Доктор Дулитл на Луне - Лофтинг Хью. Страница 8

Отныне мы могли со всей решительностью утверждать: именно деревья являются источником звуков и издают их совершенно сознательно. Они подражают действию Эоловой арфы, [1] поворачивая свои ветви под определенным углом к ветру, чтобы извлекать нужные ноты. Вечер, когда Доктор открыл это явление, которое было им названо поющими деревьями, я по его просьбе отметил в дневнике экспедиции как великий праздник. Этот вечер я не забуду никогда. Перед тем мы шли на звуки музыки уже не один час, причем Доктор держал в руке камертон, время от времени ударяя по нему, чтобы определить высоту этих звуков. И вдруг очутились на неширокой прогалине, посреди круга, который образовали особенно могучие лесные гиганты. Не нужно было никаких объяснений, чтобы, понять: перед нами самый настоящий оркестр. Завороженные, мы смотрели, как то одно, то другое дерево подставляет ветви ровному потоку ветра, и в ночной тишине звенят ясные и красивые ноты. Потом три или четыре дерева взмахнули ветвями разом — и воздух огласился звучным аккордом, гулко раскатившимся по джунглям. Да, это кажется фантастическим и невероятным — но, поверьте, у любого, кому довелось бы слышать и видеть происходившее, не могло остаться и тени сомнения, что деревья в самом деле производят звуки по своему желанию.

Конечно, заметил Доктор, это возможно только потому, что ветер остается ровным и постоянным. Больше всего ему хотелось понять, какой музыкальный лад используют деревья. Мне, надо признаться, это пение казалось нежным и благозвучным. В нем явственно слышался ритм; время от времени, хотя и не часто, некоторые фразы повторялись целиком. Мелодия была довольно затейливой и печальной. И даже мой неискушенный слух улавливал в ней признаки инструментовки: я отчетливо слышал высокие и низкие голоса, сливавшиеся в мягком, приятном звучании.

Я и сам был достаточно взволнован, но одушевление, которое испытывал Доктор, достигло последнего предела, — таким я не видел его раньше никогда.

— Ну, Стаббинс, — воскликнул он, — ты понимаешь, что это значит? Просто потрясающе! Если эти деревья могут петь хором, если они понимают друг друга и все вместе каждое, — стало быть, уних обязательно есть язык… Они умеют разговаривать! Язык, язык — в растительном мире! Мы должны его понять. Может быть, я и сам научусь на нем говорить… Стаббинс, это великий день!

После этого вечера, как бывало и раньше в подобных случаях, Доктор весь отдался охватившему его энтузиазму. Целые дни напролет, забывая не только о еде, но и о сне, он пытался разгадать новую загадку. А я — я всюду ходил за ним по пятам с блокнотом наготове. Но, разумеется, на долю Доктора выпадало гораздо больше работы — ведь по возвращении в лагерь он еще часами ломал голову над принесенными записями или занимался конструированием прибора, с помощью которого надеялся понять язык деревьев.

Как вы, возможно, помните, Джон Дулитл еще до нашего отлета с Земли предположил, что лунные колокольчики каким-то образом общаются друг с другом. Тогда же мы заметили, что в известных границах, допускаемых их положением, колокольчики могут свободно двигаться. Со временем эта их особенность стала для нас настолько привычной, что мы перестали обращать на нее внимание. А теперь Доктор задался вопросом: не могут ли подобные движения — колыханье ветвей, стеблей, листьев — и служить растениям в качестве речевого средства, чем-то вроде флажковой сигнальной системы? И он часами сидел возле некоторых деревьев и кустов, стараясь понять, используют ли они именно этот метод, чтобы переговариваться друг с другом.

