Норки, Клава и 7»А» - Данилов Владимир Михайлович. Страница 2

Император Клава

Осень подкралась как-то незаметно. У каждого дома в палисадниках рдеют гроздья рябины. А лес просто не узнать — заполыхали ярким листом осины, желтыми свечками выстроились березы. Ну прямо как на картине или в цветном кино.

Наш поселок назвали Пушным, потому что совхоз у нас звероводческий. В совхозе выращивают норок и песцов. Но лучше бы его назвали Лесным. Ведь со всех сторон его окружают леса: сосновые боры у лесных ламбушек [1], темный ельник вдоль речки Шумихи, черемуховые заросли на Видаручье. Да мало ли какие еще деревья, на то он и лес.

Осенью в лесу светло даже в самый пасмурный день, И все тропки видны — так их палым листом обозначило. Разве тут после школы усидишь дома? Не-ет, наши мальчишки такое время ни за что не упустят. Сразу после школы — в лес, до самого вечера.

Я чаще всего с Клавой хожу. Занятный парень. Он — третьеклашка, сосед мой. Братьев у него нет, только две сестры — Шура и Нюра. Ну я ему и сосед и что-то вроде брата. А Клавой его зовут не потому, что угораздило в девчачьей семье родиться. Полное его имя — Клавдий. Как только он в школу пошел, ребята ему сразу биографию придумали. Мол, так назвали тебя в честь римского императора Клавдия. А раз тот был императором, то тебе, дескать, Клава, быть не иначе как директором совхоза. Тем более, что с фамилией Мятлик в истории не было ни одного императора.

Мне Клава нравится. Смышленый парень. Иногда такое выдумает! Помню, весной, после ледохода на Шумихе, притащил Клава новехонький, блестящий лист жести и говорит:

— У тебя ножницы, которыми железо стригут, есть?

— Ну есть, а что?

— Надо это железо разрезать.

— Ты эту жесть стянул где-нибудь?

— Я? — возмутился Клава и взглянул на меня, как на самого бестолкового человека. — Да я уже сколько дней вдоль канавы хожу, где это железо валяется. Думаю, если кто потерял, так придет и возьмет. Но никто не приходит, значит, кроме нас с тобой, это железо никому не нужно.

— А мне-то оно зачем?

— Так вот, смотри… — Клава положил жестяной лист на пол, опустился на колени и провел рукой по листу. — Видишь, какой кружище получится, если края обрезать.

— Ну и что? — сказал я, не понимая, что надумал Клава.

— Смотри: сперва вырежем круг, потом так, так и так — полоски нарежем. А когда уголки загнем, то получится колесо для водяной мельницы. Понял?

…Через час, сверкая на солнце серебряными лопастями, наше колесо крутилось между валунами на Шумихе. Казалось, оно разгоняется, чтобы проскочить эти валуны и умчаться за речной поворот.

— Эх, зря крутится! — досадовал Клава. — Вот бы динамку от велосипеда пристроить, чтобы ток давала.

— Зачем тебе ток, когда солнца хоть отбавляй до десяти вечера?

— Чтобы был… — мечтательно произнес Клава.

На следующий день, сразу после уроков Клава поймал меня в коридоре.

— Идем?

— Куда идем?

— Как куда? Синиц ловить!

— Зачем?

— Да они мне вот так нужны!

Клава провел ребром ладони по шее, и я понял, что он опять надумал что-то:

— Ты что, до сих пор и домой не ходил? Так в коридоре и проторчал?

— Почему в коридоре? Я с Федькой был. Он еще живой.

— Какой Федька? — не понял я?

— Да Федька наш, из теплицы. Анна Ивановна сказала, что ежики на зиму засыпают и из ящика не выходят, а Федька не спит.

Наконец-то мне все стало ясно. Анна Ивановна — это Клавина учительница, а сам он проторчал эти два часа в теплице.

В прошлом году в школе построили теплицу. И девчонки сразу захватили ее себе, вдоль всей стеклянной крыши понавесили всяких традесканций, а на стеллажах — не подойдешь — одни кактусы с колючками. Хорошо, что Капитолина Петровна отвоевала место под стеллажами. Там устроили клетки для живого уголка.

Правда, уголок был не ахти какой. Жили там кролики и единственный, порядочный лесной зверь — ежик Федька. Это Соня Лосева была где-то на юге и привезла его.

