Робинзоны студеного острова - Вурдов Николай Александрович. Страница 8

Из чаек больше всего на птичьем базаре чаек-моевок. Это трехпалые птицы длиной около сорока сантиметров. Голова, шея, низ тела у них — белые, спина и крылья — голубовато-серые. Чайки для своих птенцов устраивают гнезда из ила и водорослей.

Легкие подвижные чайки хватали рыбу прямо с поверхности воды, занимались они и разбоем: налетали на возвращавшихся с моря кайр и отбирали у них добычу. Пираты, да и только! Иногда крупные чайки пытались разбойничать и в гнездовьях кайр. Вся колония кайр приходила в беспокойство, гам усиливался и, казалось, доходил до предела, разбойника с позором изгоняли. Во время этой суматохи сотни яиц летели в море, невзначай уроненные всполошившимися хозяевами.

Можно было без конца смотреть на кипучую жизнь базара, но Петрович не любил безделья. Он посадил всех нас на землю недалеко от края скалы и, расхаживая, как заправский лектор, долго рассказывал о правилах, которые надо соблюдать при сборе яиц, страховке, самостраховке, говорил о внимательности, осторожности и не менее важных других вещах.

Признаться, мы слушали его довольно рассеянно: легко ли слушать, когда в уши рвется беспрерывный гам, а перед глазами такая картина, которую и в кино-то не увидишь?!

После «лекции» Петрович перепоясался веревкой и, сунув се конец нам, кряхтя полез было вниз — показать, как надо ходить по скалам, но тут ребята подняли такой шум, что даже кайр перекричали.

— Что мы маленькие, что ли?

Пришлось бригадиру отказаться от своей затеи.

Он разбил всех на группы по три человека и каждой отвел свой участок. Я попал в одну группу с Темой Кривополеновым и Володей Ермолиным.

Теме шестнадцать лет, лицо его всегда подвижное, озорное, а в глазах так и прыгают чертенята. Безобидно разыграть товарища — любимое его занятие. А в общем-то он парень толковый, не робкий, в случае чего может постоять и за себя и за товарища.

Володе Ермолину тоже шестнадцать. У него тонкое интеллигентное лицо, сдержанные манеры. Володя одевался аккуратно, даже немного щеголевато, носил синие брюки с металлическими заклепками на карманчиках, кожаную куртку на застежке «молния», кепку «лондонку». Ребята не удивлялись: у многих отцы были моряками и привозили домой заграничные подарки.

С величайшим старанием перепоясали мы веревкой Тему. Он подошел ко краю скалы, заглянул вниз и, отшатнувшись, дурашливо взвизгнул:

— Ой, мамоньки! Ой, боюсь!

И хотя Тема дурачился, по слегка побледневшему лицу было заметно, что ему и в самом деле немного не по себе. Сорокаметровая, почти отвесно падающая скала, у подножия которой билось о камни море, внушала страх. Край скалы как бы притягивал к себе, от взгляда вниз кружилась голова.

— Не строй клоуна, тут не цирк, — серьезно заметил ему Петрович.

Тема подтянул брюки, лихо подмигнул нам и стал спускаться вниз на скалы. В руках у него была плетеная корзина для яиц.

Мы с Володей крепко держали веревку и по сигналу Темы потравливали ее. Было страшновато за товарища, который находился где-то внизу над гомонящей бездной.

Петрович беспокойно ходил от группы к группе ребят, ворчал, поучал, покрикивал.

Мы уже успели поднять корзину с собранными Темой яйцами, как вдруг веревка, к которой он был привязан, ослабла и свободно повисла. Мы с Володей тупо уставились друг на друга. Страшно было представить, что могло произойти.

— Уп-пал, р-разбился, — с трудом выговорил Володя и вдруг, решительно махнув рукой, мол, была не была, стал спускаться на скалы, даже не обвязавшись веревкой.

— Куда? Назад! — раздался грозный окрик Петровича.

Бухая огромными рыбачьими сапожищами, потный, встревоженный, он подбежал к нам.

— Что случилось?

Мы кое-как объяснили.

— Те-о-ма! — закричали мы все трое.

— Чего голосите, черти? — неожиданно раздался его голос совсем рядом, из-за выступа скалы. — Выбрали веревку, обормоты, верблюды необученные. Хоть на пузе поднимайся наверх.

