Том 14. Первые товарищи - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 21

Одно меня печалило: постоянное ворчание Ирины… Я заметила, что строптивая старуха очень любит своего маленького внука и неохотно отпускает его от себя даже в школу.

У меня между игрушками была припрятана моя старая азбука, по которой мамочка учила меня читать.

Как-то вечером я показала ее Ванюше. Он увидел книжку с картинками и сказал, что по такой-то легче учиться, нежели в школе.

— Хочешь я тебя научу? — предложила я.

— Ты-то? — недоверчиво покачал он головою. — Ты разве учительница?

Усадив его в огороде между грядками капусты, я стала водить пальцем по странице и называть ему буквы. Их Ваня выучил еще в школе, и мне оставалось самое трудное — выучить его складам.

Склады подвигались медленнее. Ваня старался до поту и скоро сложил слова: баба, мама и вода.

Мы уже принимались за слово «изба», как вдруг послышалось мычание возвратившегося стада, и Буренка заглянула через плетень огорода.

— На сегодня довольно, а завтра будем еще учиться, — сказала я и, чтобы подбодрить моего ученика, прибавила: — Как ты выучишься читать — я подарю тебе эту книжку.

Ванюшка так обрадовался, что сам торопил меня садиться за книжку. Ирина очень довольна была нашими занятиями и смотрела на меня гораздо ласковее.

— Не балует парнишка! С ребятами не дерется, и то хорошо! — говорила она и даже погладила меня как-то по голове.

Наступили сенокосы. Мы с Ваней с утра побежали в поле, где уже работали «старшие». Я едва узнала няню в сарафане и платочке.

— Нянечка, какая ты смешная! — крикнула я ей еще издали. — Зачем ты так оделась?

— Жарко, Катенька, да и в городском платье косить неудобно.

Я села на полянку и смотрела, как красиво ложилась высокая, зеленая трава под косами работников. Они косили без отдыха, изредка только кто-нибудь из баб подходил покормить и покачать ребенка, спавшего тут же на сене, или испить квасу, принесенного ребятишками из деревни.

— Катя, Катя, беги сюда, беги скорее, — кричала мне няня, отошедшая довольно далеко.

Я кинулась к ней взапуски с Ванюшей.

— Тише, дети, тише, не растопчите! — остановила нас няня, закрывая собою что-то лежащее в траве.

— Что это там, нянечка? — я сгорала от любопытства.

— Да это птенчики! — вдруг весело вскричал Ванюша, успев заглянуть через руку матери.

— Птенчики, да, нянечка? — я наклонилась и увидела маленькое гнездышко, в котором пищали четыре крохотные, еще почти голенькие птички.

— Это они мать кличут, ишь как зовут-то сердешные! — говорила няня, и взяв гнездышко в руки, стала согревать птичек дыханием.

— Мама, мы их домой возьмем? — спросил Ваня.

— Нет, нет, как же они без матери останутся, они умрут! — возразила я.

Мне очень хотелось взять домой малюток, выкормить их и вырастить, но мне было жаль их маму — бедную маленькую птичку, которая, вероятно, полетела за кормом птенчикам и будет очень плакать, если не найдет своего гнездышка.

"А тут их съест кошка или злые мальчишки разорят гнездышко", — подумала я.

— Что же делать, нянечка? — приставала я к ней. — Придумай что-нибудь, пожалуйста!

— А дома съест Мишка! — догадался Ваня.

— Это правда, дети! И чтобы ничего этого не случилось, сделаем так. Птички останутся здесь до вечера, и мы покараулим — прилетит или нет к ним их мама. Если она не вернется в гнездышко, то мы унесем его с собою и поместим птичек там, где Мишка их не достанет. Только вы стерегите хорошенько.

Мы с Ваней до самого окончания работ не сходили с места, поджидая птичку. Но она не прилетела. Тогда мы с радостью взяли гнездышко с собой.

Мы с Ванюшей несли его по очереди до дома. Уморительно и жалко было смотреть на неоперившихся птенчиков, так смешно вытягивающих шейки и выводивших свое: "пиу, пиу".

Придя в избу, мы прежде всего заперли в кладовку Мишку, потом наловили комаров и червяков и накормили ими нагих маленьких питомцев.

