Жюль Верн - Борисов Леонид Ильич. Страница 19

Здесь его встретил человек, одетый во всё красное. Движением автомата он шагнул, остановился и, поклонившись, вопросительно произнес:

— Месье?..

«Что ему надо? — подумал Жюль. — Ах да, визитную карточку!» — и протянул ее.

— Пожалуйста!

Человек поднес ее к глазам, потом оглядел Жюля с ног до головы.

— Месье? — повторил он.

Жюль растерялся. Что нужно этому красноштанному, краснофрачному, красночулочному дураку? На нем даже парик цвета спелого помидора, а глаза как у кролика.

— Месье?.. — настойчиво произнес он и чуть прикрыл дверь, скрытую за драпировкой.

— На карточке сказано, кто я, — нерешительно пролепетал Жюль, совсем не зная того, что именно стояло на карточке; Барнаво, правда, что-то говорил по этому поводу, но мало ли что и о чем говорил Барнаво…

— Месье?.. — настойчиво и даже устало произнес красный человек.

— Жюль Верн, депутат от Нанта, — сказал Жюль. — Я прошу позвать месье Дюма, он…

Красный человек открыл дверь и с порога крикнул:

— Месье Жюль Верн, депутат от Нанта!

К Жюлю подлетел человек, одетый во всё зеленое, и сказал:

— Прошу депутата от города Нанта следовать за мною! — И повел его по деревянной винтовой лестнице наверх. У двери, обитой темным бархатом, он остановился:

— Жюлю Верну необходимо видеть Александра Дюма или Жюль Верн хочет принять участие в банкете?

Жюль подумал и — была не была — ответил:

— Суньте меня, куда вам будет угодно, я очень устал! Я прямо из Нанта!

— Месье шутник, — улыбнулся человек в зеленом и совершенно неожиданно переменил и тон и манеры: — Александр Дюма — великий человек, но он надавал нам столько инструкций, что мы всё перезабыли. Прошу вас посидеть в этой комнате, пока я докладываю о вас.

Жюль вошел в крохотную круглую комнату. На длинном узком столе он увидел коробки с сигарами и папиросами, вазу с бананами и гранатами. Через три минуты человек в зеленом вернулся и сказал:

— Прошу садиться! Возьмите сигару, она из Гаваны. Папиросы из Каира. В этом дворце я занимаю должность младшего психолога. Вас я вижу впервые здесь, но очень часто в Сорбонне. Не удивляйтесь, — я бывший преподаватель фехтования на филологическом факультете. В прошлом году эту дисциплину ликвидировали, и сам Александр Дюма пригласил меня к себе на службу. Должность моя несложна, но мне очень скучно: я привык к эспадронам, а мне приходится заниматься чепухой. Что поделаешь, Александр Дюма богат, я беден. Он талантлив, я только не без способностей.

— Что же вы здесь делаете? — спросил Жюль, сдирая кожицу с банана. — Если не ошибаюсь, вы обязаны распознавать посетителей, не так ли?

— Совершенно верно, мой друг, — ответил бывший преподаватель фехтования. — Вы из тех, кто, несомненно, заинтересует моего хозяина. Я доложу о вас, но раньше всего вам придется иметь дело с месье Арпентиньи, — он сегодня дежурный по приему провинциальных поклонников Дюма, просителей-литераторов и всех тех особ обоего пола, в которых я сомневаюсь…

Жюль съел банан и потянулся за гранатом. Ему хотелось попросить, у зеленого человека разрешения привести сюда Барнаво — в качестве посетителя, в котором сомневаются.

— Кто же, по-вашему, я? — спросил Жюль.

— Это нетрудно определить, раз мне уже известно, что вы студент. Вы провинциал, проникший сюда с помощью или, что вернее, по совету такого же провинциала, как вы сами. Ничего, ничего, не смущайтесь, — вы, будете приняты, вас хорошо накормят, подарят книгу с автографом, а если вы пишете и пришли с пьесой или романом — предложат наведаться этак через неделю. Я забыл, как вас зовут. Жюль Верн? Это недурно для титульного листа оцень толстой книги. Жюль Верн! Очень недурно. На прошлой неделе к нам приходил Анри Мюрже, он попросил у Дюма пособия в две тысячи франков.

— Любопытно, — насторожился Жюль. — Что же, помог Дюма бедному Мюрже?

— Дюма дал Мюрже сорок франков и дюжину галстуков, вышедших из моды. Кроме того, Дюма прислал к нему на дом доктора, — Мюрже отчаянно кашлял. Этот талантливый человек сумел получить и от доктора пять франков. Простите, я заболтался. Кто-то идет сюда.

