Робинзоны студеного острова - Вурдов Николай Александрович. Страница 12
— Тебя, наверно, давно уж дома не лупили? — с ничего хорошего не обещавшим спокойствием в голосе спросил Тема. — Или ты кайру с нами перепутал?
— Да я же не по вам… Я же рядом… Я думал, вы филоните, не хотите подбирать птицу.
— Дать ему хорошенько по шее! — горячился обычно сдержанный Володя Ермолин.
— Не трогайте юношу, — подошел к нам Толя Гулышев. — Он уже имел приятный разговор со мной. Он уже раскаивается. Он больше не будет.
О том, что «разговор» состоялся, свидетельствовал свежий синяк под левым глазом Булки.
Булка зло, исподлобья, взглянул на Толю, но благоразумно промолчал. Чувствовалось, что он не скоро забудет и простит этот синяк.
Но получилось иначе. Через два дня он смотрел на Толю как на лучшего друга и спасителя…
Мы с моря видели, как они шли поверху и стали спускаться к скалам: Петя шел впереди, Толя сзади. Вдруг из-под ног Пети стал оползать вниз каменистый грунт. Он быстро лег плашмя и, широко раскинув руки и ноги, стал карабкаться вверх, но — бесполезно. Он медленно сползал все ниже и ниже — к сорокаметровому обрыву, на дне которого виднелись зубья камней.
Мы в шлюпке похолодели от страха, Володя Ермолин закрыл глаза: вот-вот мы будем очевидцами страшного, непоправимого…
И тут не растерялся Толя. Он тоже лег плашмя и протянул Пете приклад винтовки.
«Что он делает? Ведь сейчас они полетят оба! Петя потянет его за собой", — встревожились мы, затаили дыхание…
Какими долгими показались эти секунды. И все-таки Толе удалось вытянуть наверх Петьку Окулова.
Мы сидели, уронив весла: не было сил грести после пережитого. И, только оказавшись в полосе прибоя, принялись дружно отгребать от опасного места…
Позже Петька, все еще бледный, пожал при нас руку Толе.
— Я твой должник, Толян. Теперь ты мне — друг навечно.
— О, как торжественно! — фыркнув, отмахнулся Толя. — Да если бы со мной случилось такое, разве ты бы не помог?
— Не знаю, — немного подумав, честно ответил Петька. — Может быть, и струсил бы, кто его знает…
Толя взял со всех слово, что никто не проболтается об этом случае: узнает Петрович — беда, очень не любил он такие истории.
Булка после этого разве что не молился на Толю. И характер его изменился: он перестал хорохориться, задирать младших ребят…
Как-то раз Петрович побывал во второй бригаде и пришел хмурый, расстроенный. Мы знали причину: вторая бригада больше добыла кайры. Хотя и ненамного, но соседи обошли нас.
— Обскакали нас, чижики-зяблики, — ворчал Петрович. — Прихожу сегодня во вторую, а Яша-салажонок шутки шутить со мной вздумал, насмехаться стал над стариком.
Видно было, что Петрович не на шутку обеспокоен. Он стал рассеянный, все думал о чем-то. И придумал. Сразу стал веселее.
Хитроумный Петрович, прирожденный рыбак, решил промышлять кайру… сетями. Для выполнения своего замысла он облюбовал небольшую подковообразную бухту с высокими скалистыми берегами. Кайры там было видимо-невидимо. У выхода из бухты он решил протянуть в воздухе широкую рыболовецкую сеть, закрепив концы ее на скалах.
Мы с азартом помогали, любопытствуя, что получится из интересной затеи бригадира, а он, возбужденный, как мальчишка, нетерпеливо подгонял, поторапливал.
И вот приготовления закончились. Петрович на шлюпке вышел на середину бухты. За спиной у него было двухствольное охотничье ружье. Мы еще ни разу не стреляли из него, боялись спугнуть птиц, но сейчас это ружье должно было сыграть важную роль в осуществлении плана Петровича.
Неторопливо приложив приклад к плечу, бригадир направил стволы в небо и выстрелил.
Что тут случилось! Весь базар снялся с места, сразу потемнело, словно черная туча покрыла небо, но через мгновение туча унеслась в море. Разорванная в клочья сеть одним концом лежала в воде, в ней бились кайры, но совсем немного — десятка два-три.