Пока Клава толковал мне про Федьку, мы дошли до моего дома. Честно говоря, мне сегодня совсем не хотелось в лес. Витька Козырев дал мне на пару дней «Землю шорохов». Джеральда Даррелла, и я собрался почитать.

— Ну, будь здоров. До завтра, — сухо сказал я Клаве и направился к себе.

— Ты что? А как же синицы?

Моя уловка не удалась. И я предложил:

— Давай я тебе лучше воробья поймаю.

— Ну-у… — протянул Клава. — Тебе все воробьи да воробьи…

— Здрасьте, — говорю, — да мне и синицы не нужны. А если уж тебе приспичило, так проще воробья поймать.

Но у Клавы были свои планы.

— Вот еще воробья! Это будет, как в городе. Мы летом с мамой в Петрозаводск ездили, так там на улице Гоголя есть круглый гастроном. И в нем воробьи живут. Чирикают даже.

— Вот пусть и у тебя чирикают.

— Нет, мне нужны синицы, — решительно заявил Клава. — Хотя бы одна.

— Да зачем они тебе?

Клава мечтательно так посмотрел на меня и говорит:

— Приду к Федьке в гости, выпущу синицу, и пусть там живет, всяких мух ест, которые растениям вредят, и Федьке не скучно будет. Как в лесу…

Островок на Шумихе

Мы с Клавой ушли вверх по Шумихе километра на два. Там наша речка разделяется на три рукава, и между ними — маленькие островки, заросшие черемухой. Чтобы поскорее добыть Клаве синиц, я наспех соорудил из старого посылочного ящика ловушку с падающей крышкой. Приладил перекладину, выстрогал ложечку и сторожок. Дело нехитрое.

Ящик тащили по очереди, хотя Клава уверял, что ему и одному не тяжело. Ловушку поставили в черемуховый куст на первом островке. Там переход есть — старая упавшая береза. Вместо приманки на ложечку положили: кусочек несоленого сада.

— А сами на берегу спрячемся, — сказал Клава — Чтобы синиц не распугать.

На сухом бугорке мы нагребли ворох опавших листьев и развели маленький костерок. Вначале костер дымил, постреливали еловые сучки, а потом, когда все дрова прогорели и остались одни угли, стало тепло-тепло. Угли покрылись белым налетом пепла, и от них несло жаром как от хорошо протопленной печки. Мы развалились на листьях и молча слушали, как журчит Шумиха.

Вдруг где-то пискнула синица. Клава встрепенулся.

— Во! Слыхал?

— Да слыхал, молчи ты, — урезонил я его. Мне хотелось первым увидеть птиц, ведь осенью синицы кочуют стайками, и каких там только нет!

Над нами покачивались высоченные осины и березы.

Деревья уже оголились, лишь кое-где на самых тоненьких веточках разноцветными флажками подрагивали еще не сорванные ветром листочки. Откинувшись на спины, мы смотрели вверх, и казалось, что обступившие нас деревья своими вершинами упираются в самое небо, А в вышине медленно проплывали белые облака, похожие на тугие паруса невидимых кораблей.

И тут на осиновом суку заплясала синица. Я скосил глаза на Клаву: молчи, мол. Затаив дыхание, мы следили за птицей. Синица щебетнула и перепорхнула на другое дерево. За ней пролетела другая, третья, и вдруг между мной и Клавой, среди листвы, серой мышью заплясала гренадерка. Мы лежали так близко, что до птицы можно было дотянуться рукой. Гренадерка — хохлатая синица — по-хозяйски перевернула клювиком сначала один листок, потом второй и умчалась вслед за большими синицами.

— Хохлатка! — восхищенно прошептал Клава. — Я так близко их никогда еще не видел. Вот бы Федька обрадовался, если бы мы такую поймали.

Вдруг в ветвях осины метнулась серая тень. И мы увидели, как к самому стволу словно приклеилась небольшая птица. Раз-другой она крутнула головой и застыла. Теперь ее можно было разглядеть как следует. Большие глаза, крючковатый клюв, а ростом — не больше скворца.

— Совенок, — еле слышно выдохнул Клава.

— Тс-с…

И в тот же миг на веточку осины опустилась еще одна синица. Нашего совенка словно подбросило. Не успели мы глазом моргнуть, как он схватил синицу и ударил своим острым клювом. В воздухе закружились пестрые листья. Это Клава не выдержал и запустил в лесного разбойника горсть листьев — что было под рукой. Совенок, не выпуская жертвы из цепких лап, порхнул и скрылся в темени елок.