Ватага 'Семь ветров' - Соловейчик Симон Львович. Страница 11
Возможно, Галя ожидала, что Саша признается в любви к ней, и она уже выбирала подходящий ответ из имевшихся на этот случай заготовок, но длинный Саша Медведев нагнулся к ней и объявил, что он всех любит... Девчонок - всех!
Галя долго смеялась, чтобы скрыть досаду.
- Ну и как же я буду с тобой гулять, Саш, если ты всех любишь? А?
И вправду, как с таким гулять? На следующей перемене он вокруг Клавы Керунды, королевы Семи ветров, вьется.
Но и Керунда ему:
- Саша, Александр! Ну что ты за человек? Ведь Галя Полетаева тебе записочки пишет на каждом уроке, целые письма! Ведь все знают!
- Нет, я прямо потрясаюсь, - возмутился Саша. - Откуда всё знают? У Полетаевой с Фокиным сложные отношения, расстались давно, а всё никак не разберутся.
Вот она мне и рассказывает, совета просит, вот, посмотри,- неосторожно протянул записку доверчивый донжуан Саша Медведев, и тут случилось несчастье: налетела на них Лида Горюнова по прозвищу Гоша:
- Это что? От кого? Кому?
- Да это Полетаева пишет записки Медведеву, так, ерунда всякая, делать нечего.
Саша спрятал записку, он даже и не помнил потом, что Гоша подходила.
Ах, школьные записочки, школьные записки! Сколько счастья, сколько несчастья, сколько драм и трагедий связано с ними! Сколько тревожных минут! Какие страсти в двух-трех быстрых словах! Как ломались судьбы, когда записочки эти, ненадежной почтой - от парты к парте - пересылаясь, не по адресу попадали! Сколько героизма проявлено школьным человечеством, не выдавшим тайну записки учителям, и сколько скандалов, оскорблений, сколько мученичества принято, сколько народу из школы исключено из-за историй, начавшихся пустяковой запиской!
Но как счастливы бываем мы спустя двадцать, тридцать лет, если в старой книге вдруг обнаружим - нет, не засохший кленовый листок, не блекло-розовый высохший цветочек, а неувядшую школьную записку от нее лукавую, насмешливую и ласковую. Записку с согласием дружить, ваписку с отказом, или ревнивую записку, или запискуразрыв... Судя по берестяным новгородским находкам, это древнейший жанр - школьная записка, наспех составленная под строгим взглядом учителя и с опасностью для жизни переданная по назначению...
Дети, храните школьные записочки!
Через несколько минут стараниями Лиды Горюновой по прозвищу Гоша весь класс знал, что Саша Медведев всем показывает любовные записки Гали Полетаевой, а сама Галя плакала, а Гоша показывала на нее подругам :
- Смотрите, смотрите, рыдает! До-пры-га-лась!
И весь "колхоз" Клавы Керунды, королевы Семи ветров, жестоко осудил Галю Полетаеву за то, что она не умеет с одним гулять, а каждый день ей другой нужен, "на два фронта работает".
Галя же Полетаева, в свою очередь, поняла, что она опозорена на всю жизнь и лучше всего ей теперь умереть.
"И почему ни с кем ничего не происходит, только со мной? - думала Галя. - Лучше бы мне умереть!" Можно, конечно, перейти в другую школу, но Электрозаводск не Москва, здесь все про всех известно, и дурная слава потянется за Галей следом. Нет, только умереть, другого выхода не оставалось.
Но сначала надо было отомстить Сашке Медведеву, потому что еще ни одному человеку Галя обиды не простила - не было этого и никогда не будет. Поэтому, когда к ней подошел Володя Фокин, она пожаловалась ему, вытирая слезы:
- Из-за тебя все, Фокин, из-за тебя!
- Ну хорошо, Са-аша, ну хорошо, - сказал Фокин и пошел.
- Ты смотри, Фокин, не наделай глупостей! - крикнула Галя вдогонку, и почему-то ей сразу расхотелось умирать - по крайней мере до тех пор, пока она не узнает, как она будет отомщена.
* * *
В тот же вечер, часов в пять, Паша Медведев, "морячок", стоял с дружком у подъезда - просто так они стояли, не зная, как убить время. Фокин подошел с двумя большими хозяйственными сумками. В них не динамит был, как может подумать поклонник детективных романов, и Володя Фокин вовсе не собирался взрывать дом, в котором живет Саша Медведев. Просто мама послала его сдать белье в стирку, вот он и зашел по дороге.
