Удивительный заклад - Боронина Екатерина Сергеевна. Страница 2

Расплачивался Сёмка за свою любовь к чтению о сыщиках и гипнотизёрах тем, что мастерил для гимназиста деревянные шкатулочки и рамки для фотографий.

Шкатулки и рамки Костя дарил своим знакомым барышням. Был этот Костя лентяй и тупица и в каждом классе сидел по два года.

— Алексей! Поклянись, что никому не скажешь… — зашептал Сёмка, поправляя фитиль в лампе.

— Да ты о чём, Сёмка? — удивился я. — Ты сперва скажи.

— Нет! Ты сперва клятву дай по форме. Я тебе такую тайну открою!..

— Тайну?! А как клясться?

Сёмка любил придумывать замысловатые клятвы, но на этот раз он превзошёл себя.

— Говори так, Алексей: клянусь четырьмя сторонами света и розой ветров, что до самой смерти буду молчать о том, что сейчас услышу…

Я не знал тогда, что такое «роза ветров», но постеснялся спросить Сёмку. Клятва же мне понравилась. Она звучала таинственно. Когда я, сгорая от любопытства, дал клятву по всей форме, Сёмка полез на четвереньках в угол и вытащил из ящика для инструментов мирно спавшего там Снежка.

— Вот! Получай! Это я его нарочно запрятал, разозлился на тебя здорово! — сказал Сёмка. — Ты не думай, что он голодный, — торопливо добавил он. — Я его кормил.

Я уже сжал кулаки, чтобы отколотить похитителя, но вовремя спохватился: У Сёмки было такое таинственное лицо, что у меня прямо дух замер.

— Что? Говори!.. — сказал я шёпотом.

— Алексей! — начал Сёмка торжественным голосом. — Через три месяца я уезжаю в Америку!

В Америку! Сёмка уезжает в Америку… Сёмка, который не имеет права никуда ходить без ведома своего хозяина, не смеет даже сбегать к лесопилке — искупаться в самую невыносимую жару. Сёмка уезжает в Америку…

— Сёмка! Врёшь! — решительно заявил я.

Но Сёмка был невозмутим. Он ошеломил меня новым сообщением:

— Поступлю в ковбои и буду объезжать диких лошадей в прериях! Вот как этот! — и он протянул мне книжку, на обложке которой был нарисован всадник в широкополой шляпе, мчащийся на вороном коне. В руках у всадника было лассо.

— Вот это жизнь! — глаза Сёмки сияли восторгом. — А тут мне никакого интереса нет. С утра до вечера доски стругай да хозяйке в лавочку бегай!

Не буду во всех подробностях «описывать весь план Сёмкиного бегства в Америку, который он подробно развил передо мной. Он не совсем твёрдо знал географию, и я принуждён был внести существенные поправки в маршрут его путешествия. Помню, например, что он собирался отправиться в Америку через пустыню Сахару, что было совершенно противоестественно для человека, мечтавшего достичь берегов Нового Света в наикратчайший срок.

Но главная суть нашего разговора в тот вечер была не в этом. Сёмка был обеспокоен вот чем. Он намеревался в течение двух месяцев, пока он подготовит свой побег, выучить «американский» язык.

Не без злорадства я сказал, что в Америке говорят не на американском, а на английском языке.

— Не ври! — перебил меня Сёмка и, в подтверждение своей правоты, показал вырезанное из нашей губернской газеты объявление. В объявлении сообщалось, что: «Лица, желающие без посторонней помощи овладеть в совершенстве в течение двух месяцев разговорным американским языком, благоволят обратиться в книжный магазин Сысоева в городе Вологде, где могут за десять рублей приобрести полный самоучитель такового языка».

Я был посрамлён… Даже больше, я заподозрил в невежестве мою школьную учительницу, рассказывавшую нам об Америке.

— Вот этот самый… ну, как его? — самоучитель я и хочу купить, Алексей! — сказал Сёмка. — Завтра долговязый Костя едет на праздники в Вологду и взялся купить книжку. Только, значит…

Тут голос Сёмки дрогнул, и он шмыгнул носом.

— Ну что? — спросил я, уже полный сочувствия к планам Сёмки.

— Только вот… — Сёмка тяжело вздохнул. — Не хватает четырёх рубликов. Шесть есть, а четырёх нету…

Сёмка поведал мне, что он потихоньку от хозяина и хозяйки продал на базаре свои сапоги, которые справил месяц тому назад. За сапоги он получил шесть рублей. «Дело к лету, обойдусь без сапог, не барин!» — сказал он.

