Весёлая дорога - Арро Владимир Константинович. Страница 16
Так узбекские дехкане, не помня себя от радости, вернулись домой с богатым подарком.
Через тридцать три года в этом колхозе, конечно, многое изменилось. Тракторов, к примеру, стало девяносто шесть. Появилось шестнадцать хлопкоуборочных комбайнов и много других машин.
Только доброе чувство к ленинградцам осталось прежним.
В 1964 году, когда в колхозе прослышали про новые трактора, дехкане сказали:
— Что-то мы в Ленинграде давно не были.
Стали собираться. Ну, а какой подарок повезти с собой? Конечно, гранаты. Погрузили сочные плоды и отправились.
Встретили их как старых друзей. Снова они ходили по заводу, качали от удивления головами, всё не могли глаз оторвать от красавцев тракторов.
— Ну, а теперь мы к вам приедем, — сказали рабочие. — Ждите гостей.
Приезжают вскоре в колхоз, ну, и тоже, конечно, не с пустыми руками. Подарили колхозу два «кировца».
Ну и обрадовались дехкане!
— Наш дом — ваш дом! — говорят. — Наш сад — ваш сад! Даём название саду — имени Кировского завода!
Растут в саду сочные гранаты. Работают на хлопковых полях богатыри трактора. Дехкане довольны. Рабочие довольны.
Видите, какие хорошие плоды приносит вежливость?
В Ставропольском крае мне показали лучшего водителя «кировца». Он в это время распахивал поле.
— Вот подите к нему, — посоветовали. — Уж кто лучше него машину знает.
Подождал я, пока «кировец» поравнялся со мной, и махнул трактористу. Он спрыгнул вниз, мы поздоровались. Пожилой. Зовётся Владимиром Ивановичем.
Я стал ему объяснять, что так, мол, и так, интересуюсь. А он в это время молчал. Объяснил я ему и тоже замолчал. Жду. Молчим оба.
Вдруг он говорит:
— А чего стоять, поехали.
Ну, думаю, хорошо. Повезло. Там и разговоримся. Влез в кабину, сел рядом с ним. И пошли мы перепахивать поле. Едем, покачиваемся. А я, между прочим, жду, когда тракторист начнёт высказывать своё мнение о машине. Молчал он, молчал, потом наконец и говорит:
— Вот видишь, сидишь, как царь на троне…
Ну, думаю, дальше, дальше. А он снова замолчал.
— Ну, а ещё-то, — говорю, — что-нибудь скажите, Владимир Иванович.
— Да я же говорю, сидишь, как царь на троне. Только покачивает.
И снова молчит.
Ну, думаю, ничего от него дельного не добьёшься. И то хорошо, что на тракторе покатал. Поблагодарил тракториста и пошёл.
Вдруг он меня окликает:
— Постой, — говорит, — забыл тебе сказать. Сидишь, как царь на троне, только покачивает…
Что это, думаю, он смеётся надо мной?
А он продолжает:
— Вот я и говорю, на взгорках так и бросает, ты скажи там, кому следует, амплитуда большая, пусть амортизаторы сделают.
Так и закончилось моё интервью.
Ну что ж, у каждого своя манера разговаривать.
«Кировец», как настоящий трудяга, никогда не сидит без дела. Нет работы по специальности — давайте любую.
И хорошие хозяева дают. Хороший хозяин только и думает: куда бы его, семижильного, ещё направить? Какую бы ему ещё задачу задать?
В некоторых целинных совхозах «кировец» не только летом, но и зимой крутится, как савраска.
Возит молоко по бездорожью. Молоко отвезёт — лес надо буксировать. Лес отбуксирует — глядь, а тут и школьников из школы пора везти.
А что, школьников возить туда и обратно тоже нелёгкая задача. Дорог нет, снегу по горло, мороз. А уроки идут. И никто не может их отменить. Не имеет права.
Но и машина ни одна не идёт. То есть пойти-то она пойдёт, но где гарантия, что она не застрянет? Нет гарантии.
И тогда решают использовать самое сильное и надёжное средство: трактор «кировец». Запрягают его в огромные сани, на сани ставят вагон. А посреди вагона — маленькую печку-буржуйку, чтобы школьники, значит, носы не морозили.
