Робинзоны студеного острова - Вурдов Николай Александрович. Страница 10

Петрович любил повторять:

— Наша бригада третья по счету, но должна быть первой по работе.

Вся бригада добивалась этого.

Свободное от работы время, которого у нас оставалось не так уж много, каждый проводил по-своему.

Сережа Колтовой, мастер на все руки, вырезал из дерева шахматные фигурки. Он расчертил фанерную доску и стал записывать участников шахматного турнира. Желающих нашлось много. Но вот беда: был всего один набор шахмат Нетерпеливые болельщики толпились около играющих, давали советы, подсказывали, некоторые, особенно азартные, даже хватались за фигуры, чтобы сделать ход вместо играющих. Те нервничали, ругались, но на болельщиков это не действовало.

У кого-то нашлось домино. По вечерам стол трещал от стука костяшек, благо, он был добротно сколочен.

Мы любили читать книги, но их у нас было мало. Володя Ермолин раздал весь свой запас книг, которые привез в чемодане. За интересными книгами устанавливали очередь.

Геня Перфильев, Арся Баков, Ваня Чесноков и другие ребята помладше каким-то образом наловчились ловить полярных мышей — пеструшек. Они делали для них специальные ящички, кормили и ухаживали за своими «мышатами». Но однажды какой-то шутник в отсутствие Ильиничны привязал пеструшку к ее кровати и подложил под одеяло (Ильинична спала в углу палатки за ширмой из простыней).

Что потом было!.. На визг прибежали ребята из второй бригады. Ильинична, завернувшись в простыню, выскочила из-за ширмы и вся дрожала.

Виновника установить не удалось. После этого Петрович запретил держать пеструшек в палатке, а Ильинична два дня на всех дулась и ни с кем не разговаривала.

Саня Потапов и Петя Окулов попытались было наладить карточную игру, но Петрович решительно запретил даже в «простого дурака» играть.

— Начнете с «дурака», а кончите «очком». Видывал я, люди последнюю рубашку с себя проигрывали, — рассуждал он.

Картежники нашли себе убежище где-то за камнями, однако Петрович застал их и там, конфисковал карты и строго отчитал при всех.

— Дай, Петрович, поиграть, ведь все равно на острове никакое начальство не увидит, — попробовал было уговорить бригадира Саня Потапов, но Петрович строго осадил его:

— А ты, выходит, только начальства стесняешься? Может, и работать сюда ты только для начальства приехал?

Мне хорошо запомнилась футбольная встреча между бригадами. Затеял ее, конечно же, наш заядлый футболист Толя Гулышев.

День и час игры были назначены заранее. Команды готовились, тренировались. Мячом служил свернутый и крепко перевязанный кусок брезента.

Состав нашей команды обсуждался горячо, с криками, шумом. Каждый предлагал свой вариант. Младшие ребята были уже готовы за грудки схватиться. Сошлись на составе, предложенном Толей. В футболе он был признанный авторитет.

«И вот нашли большое поле». Правда, оно было маловато для футбольного, покрыто крупной галькой и имело наклон в сторону моря, но где же было искать лучшее?

Футбольные ворота обозначили два пустых ящика из-под консервов. У нас в воротах стоял один из «мощных мужиков» — Геня Перфильев, как всегда, спокойный, солидный, деловитый. В команде второй бригады вратарем был Боря Меньшиков, подпрыгивающий на месте от возбуждения. Судил встречу Геня Сабинин. Он недавно ушиб ногу о камень и ходил прихрамывая. Не сомневаясь в его честности и справедливости, Геню единогласно избрали обе команды. Не было, правда, свистка, но Геня так умел свистеть с помощью двух пальцев, что хоть уши затыкай. Для почетных болельщиков — Петровича, Яши и Ильиничны мы поставили пустые ящики, остальные зрители стояли.

Играли ребята азартно. Места было мало, и порой игроки сбивались в такую плотную кучу, что даже лихой свист судьи с трудом заставлял их разойтись по местам. Толя Гулышев выделялся из всех: он умел обойти двух, а то и, трех защитников, а те продолжали пинать ногами пустое место. Счет был 1: 0, а потом 3: 0 в пользу нашей команды.

Борю Меньшикова заменили в воротах, но и это не помогло.

Болельщики кричали и свистели, Ильинична охала и ахала. Петрович, встав с ящика, покрякивал и приседал на своих длинных ногах, а бригадир Яша при счете 4: 0 не выдержал и сам ринулся в гущу футбольной схватки. Тут уж возмутился Петрович, он ворвался на поле, ухватил бригадира за полу брезентовой куртки и поволок его, упирающегося, за собой, как на буксире.

— Ребята играют, а ты не встревай! — кипятился Петрович.

Судья Геня, забыв о своих обязанностях, хохотал, Ильинична, прямо-таки изнемогала от смеха. От души смеялись все ребята.

Игра закончилась со счетом 5: 0 в нашу пользу.

Долго после этого Ильинична со смехом вспоминала:

— Петрович-то, Петрович-то наш! Выбежал как молодой. Как коршун налетел на Яшу. Я думала — заклюет!

Петрович только смущенно хмыкал.

Я часто уходил в скалы. Там у меня было любимое местечко, со всех сторон защищенное от ветра. Здесь даже было что-то вроде грубого каменного кресла. На этой высоте, откуда были видны только море и небо, мне казалось, что у меня вырастают крылья, хотелось лететь вслед за чайками, хотелось петь, кричать от восторга. Я и пел до хрипоты все известные мне песни. А иногда здесь было хорошо вспоминать маму родных, далекий Архангельск…

В первые же дни жизни на острове — за работой, за нехитрыми играми и забавами, — мы ближе познакомились друг с другом, подружились. Даже Саня Потапов и Петя Окулов стали вести себя скромнее, не задирали носы перед младшими.

Вечерами перед сном, лежа в постелях, мы долго разговаривали, вспоминали довоенное время, рассказывали о себе. Эти вечерние беседы еще больше сближали нас, заставляли внимательнее относиться друг к другу. Бригада становилась как бы одной семьей.

Интересные вещи узнавал я о своих товарищах.

Володя Ермолин, оказывается, три года жил в Лондоне: его отец работал там торговым представителем (так вот откуда его заграничная одежда!). Володя умел свободно читать и говорить по-английски. Среди нас были ребята, изучавшие в школе английский язык. Они решили проэкзаменовать Володю, но он так часто и бойко затараторил, что никто ничего не понял, поэтому все решили, что он знает язык в совершенстве.

Сергей Колтовой родился в поморском селе Патракеевке, в котором почти все мужчины — моряки. Сам Сергей уже несколько раз ходил с отцом в море на рыболовном сейнере и единственный среди нас, «салаг», мог считаться заправским «мореманом». У него не было сомнений в выборе профессии: «Буду моряком, — говорил он, — а как же иначе? Это у нас — традиция!»

У Темы Кривополенова отец погиб еще во время войны с белофиннами, а недавно на фронте погиб старший брат. Тема бросил учебу, чтобы помогать больной матери. Он уже написал несколько заявлений в военкомат, просил взять добровольцем, но получил отказы.

Почти у всех ребят были на фронте отцы или братья, на некоторых из них уже пришли «похоронки».

Старшие ребята, кому исполнилось семнадцать лет, должны были осенью призываться в Армию. Мы, младшие, завидовали им.