- Пойдем со мной, Паша, свидетелем будешь, - сказал Фокин и тяжелым взглядом посмотрел на Пашу из-под круглой ровной челки, которая была в мода в художественном училище: считалось, что художник должен ходить с челкой.
- Свидетелем? А ты что, жениться собрался?
- Нет, брата твоего буду бить, из-за Галины.
- А, ну давай, - равнодушно сказал Паша. - Только его дома нет.
- А где же он? Перед Галиной неудобно, - вздохнул Фокин.
Если говорить честно, ему не слишком хотелось драться с верзилой Сашей Медведевым, к тому же еще и самбистом, но он обещал девушке, а по законам Семи ветров девушку можно обмануть любым образом, но драться за нее необходимо, тут обмана быть не может. Отсутствие Саши на месте, да еще при свидетелях, очень устраивало Фокина, и он уже взялся за свои сумки, как вдруг подошел Саша.
- Что ж ты? - сказал ему брат. - Тебя бить пришли, а тебя дома нет. Уклоняешься!
- Бить? Давно пора, - улыбнулся Саша.
- Да это я пошутил, - сказал Фокин. - Так, дельце одно есть. Отойдем?
Фокин попросил Пашу покараулить его сумки и пошел с Сашей в подъезд, мирно беседуя с ним. Они поднялись на третий этаж, где была квартира Саши, и тогда Фокин одним ударом свалил Сашу с ног, и только тот приподнялся ударил его ногой, и еще, и по лицу, с бешенством, возраставшим с каждым ударом, все сильнее и беспощаднее.
Наконец, когда Саша больше и не пытался подняться, а Фокин устал, он поправил воротник курточки, подтянул рукава и, не оглядываясь, спустился по лестнице.
- Ну? - спросил Паша внизу. - Уладили?
- Уладили, - сказал Фокин, поблагодарил Пашу за то, что тот постерег сумки, попрощался и пошел в прачзчную.
Через несколько минут "скорая помощь" увезла Сашу в больницу, у него была сломана переносица. Паша Медведев бросился было искать Фокина, чтобы переломать ему руки-ноги, но Сашина мама, следовательно Пашина родная тетка, вцепилась в него и взяла с него обещание не трогать Фокина, потому что она передает дело в милицию, а Паша, если Фокина изобьет, все запутает. Только таким доводом смогла она Пашу остановить. Но Паша с этой минуты места себе не находил, потому что на Семи ветрах не принято было обращаться в милицию и он знал, что товарищи его осудят. Избить - избей, убить - убивай, но без милиции. Поэтому-то милиции и было так трудно на Семи ветрах.
* * *
Вот так началась новая деятельность Алексея Алексеевича Каштанова. Еще за несколько дней до этих событий такая драка никоим образом не касалась бы его - мало ли драк на Семи ветрах? А теперь он сидел с Володей Фокиным и^ мучительно старался понять, что произошло, почему, и что он, старший воспитатель, должен делать, чтобы это никогда больше не повторилось.
- А если бы ты его убил? - спрашивал Каштанов Фокина. - Чуть правее пришелся бы удар или чуть левее - и всё... Ты когда бил - ты не боялся смерти человека?
- Я об этом не думал.
- Значит, на боялся...
- В жизни все опасно, Алексей Алексеевич. - Фокин сложил ладони шалашиком и говорил спокойно, будто они рассуждают вообще. Такой интересный философский разговор. - Если бы Медведев ударил первый, то я бы не встал. Сейчас я бы в больнице был, а вы Медведева расспрашивали бы.
- Значит, по-твоему, все на твоем месте поступили бы так же?
- Разумеется.
"Каким их словам научили: "разумеется", - подумал Каштанов. Культурные люди! Тонкие акварели рисует!
Осенний воздух передать может! Талант!"
- И вообще, Алексей Алексеевич, кто-то бьет, а когото бьют. Вчера я бил, сегодня меня бить будут - какая же разница?
Каштанов слушал Фокина не перебивая, и ему казалось, что тот раздваивается у него на глазах, расслаивается на умного, спокойного, культурного, вежливого, тонкого человека - и на бешеного зверя с беспощадными кулаками и бесчеловечной философией. Но кто жз перед ним? С кем ему, Каштанову, сражаться? Вэдь на самом-то деле он не может отделить в Фокине одно от другого, как сливки в сепараторе, на самом-то деле перед пим один человек, которому нет оправдания, нет!