А посередине бухты, в шлюпке, неистовствовал Петрович. Он приплясывал на месте, рискуя упасть в воду, тряс бородой и посылал вслед птицам такие проклятья, каких мы не слыхали ни разу. Брезентовая роба его казалась перекрашенной: он был весь с ног до головы покрыт птичьим пометом. Мы не могли удержаться и, укрывшись за камнями, смеялись до боли в животе.
Петрович между тем снял куртку и со злостью швырнул ее в шлюпку, туда же полетела и зюйдвестка. Обмыв в море брюки и бахилы, он с подозрением посмотрел на нас, не насмехаемся ли мы над ним, и строго предупредил:
— Об этом — ни слова. Не только надо мной, старым дураком, над всей бригадой станут соседи смеяться.
Мы молчали. Но долго еще, стоило только кому-нибудь из нас вспомнить приплясывающего в шлюпке Петровича, мы фыркали от смеха.
9
Большой радостью, настоящим праздником, для всех нас был приход «Авангарда». Судно встало на якорь метрах в пятидесяти от берега. В отвалившей шлюпке сидело несколько матросов, начальник экспедиции Грозников и девушка.
Первым на берег вышел Грозников.
— Здорово, робинзоны! — зычно поздоровался он.
Мы дружно, весело ответили ему.
— Почему же мы робинзоны? — полюбопытствовал кто-то.
— А как же! Ведь живете-то на необитаемом острове. Вот и выходит — самые настоящие робинзоны.
Вот это здорово! Мы как-то и не подумали, что живем на необитаемом острове.
Начальник экспедиции познакомил нас с девушкой, медицинской сестрой.
— Доктор Валя, — улыбнулся он.
Валя покраснела, но тут же напустила на себя строгость.
Начальник экспедиции всматривался в наши лица, отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, шутил.
— Как живешь, Ванюша? — обнял он за плечи Ваню Чеснокова. — Хорошо знаю твоего отца. Много лет с ним плавал.
— Каков он у тебя работник? — спросил Грозников у Петровича.
Ваня стоял ни жив ни мертв: а вдруг бригадир вспомнит, как он уснул на птичьем базаре…
— Орел парнишка, — улыбнулся Петрович.
Ваня перевел дух и с благодарностью посмотрел на бригадира.
— Ну а как поработали бригады?
— А вот посмотрите сами, — со скромной готовностью показал Петрович на чаны с кайрой и ящики с яйцами.
Начальник экспедиции спрятал довольную улыбку в густых черных с проседью усах.
Потом обе бригады собрались в нашей палатке. Всех интересовали последние известия с фронтов. Они были неутешительны. Немцы опять рвались вперед, захватывая города, населенные пункты.
Когда их погонят с родной земли? А в том, что скоро погонят, никто не сомневался. Мы тогда не могли знать, что война продлится еще почти три года, что наши товарищи, ребята 1925 и 1926 годов рождения, уйдут на фронт и многие из них погибнут в борьбе с фашистами.
Грозников объяснил, что побережье Новой Земли входит в зону военных действий. Сюда залетают фашистские самолеты, на море пиратствуют подводные лодки. Недавно одна из них потопила транспорт «Крестьянин», возвращавшийся в Архангельск. Начальник экспедиции разговаривал со спасшимися членами команды и с их слов рассказал, как это было.
После сильнейшего взрыва судно стало быстро погружаться. Без паники люди успели сесть в спасательный вельбот, отойти от тонущего «Крестьянина».
Как только судно погрузилось, из глубины моря стала всплывать черная туша немецкой подводной лодки. На палубу вышли трое. Один из них приказал шлюпке подойти. Моряки не торопились: капитан незаметно уничтожал судовые документы.
— Чем было гружено судно? — прозвучал вопрос.
— Шли под балластом, — ответил капитан «Крестьянина».
— Зря потратили торпеду, — проворчал немец.
Потом фашисты стали совещаться между собой, решая судьбу терпящих бедствие (один из наших моряков знал немецкий язык).
— Утопить? — советовались на лодке.
— И так подохнут! К вечеру разыграется шторм, — решил командир подводной лодки…
Через несколько суток наши моряки с трудом добрались до берега…
— Фашисты злобствуют, зверствуют, рвутся на наши земли, — говорил Грозников, — но против них встал весь советский народ. Вы здесь своим трудом тоже помогаете фронту. Знаем, работа ваша тяжелая, опасная, но ведь и время-то тяжелое — военное, иначе не послали бы вас, школьников, на полярный остров. Можете считать, что вы тоже воюете. Каждое яйцо, каждая кайра, добытая для жителей нашего города, — ваш вклад в общее дело.