Вот представьте себе такую картину: снежная равнина до горизонта, ни деревца, ни кустика, одни, может быть, степные волки. А посреди этой равнины, утопая по радиатор, тащится трактор с вагончиком — из трубы дым идёт. В вагончике вокруг печки сидят дети. Кто песню поёт, кто дремлет. А самый прилежный ученик стих повторяет, чтобы до школы успеть довезти, не растрясти в дороге:
Тракторист вполне может о себе сказать: «Работаю на ниве народного образования!».
Май в Ташкенте
Когда я уезжал в Ташкент, про меня говорили: «Какой счастливый. Природой полюбуется». Мне советовали: «Ты больше на природу смотри. Она красивая».
Я и сам понимал, что в Узбекистане прекрасная природа. Я думал про солнце, про цветущие тюльпаны и про клубнику, которая вот-вот будет стоить восемьдесят копеек килограмм. Такой мне представлялась природа этого края.
Кто бы мог подумать, что природа в эту весну покажет себя совсем с другой стороны, что не до клубники и не до тюльпанов нам будет и вообще не до любования.
За двадцать четыре часа до нашего приезда Ташкент содрогнулся от мощного подземного толчка. Закачались и рухнули многие дома, судорога прошла по всем зданиям города. К счастью, все жители успели выбежать на улицы. Выбежали — тут и остались. Всю ночь и весь следующий день люди вытаскивали свои вещи из-под развалин. Даже те, у кого дома уцелели, боялись в них заходить — ещё бы, город время от времени трясло и качало. Никто не знал, чего ждать от природы, каждую минуту она могла что-нибудь выкинуть. Такая щедрая, нежная, жизнеобильная природа Ташкента стала вдруг непостижимой, загадочной.
Всем, кто имел слабые знания по географии, в Ташкенте в мае было особенно тревожно. Они не только сами путались, но и путали других. Одни говорили, что под городом впадина, другие — что море, а третьи — что вулкан. Особенно они любили говорить про японских рыбок. Те рыбки перед землетрясением окрашиваются в другой цвет.
Тогда для всех приезжих и для местных жителей, кто имел пробелы в знаниях по географии, началось обучение.
За наши знания боролась вся Академия наук, городские власти и особенно начальник сейсмической станции «Ташкент» Валентин Уломов. Он постоянно выступал по радио, по телевидению и в газетах. Его полюбили. Все к нему так привыкли, что даже, ложась спать, звонили ему по телефону, чтобы он пожелал спокойной ночи.
От учёных мы узнали многое. Так, мы узнали, что северо-восточнее города расположен хребет Каржантау. От него и раньше происходили землетрясения. Одни участки земной коры опускаются, другие подымаются. Пласты давят друг на друга, им тесно, как пассажирам в автобусе. И когда одному какому-нибудь пласту становится совсем невтерпёж, он собирает все силы, поднатуживается и начинает распрямляться. Вот тогда-то люди, которые живут наверху, и начинают падать со своих кроватей на коврики, выбегать босиком на улицу и кричать: «Ну и тряхнуло!».
Так было и со мной.
Когда тебя выбрасывает из тёплой постели на пол, не знаешь, кого и ругать. На море, понятно, во время качки ругаешь ветер. На дороге, когда трясёт, шофёра. Дома, когда течёт из трубы, жилищную контору. А тут кого ругать?
Я вам должен сказать — это очень непривычно и даже страшновато, когда ругать некого. Может быть, поэтому вначале и была у людей такая растерянность.
Но потом всё выяснилось. Оказалось, что причина всех наших волнений — энергия. Та самая энергия, которая накопилась за сто лет в земных пластах. Мы стали ругать энергию.
И ещё мы узнали, что толчки бывают вертикальные и горизонтальные. Горизонтальные — хуже, от них совсем житья нет. Но и вертикальные — дрянь.
Всем, кто у меня теперь спрашивает, не было ли в земле трещин, я отвечаю: «Ты соображаешь? Ведь были одни вертикальные толчки!».