В комнату без стука вошел высокий, нарядно одетый, красивый мужчина с острой бородкой и пышными усами — месье Арпентиньи. Жюль поднялся с дивана. «Держись, мой друг», — сказал он себе.

— С кем имею честь? — спросил вошедший, рассматривая Жюля в лорнет.

— Депутат от Нанта! Прибыл специально за тем, чтобы приветствовать месье Дюма!

Арпентиньи изобразил крайнюю степень удивления — жестами, мимикой, пожатием плеч:

— Депутат из Нанта? Приветствовать? Я, сударь, ничего не понимаю!

— Позвольте… — начал Жюль, о чем-то догадываясь.

— Я позволю вам всё, что хотите, но приезжать из Нанта специально за тем, чтобы… этого я не могу позволить! Это неостроумно, это дурно придумано! Это хорошо для журналиста какой-нибудь левой газетки, но в вашем случае…

— Совершенно верно, в моем случае это бездарно, месье, — со вздохом произнес Жюль. — Разрешите мне быть самим собою, — простодушно добавил он, чувствуя при этом, как страшная тяжесть вдруг упала с его плеч. — Я давно мечтаю познакомиться с месье Дюма. С этой целью, забыв о путях прямых и доступных, я избрал самый смешной, самый нелепый способ проникнуть сюда.

Арпентиньи сел и потянул за собою Жюля:

— Мне это нравится! У вас открытое, милое лицо, приятные манеры. Выдумывать следует не так, как это сделали вы. Никаких депутаций мой друг Александр не ждет. Просто к нему пришли и приехали друзья и добрые знакомые, чтобы поболтать, повеселиться. Вы, конечно, пишете?

— Стихи и песенки для театров в Латинском квартале, — ответил Жюль. — Кроме того, я задумал написать пьесу. Для этого мне нужно…

— Для этого нужны талант, вкус, хорошее здоровье, — заметил Арпентиньи. — И еще…

— И связи, — ввернул Жюль, полагая, что именно о них и скажет его новый знакомый в конце своего перечисления. Однако он ошибся.

— И терпение, — договорил Арпентиньи. — Талант делает пьесу. Вкус пишет характеры. Хорошее здоровье заканчивает всю работу. Терпение ставит пьесу на сцене.

— Я полагаю, — несмело проговорил Жюль, — что связи в состоянии заменить хорошее здоровье и терпение.

— О, вы столичная штучка! — воскликнул Арпентиньи, поднося к глазам своим лорнет. — Но вы не совсем правы. Возьмите, к примеру, меня. Я знаю всех и каждого в Париже, и что же? Пьесы мои не идут на сцене. На что рассчитываете вы, мой друг, идя к моему дорогому Александру?

— Рассчитываю получить помощь, месье.

— Какую именно помощь хотите вы получить? Франки, совет, указания, критику? Только ради всего этого и стоило идти сюда.

— Всё, кроме денег, — ответил Жюль. — Простите, но, видимо, мне нужно прийти сюда в другой раз, — теперь глубокая ночь…

— Именно теперь, сейчас, как раз сегодня, — уверил Арпентиньи. — Александр в прекрасном настроении. Я представлю ему вас. Кстати, вы явились пешком? В наемном экипаже?

Жюль вздрогнул, но не от испуга или неловкости, а от того приятного состояния, в котором он оказался по милости этого, вовсе не такого пустого, как отзывались о нем, Арпентиньи.

— Я приехал в вашей коляске! С вашей визитной карточкой! Позвольте, я расскажу!

Жюль рассказывал, его слушали — с улыбкой такой благодушной, что Жюль решился даже спросить: неужели месье не обратил внимания на то, что его везет чужой кучер, а также не объяснит ли он, для чего понадобилось Барнаво снабдить депутата от Нанта визитной карточкой Арпентиньи и каким образом добыта эта карточка?..

— Я слаб в психологии, мне больше удаются описания природы, поэтому я и прошу вас разъяснить мне все это, — сказал Жюль.

— Где же всё то, что вы написали? — спросил в свою очередь Арпентиньи, не желая, видимо, отвечать Жюлю.

— Я не храню написанного мною, я уничтожаю черновики, они мне не нравятся. Я пока что не печатаюсь…

— Значит, у вас есть терпение и вкус, — сказал Арпентиньи. — Что касается вашего Барнаво, то он весьма своеобразно понимает связи. Кроме того, мне кажется, что в данном случае мы имеем дело с бесспорным влиянием книг моего дорогого Александра. Вот вы сказали о Барнаво, об этом кучере. Вы кто, республиканец?