Карабарчик. Детство Викеши. Две повести - Глебов Николай Александрович. Страница 25

— Ну как, вечером опять на лыжи?

— Покатаемся, дядя Ваня.

— А уроки?

— Выучим.

Собрав учебники и тетради, Янька и Кирик шли в школу.

Однажды, переходя по мосту Майму, они увидели незнакомых ребят, ожидавших кого-то.

Приглядевшись к ним, Янька узнал среди них Пашку Загребина, который разговаривал возле перил с каким-то парнем. Когда тот повернулся к ним лицом, Кирик и Янька узнали своего старого врага Стёпку Зотникова.

— Пойдём лучше льдом, — предложил Янька. — Похоже, нас поджидают. Смотри, у Пашки Загребина палка, да и Стёпка в руках что-то держит. Айда скорее на лёд!

Пешеходов на улице не было, лишь за рекой у одетых инеем тополей какой-то человек долбил ломиком замёрзшую за ночь прорубь.

Отступать уже было поздно. Парни заметили приятелей и бежали к ним.

— Бей Тюдралу! — кричал Стёпка. На Кирика и Яньку посыпались удары. Обороняясь, Янька начал прижимать Зотникова к перилам моста. Кирик яростно отбивался от Пашки Загребина и двух мальчишек.

Нашим друзьям пришлось бы плохо, если бы на мост не въехал крестьянин и не заставил хулиганов пуститься наутёк. Пока проезжий вылазил из саней и разыскивал под сиденьем кнут, Янька изловчился и, схватив за ноги упиравшегося Зотникова, опрокинул его через перила в снег.

Загребин пытался свалить Кирика, но подбежавший крестьянин стегнул его кнутом.

Бросив Кирика, Пашка кинулся по глубокому снегу на берег реки.

— Вы что, ученики? Садитесь, так и быть подвезу, — кивнув головой на сани, сказал крестьянин.

Собрав выпавшие из сумок учебники, Кирик и Янька забрались в сани и быстро доехали до школы.

Стёпка еле выбрался из сугроба. Вылез и, вытряхнув попавший в валенки снег, зашагал к своему дому, который стоял на окраине города недалеко от оврага. На стук вышла Варвара.

— Где шлялся? — сердито спросила она сына.

За эти годы мать Стёпки постарела: ссутулилась, щёки её стали дряблыми, лоб покрылся глубокими морщинами, но глаза по-прежнему были холодны и злы. Стёпка вошёл в большую, просторную избу, обмёл веником снег с валенок и, сняв полушубок, повесил его на гвоздь.

— Дай поесть, — сказал он угрюмо и, подперев кулаками голову, уставился бесцельно в окно. На широкой печи, занимавшей почти половину избы, послышался сначала гулкий, точно из бочки, кашель, затем кряхтение, и, свесив кудлатую, давно не чёсанную голову с лежанки, Иван Чугунный спросил:

— Кирку с Яшкой видел?

— Дрались, — ответил коротко Стёпка, не отрываясь от окна…

— Ладно. Кхе-кхе. Ну и как?

— Мужик какой-то помешал. Как раз на лошади ехал, ну и разогнал нас кнутом.

— Тебе, поди, попало.

— Нет, меня уже в это время Яшка через перила в снег опрокинул.

— Эх ты, растяпа! — выругался Чугунный. — Не мог с Яшкой справиться. А ты бы его ножиком. Чик — и готово, — Иван сделал выразительный жест вокруг шеи.

— Ты чему его, дурак, учишь? — вскипела Варвара. — У тебя только в башке одна поножовщина.

— Не ругайся, Варвара. Это я к слову, — сунув ноги в валенки, Чугунный слез с печки.

— Покормила бы маленько! — глубоко сидящие глаза Ивана блеснули из-под лохматых бровей и вновь спрятались.

Варвара стала собирать на стол.

Все трое появились в городе через год после окончания гражданской войны. Купили избу, и зимой Варвара занималась спекуляцией, перекупая орехи и масло.

Чугунный каждое лето куда-то исчезал вместе со Стёпкой, и оба являлись домой лишь глубокой осенью.

Стёпка одно время учился в школе, но был исключён за воровство.

О появлении в городе Кирика и Яньки он узнал от своего приятеля Пашки Загребина.

Однажды, вернувшись летом из тайги, Чугунный похвастался:

— Хватит, пожили бедно. Нашёл жилу. Золото богатое. Но пока об этом молчок. Проболтаетесь — душу из вас выну, — пригрозил он Варваре и Стёпке. — Одна только забота: пропал в тайге мой дружок алтаец Карманко. План золотоносного участка у него.

