Мне снится королевство - Даутартас Владас Юозович. Страница 4

— Пранас он, — сказала Салюте и повернулась лицом к Алоизасу.

— В каком ты классе? — спросил городской мальчишка.

— В третьем... Мы с ним вместе учимся, — опять ответила за меня Салюте.

— А я уже в четвертом, — Алоизас разглядывал меня. — Скажи, а как вашу училку прозвали?.. Не знаешь... Смехотура! Мы нашу «Вороной» зовем... А трусиха, лопнуть можно от смеха... Как-то принес я мышь и пустил ее в ящик учительского стола. Идет она: «Здрасте, ребята!», «Садитесь, ребята!», «Начнемте, ребята, наш урок». Мы сидим, губы закусили, чтоб не хохотать, ждем. Она как откроет ящик, а мышь оттуда как вылетит прямо на нее!.. «Ворона» как завопит, будто ее режут, как заплачет... Мы так смеялись...

— Ой, — оттопырила губу Салюте. — Я тоже ужасно боюсь мышей. Лягушек и мышей... Даже смотреть на них боюсь...

— Мы свою учительницу не дразним. Она у нас добрая. Когда хорошая погода, мы с ней всем классом в лес ходим. Сядем в кружок, она возьмет толстую книгу и читает нам. Помнишь, Салюте, какая была сказка тогда, ну... Такая, интересная... — почему-то у меня не получалось складно.

— Сказочки?! Ну и смех! Это же для малышни, — хихикнул Алоизас. — Я читаю только про индейцев и про разбойников.

— Наша учительница выбирает такие сказки, что потом не уснуть. А если и заснешь, то снится все такое чудесное и необыкновенное, — не сдавался я.

Но кажется, Алоизасу надоело обсуждать учительниц и сказки. Он скривил рот, подошел ко мне и дернул за рукав пиджака.

— Вот смех! Вырядился, как в театр. Мы сейчас будем в разбойников играть. Ты будешь разбойник Ри?цкус, мы с Саломеей будем тебя ловить... Видишь, вот у меня браунинг, от меня не сбежишь... Ухлопаю в два счета, будешь лежать, как бревно... Смешно, правда?

Алоизас тут же вынул из кармана коротких штанов браунинг и впрямь как взаправдашний: с блестящей рукоятью, черным стволом, со спусковым крючком... Из другого кармана достал горсть пистонов. Заложил их в гнездо ствола, нажал спусковой крючок. У меня как грохнет прямо над ухом!

— Видишь! — заорал он. — Выстрел что надо!

Ну и пройдоха этот городской! И как ловко у него все получается, а длинные руки какие шустрые. А нахальный какой! И костюм мой ему не нравится, и в разбойники меня определил, не спросясь, и язык у него без костей, все мелет да мелет. И из браунинга палит, как бешеный...

— На, бабахни, — Алоизас положил новый пистон и подал браунинг Салюте. — Целься прямо в сердце разбойнику Рицкусу. Учись!.. Увидишь, как будет смешно!

Салюте взяла браунинг, навела на меня, зажмурилась и... спустила курок. Хлоп — и браунинг упал в траву.

— Вот курица, — пожал плечами Алоизас и подобрал свое оружие.

— Знаешь что... ты, ты... слова выбирай! — я нахмурил брови.

— Ой, держите, помогите! Девчонке хоть бы что, а этот обиделся!

— Алоизас, теперь дай Пранасу стрельнуть, — в самом деле спокойно сказала Салюте. — Увидишь, и у него вывалится...

— Не могу... Пуль не хватит. Может, потом, после того как изловим разбойника... Так что, начнем... Ты, разбойник Рицкус, спрячешься в сарае, а мы с Саломеей будем тебя ловить... Тогда ты сбежишь, но мы тебя догоним и убьем. Но не сразу: сначала изловим, а ты выдирайся. Будешь убит при попытке к бегству. Идет? Запомни главное: после третьего выстрела падаешь замертво. Понял?

Было бы чего понимать: он, видите ли, будет меня, негодяя-разбойника, гонять, шпынять, а потом прямо на глазах у Салюте ухлопает. Ничего себе!

— Не буду я разбойником, — сказал я и глянул на него в упор.

— Скажите пожалуйста! А почему? — удивился Алоизас.

— Сам сказал: одежка неподходящая, — брякнул я. Не объяснять же ему...

Алоизас задумался. Зато Салюте наконец-то заметила мой новый костюм.

— Ой, Пранас, какой ты нарядный! — она всплеснула руками и широко раскрыла свои васильковые глаза.

У меня сразу отлегло от сердца. А что — я могу и разбойником, пожалуйста. Да хоть людоедом, если пожелает Салюте, если она будет играть. Я уже было открыл рот, чтобы сказать Алоизасу, что согласен, но бессовестный городской проныра и тут меня опередил:

— Не хочешь в разбойников, придется в прятки. Больше не во что. Ладно?

