Дмитрий Донской - Бородин Сергей Петрович. Страница 17
– Моя там жизнь. Ой, под Коломною.
– С деньгой, значит, с Москвы домой идешь?
– Ой, не надть, отпусти, батя! Дома-то семья без хлеба, без крова…
– Ан и сам не знаю: пустить аль нет?
– Ой, пусти, кровный!
– Ан право не знаю.
– Ой, кровный!
– А денег-то много?
– Ой, нет.
– А долго на Москве-то был?
– Да третий месяц.
– Ну, понимай, деньги есть. Где кошель-то?
– Ой, пусти только.
– А что ж ты безоружный в лесу-то идешь?
– А с медведем иду, так не боязно.
– Вон он стоит, не помогает.
Мужик повернул из-под Кирилла голову и посмотрел на медведя. Тот стоял на задних лапах, поплясывал, но подходить ближе опасался.
– У, окаянный!
Кирилл привстал над мужиком:
– Ну-ка, подымись!
Мужик посмотрел на Кирилла с удивлением:
– Ты чего?
– Раздумал тебя душить. Живого с собой поведу.
– Ой, не на Москву ли?
– А чего ты спужался?
– Лучше уж тут кончай.
– Вона что! Чего ж там наделал?
– Да так…
Кирилл снова слегка нажал.
– Ой, батя! Ой, пусти, скажу.
– Ну?
– Как на рядах-то вечером отплясались, пошли с Топтыгой домой, в переулочке одно дело сдеял.
– Так, так. Каково же дело?
– Да так… Мелкое…
– Ну?
– Ой, скажу, скажу. Купца приткнул. Выручку взял.
– Много?
– Да так…
– А?
– Всю выручку.
– Поделишься?
– Пусти! Поделюсь.
– Ну смотри: слово – олово.
Кирилл привстал. Мужик вылез из-под него, разогнулся и помыкнулся было бежать, но рука Кирилла перехватила его. Кирилл стоял, а мужик опять лежал на земле.
– Вона ты какой! А я уж было поверил, хотел тебя в артель к себе взять.
– Неужли взял бы?
– Совсем было хотел, да вижу – лжив человек.
– Возьми, не покаешься.
– Ну-ка встань!
Мужик поднялся и, все еще робея, заговорил:
– В малиннике у меня… сума-то… Пойдем, что ль! Бери пополам.
– А не много ль тебе останется?
– Нет, давай пополам.
– Ну-ка, давай сперва гляНем. Они пошли к малиннику. Там в примятом логове лежали сума, железный костыль. Нашлась еда. Пересчитали богатство, выходило неплохо, хорошо торговал купец в свой последний день.
– Как же ты утек-то?
– А кто поводыря удерживать станет? Вора имают, а мы и в княжеский терем идем – песни поем.
– Ты что ж, первый раз домекнул?
– Первой. Раньше по малости баловал, ежли заглядится кто.
– И сходило?
– Раз заметили, да на медведя свалил, он, мол, озорник, а я скромник.
– Веселый ты, я вижу, человек.
– Да малость запечаловался, как ты насел.
– Опять смекаешь уйти?
Мужик задумался. Потом улыбнулся:
– Я тебе истинно, как отцу, скажу: шел и думал – дружка б мне, с кем бы по душам век жить.
– Что ж, посмотрим, каким-то сам ты дружком станешь.
– Не прогневаю.
Так они дальше шли вместе.
Конь сперва опасался зверя. Косил глазом, пофыркивал, прядал ушами.
Потом обнюхался, стал терпеть. Медведь был смирен; видно, не мучили, не дразнили сызмалу, теперь ластился к человеку, норовил пригреться около.
На стоянке, когда сели поснедать, медведь, соскучившись, толкнул носом вожака под локоть. Вожак даже выронил ломоть хлеба.
– Что ты, нечистый дух?
Но медведь снова толкнул носом под локоть.
– Не балуй! Поиграть просится, – объяснил он Кириллу.
– А как звать-то тебя?
– Тимошей.
– Ну-ка, Тимоша, поиграй.
– Да я могу, только не смейся.
– А чего ж тогда играть, ежели грех посмеяться?
– Ну так воля твоя.
Тимоша достал переладец, и нежная, ласковая долгая песенка потекла, словно где-то вдали выговаривали слова, словно пел чей-то нежный далекий голос.
Хорошо звучало в глухом, непроницаемом лесу. Конь пасся невдалеке, медведь поплясывал, то оттягивая зад, то размахивая в стороны лапами.
– Хорошо обучен! – похвалил Кирилл.
Зверь, будто утомясь, подошел к хозяину и лег у ног. Тимоша уткнул в него ноги, перестал играть и обернулся к Кириллу:
– А теперь, может, побывальщину послушать желаешь?
– Давай, давай!
– Я тебе новую.
– Ну-ну!
– Сам нынче в Москве перенял.
– Слухаю.
Тимоша начал древний запев о князе Владимире, пир описал и спор гостей, похвальбу богатырскую. Все давно было знакомо Кириллу, и каждый раз простором чистых полей, далью неведомых дорог, задумчивым раздольем мечтаний овевала Кирилла старая песня.
Но вдруг зазвучали гневом и жалобой свежие слона, ворвавшиеся в древнее описание пира:
Тимоша остановился и сказал Кириллу:
– Русскую землю, вишь, к своей земле приложить задумал!
– Пой еще, смекаю.
И Тимоша опять объяснил Кириллу:
– Не велит даже гонцу перед русским князем кланяться. Высоко занесся, басурман поганый!
– А послушай-ка, – перебил его Кирилл. – Ты в Москве о татарах ничего не слышал?
– Кто же не слышал? Идут на Москву. Если б не сутолока, я, может, и купца-то не согнул бы.
– А что там?
– Идут татары. Тьма! Дмитрий Иванович народ сбирает, полки снаряжает.
Я уж который день оттуда… Теперь небось вышли.
– А в какую сторону?
– Видать, рядом с нами к Оке идут. Я потому и обочную дорогу выбрал.
– Ну, не только потому!
– Да, может, и правда, не только.
– А войско-то велико ли?
– Да не шибко, видать, велико, а только оружия много. И, видать, оружие новое, немецкое али свейское, – у нас не бывало такого.
– Чего ж с собой не захватил?
Тимоша засмеялся:
– Да я уж прилаживался: мне б, господин Дмитрий Иванович, медведя б собрать, он татар бить у меня приучен. А Дмитрий Иванович смеется: "Тех татаровей по лесам наши медведи голыми руками скоро грабастать станут!"
– Ты чего ж, самого давно видал?
– Да не так давно. На его дворе играл в четверг поутру. Княгиня его на крыльцо вышла: "Нам, говорит, Тимоша, не до игры сейчас. Время стало богу молиться". А князь сам во дворе стоял, глядел, как из погребов оружие на воза грузили. Видно, в оружейной не уместилось али в тайне те склады держал до времени. Приветливой князь.
– Тебе виднее.
– А ты иначе разумеешь?
Кирилл смолчал.
Конь, похрапывая, перебирал траву. Зверь мирно дремал у Тимошиных ног. Вечерело. Предстояла последняя ночь в лесу: поутру решили выбираться на дорогу.
– Ну, ты, может, дальше попоешь эту песню, а?
– Да чего ж не спеть? Песня ко времени.
Он спел о том, как требовал Калин от Владимира угощенья для татарских войск:
Он спел о том, как быстро истекал срок, назначенный Калином Киевскому князю: