудь плохое, то потом уже все шиворот-навыворот идет, одно за одним. А если все хорошо, так хорошо и дальше. Глеб, как только в школу вошел, сразу переживать начал. Встречи с Натальей Викторовной боялся. За вчерашнее, что с уроков сбежал. Домой, правда, Наталья Викторовна вчера не звонила. Но это ни о чем не говорит. Позвонить можно и сегодня. Хочет, наверное, сначала с ним поговорить. Но ничего Наталья Викторовна ему выговаривать не стала. Встретила в коридоре, волосы на голове взъерошила и только спросила:

— Не ушибся вчера?

— Нет, не ушибся, — опустил глаза Глеб.

— Ну, вот и хорошо. Беги в класс, спортсмен.

А Оля Волкова, на которую он твердо решил до конца жизни своей вообще никакого внимания не обращать, тронула его за рукав и тоже, как Наталья Викторовна, спросила:

— Не ушибся вчера?

Хорошо спросила, без всяких там обычных выкрутасов. Она, вообще-то, ничего, Оля. А что ломается немножко и слова, когда говорит, растягивает, так это ей даже идет. Но все равно с ней ухо востро надо держать. Такая эта Оля…

На математике, первом уроке, Наталья Викторовна Глеба вызвала, чтобы он до десяти вслух сосчитал. Смешно даже. Глеб говорит:

— Можно, Наталья Викторовна, я до тысячи сосчитаю? Я умею.

— Не надо до тысячи, — улыбается учительница, — а то мы весь урок одного тебя будем слушать. Давай лучше до десяти.

— Тогда я наоборот посчитаю, от десяти до одного, — предложил Глеб. — А то так неинтересно. — И быстро сосчитал: — Десять, девять, восемь…

— Если мы не усвоим хорошо простого, то не сможем перейти к более сложному, — говорит Наталья Викторовна. — Я, конечно, рада, что ты, Глеб, так хорошо подготовился к школе, но все-таки, если позволишь, мы будем заниматься по программе.