Тайна заброшенной часовни - Брошкевич Ежи. Страница 19

— Слепец! — завопил он. — Вы самый настоящий слепец, если увидели в этом просто «деревяшку»! Раз уж бы ничегошеньки не понимаете, да будет вам известно, что это не только прекрасное произведение искусства, но еще и больше деньги!

— Деньги? — оживился Толстый.

— Да! — горделиво вскинул голову магистр Потомок. — Деньги! Ог-ром-ные!

— Откуда вы знаете? — наивным детским голосом спросил Брошек. — Вы уже видели эту фигурку?

Магистр на мгновение онемел.

— Я-а-а-а? — наконец выдавил он. — Видел ли я ее? Нет! — повысил он голос. — Я ее никогда не видел! Никогда в жизни!

«Чего это он так подчеркивает, что никогда ее не видел? — лихорадочно соображал Брошек. — И вообще, откуда здесь взялось это, как он утверждает, сокровище? Ведь все более или менее ценное давным-давно растищили».

Магистр с нежностью смотрел на фигурку.

— Да ведь достаточно на нее взглянуть! — продолжал он. — Это уникальная вещь! Поистине уникальная! Прекрасное творение неизвестного, но безусловно великого художника.

— Это какая-то святая, да? — осторожно спросил Влодек.

— Неважно, молодой человек, — ответил магистр. — Важно то, что сотни лет назад искусный резчик по дереву создал эту женскую фигуру. Кто она? Неизвестно. Быть может, святая Анна или святая Катажина. Повторяю, это не имеет значения. По существу, это просто женщина. Добрая, заботливая… хранительница домашнего очага. Может быть, художник изобразил свою мать, может, это портрет его жены… Для нас важна красота скульптуры, ее правда, заключенная в дереве жизнь. Вы это видите? Понимаете?

Все молчали. Брошек, вытаращив глаза, смотрел на озаренное радостью и волнением лицо тощего великана.

— А откуда, — прохрипел наконец Толстый, — откуда она взялась?

— Не знаю, — сказал магистр. — Не знаю.

— Скажите, пожалуйста, — очень вежливо и наивно спросила Ика, — если это такое уж сокровище, на него ведь кто-нибудь может позариться?

— Э, — махнул рукой великан. — Столько лет оно здесь простояло… постоит еще немного. Я читал, что сюда должна приехать комиссия, и она позаботится о его сохранности.

В этот момент издалека, со стороны Великих Гор, прикатились отголоски очередной грозы.

— Ой, гроза! — пискнула Альберт голосом испуганной Катажины. — Я боюсь! Бежим!

Все молча направились к двери. Никто особо не торопился. Гроза была еще далеко. Магистр Потомок явно медлил и без конца оглядывался, словно мысленно прощался с деревянным изображением озабоченной доброй женщины. Даже Толстый будто задумался. А наша четверка, как ни старалась, не могла скрыть беспокойства. «Что все это значит? Что это может означать?» — крутилась в юных головах одна и та же мысль.

Магистр Потомок тщательно закрыл дверь на щеколду, и все спустились вниз. Толстый скрылся в сарае, магистр — в палатке, а ребята, добравшись до веранды, молча уселись на скамейку и осовело уставились друг на друга.

— Ну? — спросила наконец Ика.

Даже Влодек беспомощно развел руками. Даже Альберт не нашла, что сказать. Первым воспрял духом Брошек.

— Пацулка идет! — сказал он с надеждой в голсое.

Действительно, Пацулка был уже близко. Маленький колобок довольно комично, но быстро и целенаправленно катился по мосту.

Первым делом Пацулка сообщил, что туристы никуда не уехали — у них неполадки со сцеплением. Они ждут механика и играют в бридж.

Пацулке пришлось произнести целых шестнадцать слов кряду, что его заметно утомило.

Потом он уже только слушал других, сощурив глаза и время от времени улыбаясь. Узнав про исчезновение Зевса и Геры, он помрачнел, однако ненадолго. Хорошее расположение духа быстро к нему вернулось, поскольку для этого были все основания: в ларек завезли «раковые шейки», чем он не преминул воспользоваться.

Наконец Брошек, который был основным докладчиком, умолк. После него взяла слово Альберт. Она коротко рассказала, что акустический сигнал подкачал, зато положение гири возле фотоаппарата указывает, что какой-то снимок был сделан.