— Какой план, что ты мелешь? — удивилась Варвара. — Твой Карманко ни одной буквы не знает, а ты — план.

Чугунный загрёб бороду в кулак и зло посмотрел на хозяйку.

— Вот в этом всё и дело, что неграмотный, да и твой балбес хорош, — кивнул он головой в сторону Стёпки. — Тоже учила дурака — читать как следует не умеет, — выругался Чугунный. — Слышь, поди-ка сюда, — Иван поманил Варвару.

— Карманко ещё до этой самой заварухи, как её называют, революция, что ли, не знаю, — махнул он сердито рукой, — был проводником у одного учёного золотоискателя. Потом, слышь ты, тот заболел или Карманко его прихлопнул, судить не буду, одно только знаю, что тот учёный из тайги не вернулся. Карманко был не дурак, план припрятал, но мне не сказывает, куда его девал. Прошлым летом наткнулись мы на богатую жилу, а то, что будто в плане значится, где — то рядом, а найти не можем. Золотишко думаю сбыть надёжным людям… Приходят они к пещерам, что на Чарыше. Ружьецо-то нынче от них ведь достал, — кивнул он головой на новенький винчестер, висевший на стене. — Карманко меня с ними свёл, — Иван поднялся на ноги, запер дверь на крючок и зашептал:

— Карманко какие-то бумажки им передаёт, а что в них написано, не знаю, да и не наше это дело… — Иван грузно опустился на скамейку. — Ты Стёпку нынче не задерживай, пускай идёт со мной: он мне нужен будет, а в городе болтаться ему нечего, да и к тайге пускай привыкает. Евстигней — то, покойник, сама, поди, знаешь, от тайги жить пошёл.

Варвара молча кивнула головой.

В конце марта на южных склонах гор таял рыхлый снег и, сползая в ущелье, образовал заторы. Горячее солнце грело обнажённые камни, и между ними из расселин показалась первая робкая зелень. Голубое весеннее небо было чистым, прозрачным, как хрусталь; где-то внизу, скатываясь с гор, шумели озорные ручьи. В эти дни старый учитель Павел Иванович Каланаков после уроков уходил с ребятами за город. Ребята с увлечением слушали его рассказы о прошлом Алтая, о битвах алтайцев с джунгарскими ханами за свою свободу.

— Алтайцы жили в ужасной нищете, — говорил учитель. — Большинство из них не знало, что такое хлеб. В недрах земли были золото, железная руда, мрамор, в лесах — орех, пушнина, на лугах — богатые травы, но всё это принадлежало царю и зайсанам [28], а народ голодал. Вы слышали легенду об озере Алтын-Кол, или, как мы его называем, Телецком?

Это было давным-давно, один охотник нашёл в тайге самородок золота величиной с голову. В то время на Алтае был голод. Охотник обрадовался своей находке: «Продам золото, куплю хлеба», — думал он. И вот кому бы он ни предлагал золото, все отказывались, потому что самим нечего было есть. В отчаянии охотник забрался на высокую береговую скалу и бросил золото в воду. С тех пор то озеро стали называть Алтын-Кол, что значит Золотое озеро.

— А самородок нашли? — спросил Кирик.

— Нет, это только легенда, но озеро очень интересное. Оно имеет местами глубину больше трёхсот метров, длину до семидесяти восьми километров, ширину до пяти с лишним километров, находится в горах северо-восточного Алтая, на высоте четырёхсот семидесяти метров над уровнем моря.

— Павел Иванович, а пещеры на Алтае есть?

— Да, много ещё неисследованных пещер есть на Чарыше. В некоторых находили кости давно вымерших животных, пещеры Чарыша были когда-то жилищем древнего человека.

Однажды, оставшись одни, Кирик и Янька уселись на камни, любуясь лежащим внизу городом. Их внимание привлёк идущий по гребню горы человек с большой вязанкой хвороста на спине. Приглядевшись к нему, ребята чуть не вскрикнули от неожиданности.

То был Иван Чугунный — когда-то правая рука Евстигнея Зотникова. За последние годы он изменился мало. Та же медвежья поступь, длинные, как у гориллы, руки, приплюснутый нос, низкий покатый лоб, весь обросший волосами, с широко выдвинутой вперёд нижней челюстью. Он был похож на доисторического человека, о котором рассказывал Павел Иванович.