Они скоро перестали пищать и уснули, уткнув под крылышки свои большие желтые носики. К ночи, однако, они снова захотели есть и запищали на разные лады. Мы снова наловили комаров и накормили маленькое семейство.

Когда утром мы подходили к городу, во всех церквах звонили в колокола. Няня не велела мне отходить от нее ни на улице, ни в церкви, боясь потерять меня в толпе.

Она крепко держала меня за руку, а Марья вела Ванюшу. На улице было очень шумно и людно. Еле-еле пробрались мы к церкви и встали у паперти. В церковь нельзя было войти. Народ стоял там плотно, и нигде не было местечка.

По окончании службы из церкви вынесли образа, и певчие со священником пошли на площадь по улицам города.

— Это крестный ход, — пояснила мне няня и провела меня под самыми образами, среди целой вереницы молящихся.

Мне было так весело и приятно слышать пение и видеть блестящие на солнышке образа.

Мы пошли вслед за крестным ходом и вернулись снова к церкви.

— Ну, вот и помолились Боженьке, — весело сказала няня, — а теперь закусим да и на ярмарку.

В церковной ограде многие богомольцы уже разложили пожитки и закусывали на скорую руку.

Тут же сидели и нищие, слепые и разные убогие, распевая духовные песни.

— Добрые люди, подайте бедному безногому! — раздался за нами жалобный голос.

Я обернулась и увидела несчастного калеку, у которого не было ног от самых коленей. Мне стало до слез жаль его.

— Няня, нянечка, — шептала я, дергая ее за платье, — дай ему копеечку…

— Сейчас, Катенька, — она полезла в карман и, достав медную денежку, дала мне для бедняка.

Я протянула руку и чуть не вскрикнула: у бедного калеки не было ни одного пальца на руках.

"Господи! Господи! — думала я. — Вот мы все здоровые, довольные, сытые, а он, бедный, как должен мучиться! А я еще капризничаю подчас, когда не исполняют мои желания, а у него нет самого необходимого".

— О чем ты, Катенька? — утешала меня няня, видя, что я горько плачу.

— Ах, нянечка, если бы ты знала, как мне жаль его! — призналась я.

— Что ж делать, моя девочка, слезами не поможешь, а вот лучше молись Боженьке за всех бедных и убогих, и Господь твоими молитвами поможет им.

— Да, да, нянечка, буду молиться! Непременно, — обещала я.

— А теперь пойдемте на ярмарку, налево кругом марш! — скомандовал дядя Василий.

— Платки, чулки, бусы, сережки, кольца! — зазывал продавец-ларечник на одном конце площади.

— Леденцы паточные, орехи каленые, пряники свежие! — кричал другой.

— Шелк, сукно, бархат, ленты! — выкрикивал третий.

У меня голова кружилась от этого шума. Я крепко прижималась к няне, боясь отстать от нее на шаг.

Деревенские дети и девушки в ярких сарафанах сновали между ларьками, покупали гостинцы и бойко торговались…

— Что тебе купить, Катенька? — спрашивали меня с двух сторон то Марьюшка, то няня.

Ванюша уже получил от отца сусального коня и целую шапку орехов.

— Дудку бы еще, тятя, — попросил мальчик.

— Дудку — так дудку! — и дядя Федор сторговал племяннику дешевую игрушку.

Ванюша сиял от удовольствия, прижимая к груди подарки. Мне, избалованной городской девочке, не нравились эти дешевые, грубые игрушки, и на вопрос "что мне хочется" я поблагодарила няню и попросила ее позволения покататься на карусели.

— Хорошо, — согласилась няня, — дядя Василий проведет тебя к каруселям; только ты слушайся и будь умница.

Василий взял меня за руку и подвел к палатке, в которой кружилось под музыку несколько деревянных лошадок с седоками и саночками.

Меня посадили в саночки, и я закружилась. К Василию подошел знакомый мужичок, и они разговорились неподалеку от карусели. Лошадки и саночки кружились все скорее и скорее… Наконец, они остановились. Я вылезла из саночек и хотела подойти к Василию, как вдруг около меня поднялась суматоха.