Пацулка, оживившись, поднял кверху палец и устремил на него внимательный взгляд.

— О, — произнес он.

— Пацулка прав, — сказал Брошек. — Пока нет фотографии, говорить не о чем.

— Нелепая история! — воскликнул Влодек.

— Не такая уж нелепая, — решительно возразила Альберт. — За ней что-то скрывается.

— Интересно, где теперь Пацулкины скульптуры, — задумчиво проговорила Ика.

Пацулка улыбнулся с грустной иронией неоцененного современниками художника, который не сомневается в своем таланте, и махнул рукой.

— И все-таки, что все это значит?! — раздраженно воскликнул Брошек. — Что это за вор, который крадет жалкие, ничего не стоящие деревяшки ради того, чтобы заменить их настоящим сокровищем?

Пацулка угрожающе засопел.

— Прости, дорогой Пацулка, — спохватился Брошек. — Конечно же, твои скульптуры грешно называть жалкими деревяшками. Я просто… Но эта новая скульптура… ах, если бы ты ее видел!

Пацулка простил Брошека. И задумался. Задумался так глубоко, что угостил всех «раковыми шейками» и сам этого не заметил.

Молчание затягивалось. В Великих Горах опять загудели грозовые жернова и заплясали пока еще бледные огненные стрелы. Дождь как будто усилился.

Наконец Пацулка принял решение. Он встал, жестом приказав остальным оставаться на месте. Все поняли: ему нужно побыть одному.

— Что этот чудила делает? — изумился Влодек.

В самом деле! Пацулка направился к палатке магистра. Шел он с видом скучающего ребенка, которого ничто и никто на свете особенно не интересует, но который от нечего делать глазеет по сторонам.

Беспечно что-то насвистывая, он сунул голову в палатку.

А через минуту (на веранде все затаили дыхание) ребятам представилась следующая картина: Пацулка с магистром прошествовали к часовне и, немного постояв перед входом, вошли внутрь.

— Смотрите! — прошептала Ика, хотя ее друзья и так смотрели во все глаза.

Из сарая высунулась голова Толстого.

— Фу-ты, ну-ты, — вздохнула Ика. — Бред какой-то! Похоже, здесь все друг за другом следят.

В самом деле: Толстый вылез из сарая, уселся на завалинке и, уставившись на часовню, замер, как истукан.

А Пацулка — тоже как истукан — стоял в часовне и смотрел, смотрел, смотрел. И, вопреки своим привычкам и убеждениям, позволил крайне неприятной волне уныния на несколько долгих мгновений себя захлестнуть. К унынию примешивалась зависть, но прежде всего — неподдельное восхищение и глубокое волнение.

Деревянная женщина, склонив голову, смотрела прямо на него, а он не мог оторвать от нее взгляда. Пацулка восхищался неброской красотой и одновременно чуть не плакал от досады. «Никогда, — думал он, — никогда, даже если тысячу лет стараться и мучиться, мне такого не сделать. Но почему?»

Магистр Потомок тоже молчал. Пацулка вдруг спохватился, не выдал ли он себя. Ведь магистру достаточно было разок на него взглянуть, чтобы понять: рядом с ним стоит не изнывающий от скуки пацаненок, вздумавший от нечего делать полюбоваться деревянным сокровищем, а человек, у которого есть в этом свой интерес. К счастью, склонившийся над фигуркой магистр забыл не только о Пацулке, но и обо всем на свете.

— Теперь вы сами видите, — произнес он каким-то чужим, нездешним голосом, — сколь она прекрасна в своей простоте. Сколько простоты в этой красоте. Это поразительная… поразительная работа.

Пацулке ужасно хотелось разделить восторги магистра, но он вовремя прикусил язык. И состроил самую глупую, какую только мог, гримасу.

— Э! — это было единственное, что он сказал.

Магистр посмотрел на него вначале строго, потом с жалостью. И щелкнул пальцами.

— Эх, дети, дети! — прошептал он.

Пацулка пробормотал что-то вроде «спасибо» и потопал обратно к веранде, на которой его друзья увлеченно резались в «кинга».

Постороннему наблюдателю могло показаться, что картежники по меньшей мере обнаружили в своей компании шулера. На самом же деле вспыхнувшая на веранде ссора к увлекательной игре в «кинга» никакого отношения не имела.