Мы с радостью слушали сердитую ругань Темы. А вот показался и он, с корзиной яиц, живой и невредимый.

Петрович облегченно вытер выступивший на лице пот.

Тема был здорово разозлен и, видимо, хотел по-свойски поговорить с нами, но, увидев яростные глаза Петровича, мигом остыл.

— Почему без веревки гулял милый мальчик? — зловеще тихо спросил его бригадир.

— Мешает она там. За скалы цепляется. Камни сверху сыплются, — неуверенно оправдывался Тема.

— Мешает?! — взорвался Петрович. — А ну марш в палатку, помогай картошку чистить. Там тебе никто не будет мешать.

— Ну что ты, Петрович! — пустил в ход подхалимскую улыбку Тема. — С кем и чего не бывает в первый раз! Я больше не буду отвязываться.

Но всегда покладистый добродушный Петрович так посмотрел на него, так затряс бородой, что было видно: на этот раз спорить с им бесполезно. Тема покорно поплелся к палатке.

Следующим на скалы пошел я.

В начале было страшновато. Высота пугала, сковывала движения, но к высоте, оказывается, можно быстро привыкнуть. Скоро я убедился, что на скалах есть удобные карнизы и площадки, по которым передвигаться без помощи веревки гораздо удобнее. Она временами действительно мешала, цепляясь за выступы, обрушивала сверху камни, которые со свистом проносились мимо головы.

Я медленно передвигался по карнизам и складывал в корзину яйца. Кайры почти совсем не боялись меня и грозно кричали при моем приближении. Таких бесстрашных я бесцеремонно сталкивал с места.

Оказалось, что собирать яйца — дело азартное. Я увлекся и, стал терять осторожность. Добравшись до подходящей площадки, я освобождался от веревки. Яйца клал в карманы, в шапку, под рубашку, а потом возвращался и перекладывал свою добычу в корзину.

И вот при переходе с площадки на площадку я почувствовал, как плоские плитчатые камни под ногами зашевелились и осыпались вниз. Я повис на руках на сорокаметровой высоте. Словно током ударило по телу. «Все! Конец!» — обожгла мысль.

И сразу как будто стих гомон птичьего базара, зато явственно стал доноситься шум волн внизу подо мной. Пальцы крепко, до боли, вцепились в скалу, ноги судорожно искали твердую опору. Показалось, что и камни под руками начинают шевелиться. Я боялся сделать резкое движение, боялся глубока вздохнуть.

Но вот одна, а затем и другая нога почувствовали твердую опору. Медленно-медленно, осторожно переставляя руки и ноги, я добрался до своей надежной площадки, где была корзина и страховочный конец.

Сердце стучало часто и гулко. Да, действительно, прав Петрович: яйца собирать — не грибы собирать. «Ну теперь без страховочного конца — ни шагу!» — решил я.

Надо сказать, что впоследствии многие попадали в подобные переплеты, многие давали себе обещание быть осторожными, но проходил день-другой, пережитое забывалось, и опять ребята ходили по скалам без страховочного конца, в отсутствие Петровича, конечно.

В этот день все так увлеклись новой работой, что не обращали внимания на посыльных Ильиничны, она уже несколько раз звала обедать. Наконец она сама, запыхавшись от трудного подъема, пожаловала на базар и стала отчитывать Петровича.

— Ребята — ребята и есть, но ты-то, старый, почему их на обед не гонишь?

А мы и забыли про обед. До обеда ли тут, когда пере нами находились такие богатства. Да ведь им цены нет! Тысячи человек можно накормить в голодающем Архангельске. Мы, как скряги, добравшиеся до сокровищ, старались собрать как можно больше яиц…

Ильинична не зря поднималась приглашать на обед. Раскрасневшаяся, довольная, она с шутками-прибаутками щедро разливала густой вкусный суп с тушкой кайры на каждого едока. Затем были омлет, яйца вкрутую, сладкий чай. И все это без нормы, как в довоенное время: ешь, сколько влезет. Ильинична смотрела, как мы с аппетитом уплетаем приготовленные ею деликатесы, и радовалась:

— Ешьте, ешьте, ребята. Я сегодня прямо душу отвела — накормила людей как следует, а то надоело уж варить суп из семи круп. Кушайте, кушайте на здоровье, вы теперь — работники.