— Давайте, давайте! — запрыгала Салюте.

— А кто первый водит? — спросил Алоизас.

— По считалке, — ответил я. — Кому выпадет.

Двор дяди Доминикаса я знал не хуже своего собственного. Все его закоулки, тайнички, сарайчики, навесы были мне знакомы как нельзя лучше: ведь мы с Салюте играли тут в прятки тысячу раз. Спрятаться можно в сарае — есть там один особенно темный, захламленный угол; можно удрать в сад и забраться в разросшийся куст жасмина, можно затаиться за ульем, за яблоневым стволом — тебя не видят, а ты видишь все, что делается вокруг. Правда, за ульем сегодня не присядешь: день погожий, пчелы знай снуют туда-сюда, носят мед с полей и лугов, где пасет коров пастух Симонас. И хоть бы ветерок подул, так нет же, испугался солнышка, улетел куда-то за далекие леса. Не дрожат листья на деревьях, не гнутся травы, не колышутся цветы, а небо такое яркое, чистое, слепит глаза.

— Шла кукушка мимо сети... — завел Алоизас и стал тыкать всех в грудь.

— Постой! — перебил я его. — Я другую знаю... Во как: тары-бары-растабары, ходил заяц по базару, захотел хомут купить, выходи — тебе водить.

— Эге, ты все с себя начинаешь, — заметил Алоизас.

— Пожалуйста, могу и с тебя! Тары-бары... растабары...

Водить выпало мне. Я уткнулся носом в дощатую стену сарая, закрыл лицо руками и сосчитал до тридцати.

— ...четыре, пять — я иду искать!

— Нет, нет еще! — крикнула Салюте.

Я выждал еще немного и пошел. Куда это они забрались? Обошел сарай, заглянул внутрь, присмотрелся — никого. И в темном углу никого. Двинулся в сад...

Надо же! Из-за поленницы, почти у меня из-под носа выскочили оба. Салюте первая домчалась до сарая.

— Палочки-стукалочки, я тут! — захлопала ладошкой по стене сарая Салюте.

Я увидел, что Алоизас тоже бежит к сараю. Вот-вот доскачет — тогда мне опять водить. Но вдруг он споткнулся о какую-то деревяшку и мне на радость шлепнулся недалеко от сарая. Я, конечно, его обогнал и «застукал».

— Это нечестно! — закричал он. — Нечестно! Я же упал!

— А кто виноват?

— Понатыкали тут всяких рогатин, ну вас!

Рассудить нас должна была Салюте. Как она скажет, так и будет. А она не спешила. Задумалась и губы надула.

— Ничего не поделаешь, Алоизас. Все-таки водить тебе, — решила Салюте.

Алоизас покорно отвернулся к стене, а я рад-радехонек. Схватил Салюте за руку и зашептал:

— Побежали в сад, а? Я там такое место знаю... Ни за что не найдет!..

Мы с ней забрались в самую гущу разросшегося жасмина. Сидим, отдышаться не можем — так запыхались. Смотрим, как Алоизас нас ищет.

А он, между прочим, не собирается из кожи вон лезть. Послонялся по двору, заглянул туда-сюда, потом вынул из кармана свой противный браунинг, пальнул в воздух и заорал:

— Эй вы, разбойники! Держитесь! Ни одного не пощажу! Ну смехотура! — и он вразвалочку пошел прямо к нам.

— Подсматривал! Ясное дело — подсматривал! — зашептал я. — А я хотел тебе рассказать, что было на гулянье. И про «Орлеанскую деву», это драма... Пока он нас ищет... Пусть заново водит... Мы перепрячемся.

— А ты расскажи. Пусть Алоизас тоже послушает.

— Ему неинтересно, — я исподлобья глянул на своего соперника. А Салюте — тоже хороша: не понимает, что я только ей одной хочу рассказать, а этот Алоизас мне ни к чему, скорей бы проваливал в свой окаянный город. Никому он тут не нужен.

— Ну смех! — Алоизас растянул рот до ушей. — Сидят за кустом, как две квочки, и думают, что никто их не видит...

«Дать ему по шее, что ли?» — подумал я, но из куста вылез.

Я толкался во дворе, и было мне тошно. Даже с Барбоской побегать и то неохота. Скажет мама принести дров — несу, воды натаскать — пожалуйста, травы для свиней надергать — дергаю. Но все без охоты, через силу. А все — Алоизас. Сумел отравить мне жизнь, ничего не скажешь. Хоть он давно убрался восвояси, Салюте забыть его не может. Алоизас сказал то, Алоизас се, Алоизас обещал... Алоизас в цирк ходил, в кино... Алозаис да Алоизас. Будто больше никого на свете нет. Мне этот Алоизас даже сниться стал — подкрадывается, пугает, гонится... Я вышел со двора и сам не заметил, как очутился у Пятронеле. Она хлопотала по дому.