^{ГЛАВА 9}

МЫ ИЗУЧАЕМ ЯЗЫК РАСТИТЕЛЬНОГО МИРА

В те дни и я, и Доктор не раз вспоминали одного человека — и не раз жалели, что его нет с нами: я имею в виду Длинную Стрелу, индейского натуралиста, с которым мы встретились на острове Паукообразных Обезьян. Правда, он никогда не утверждал, будто понимает язык растений; но его познания в области ботаники и естествоведения были настолько своеобычны, что здесь, на Луне, этот человек мог бы оказать нам неоценимую помощь. Длинная Стрела, сын Золотой Стрелы, не записывал своих научных идей. Да и как он мог бы это сделать, не умея писать? Зато он мог объяснить, почему пчела одного цвета садится на цветок другого цвета, почему такой-то мотылек выбирает такой-то куст, чтобы положить свои яйца, почему именно эти, а не другие личинки пожирают корни вот этого водяного растения.

Вечерами мы с Доктором часто говорили о Длинной Стреле, гадая, где он сейчас и чем занимается. В момент нашего отплытия он оставался на острове Паукообразных Обезьян; но это вовсе не означало, что он пребывает там и по сей день. Прирожденный бродяга, обожавший борьбу со стихиями и с так называемыми законами природы, Длинная Стрела мог теперь находиться в любом уголке Северной или Южной Америки.

Очень часто Доктор заговаривал и о моих родителях. Очевидно, он чувствовал глубокую вину перед ними, — хотя мое тайное бегство нельзя было поставить ему в упрек.

— Стаббинс, — повторял он мне то и дело, — тебе не следовало лететь сюда… Да-да, я знаю: ты это сделал только ради меня. Джекоб, твой отец, — и твоя матушка тоже — они же места себе не находят после твоего исчезновения. И ответственность за это несу я… Ну, теперь уж ничего не поделаешь… Вернемся к нашей работе.

И Доктор с головой уходил в какое-нибудь новое исследование, оставляя эту тему, — до тех пор, пока она снова не приходила ему на ум.

Все то время, что мы изучали растительный мир Луны, нам не давала покоя мысль, что здешние животные по какой-то непонятной причине продолжают уклоняться от встречи-с нами. Вечерами, когда мы ложились спать, нам часто казалось, что рядом летают и ползают огромные мотыльки, бабочки или жуки.

Два раза мы почти убеждались в этом воочию, вскакивая с постелей и успевая заметить колоссальный силуэт, исчезавший в ночной мгле. Нам, впрочем, не удавалось подбежать поближе и разглядеть гостей как следует, пока они находились в поле зрения. Но кто бы ни были эти существа, ясно было, что они являлись нарочно, чтобы посмотреть на нас. И что все они имеют крылья. Согласно теории Доктора, меньшая сила гравитации способствовала тому, что крылья у лунных насекомых получили гораздо более мощное развитие, чем на Земле.

И еще эти следы таинственного великана… Мы наталкивались на них в самых неожиданных местах. Если бы Доктор предоставил Полинезии и Чи-Чи полную свободу и разрешил им пойти по следу этого огромного создания одним, то они, думаю, настигли бы его очень быстро. Но Джон Дулитл все так же ревностно заботился, чтобы его семейство держалось вместе. Безошибочная интуиция Доктора подсказывала ему, что любая попытка разделиться таит в себе угрозу. Кроме того, и Чи-Чи, и Полинезия были совершенно незаменимы в трудных ситуациях. Правда, никого из них нельзя было назвать бойцом тяжелой весовой категории, зато обе были превосходными разведчиками и проводниками.

Некоторые из наших экспериментов уводили нас очень далеко в вересковую зону: там, бродя по склонам холмов, мы изучали кустарники, усыпанные пышными, яркими цветами; часто мы совершали многомильные походы вдоль рек, разглядывая высокие лилии, которые покачивали своими царственными головами над прибрежной осокой.

И наши усердные труды начали мало-помалу вознаграждаться.

Я был по-настоящему поражен, когда узнал, насколько тщательно Доктор подготовился к этой экспедиции. Решив во что бы то ни стало постигнуть тайну языка, которым, по его предположению, владели лунные растения, он вскоре сказал мне, что нам нужно вернуться к месту высадки и принести оттуда оставшиеся вещи.