— Тебе же хозяин на пасху должен деньги отдать. Ты сам говорил, — сказали.

— В том-то и беда, что хозяин в следующую субботу отдаст, как заказчик с ним рассчитается. У хозяина теперь ни рубля, сам на праздники у лавочника в долг всё забрал.

Сёмка, по контракту с хозяином, жил, как тогда говорили, на готовых харчах, а два раза в год, на пасху и на рождество, получал по шести рублей. Из этих денег он справлял себе сапоги (от хозяина ему сапог не полагалось), а на остальное покупал фунт дешёвых конфет и непременно перочинный ножик. Ножички, особенно с несколькими лезвиями, были такой же страстью Сёмки, как и чтение книг про сыщиков и гипнотизёров.

И всё-таки Сёмка, по сравнению со мной, был богачом. У меня за целый год набиралось тогда рубль-полтора. Дома мне не давали ни копейки, а дарил мне эти деньги крёстный, сослуживец отца. Был он вдов, и детей у него не было. Но, однако, и эти деньги тратить без ведома отца я не смел. Обычно к осени на них справляли мне новую рубашку или шапку. Хранились мои сокровища в особой копилке, и ключ от неё был у отца.

На руках у меня не было даже пятачка, но помочь Сёмке мне очень хотелось. К тому же и меня соблазняла мысль изучить без всяких учителей за два месяца «американский» язык.

— А будешь ты мне давать этот самоучитель? — на всякий случай осведомился я у Сёмки.

— Клянусь четырьмя сторонами света и розой ветров, Алексей, буду давать! — воскликнул Сёмка. — Только бы деньги сегодня же раздобыть! Костя в восемь утра уезжает. Не принесу до восьми деньги на станцию — три года ждать придётся. — И Сёмка опять зашмыгал носом.

В самом деле, случай был редкий: из нашего города мало кто ездил в Вологду.

Попросить у кого-нибудь взаймы было дело безнадёжное, да и кто бы поверил мне или Сёмке. К тому же необходимо было всё дело хранить в строгой тайне от взрослых, чтобы не выдать Сёмкиных планов насчёт бегства в Америку. За такие намерения хозяин непременно вздул бы его или — хуже — заявил бы в полицию.

— Вот беда! Через неделю будут деньги… — продолжал жаловаться Сёмка. — А теперь всё пропадёт. Выучил бы американский и поехал, пока тепло. Зимой-то куда двинешься? По дороге замёрзнешь…

Меня всё больше и больше одолевало желание помочь Сёмке, но как, как?

— Слушай, Сёмка! — наконец сказал я. — У меня в копилке есть рубль. Вот только…

— Да что рубль! Не поможет! — махнул он рукой. — Видно, на роду мне написано — не бывать в Америке… — И Сёмка, который не плакал даже тогда, когда хозяин в сердцах или под пьяную руку больно рвал ему уши, вдруг заплакал самым жалким образом, как плачут совсем маленькие дети.

Этого я уже выдержать не мог. Я почувствовал к нему такую жалость, что был готов в эту минуту на что угодно, только бы помочь ему.

«У бабушки в нижнем ящике комода лежат три рубля. Она должна отдать их Храниду за перезаклад отцовских часов двадцатого… Сёмка получит деньги от хозяина раньше… Не позже субботы! — подумал я. — До девятнадцатого бабушка денег не хватится. А что, если?..»

На мгновение мне самому стало жутко от этих мыслей. Ведь деньги были приготовлены на перезаклад отцовских часов. Самой ценной вещи в доме! Но Сёмка продолжал горько плакать.

— Сирота я… Сирота и есть! — сквозь слёзы приговаривал он.

В это время бабушка позвала меня ужинать. Схватив Снежка, я шепнул Сёмке:

— Погоди, может, я принесу деньги. Ты не реви…

После ужина я принёс выкраденные из комода три рубля и свою копилку. В столярной с помощью ножа я вытряс из копилки рубль серебром. И три рубля одной зелёной бумажкой, и рубль из копилки я отдал Сёмке в долг…

Так завязался тот узелок, от которого потянулась длинная цепочка моих бед.

В копилку я положил железные кружочки, которыми моя сестра играла в «лавочку» со своими подругами. Железки заменяли им деньги. Потом я поставил копилку на прежнее место, на угловую полочку, и, сославшись на головную боль, поскорее лёг спать. Встревоженная мать подошла к сундуку, на котором я всегда спал, и пощупала мне лоб: нет ли жара.