Мой брат Юрий - Гагарин Валентин Алексеевич. Страница 53

Рассказчиком бывший артиллерист оказался превосходным, он знал название буквально каждого села или городка, мимо которых мы проезжали, и много интересного о каждом из них помнил. Заслушался его не только Юра — и я. А он без останову сыпал именами Багратиона, Раевского, Платова, недобрым словом помянул ляхов, приходивших на смоленскую землю в начале смутного семнадцатого века.

— Вы учитель? — спросил у него Юра.

— Нет, просто историей государства Российского весьма интересуюсь. А по профессии я бухгалтер.

Он снова свернул папироску, ловко управляясь одной рукой, показал за окно:

— А вот и Петрищево.

Юра вскочил с места.

— Та самая деревня? Где Зою казнили?

— Та самая...

Прощаясь с нами на Белорусском вокзале, усач погладил Юру по голове:

— Главное, юноша, духом не падай. Вспоминай почаще, по какой дороге в столицу ехал. Смелости прибавляет.

— Валя, а кто такой этот капитан Тушин, про которого он помянул? — глядя вслед безрукому бухгалтеру, спросил Юра.

Как ни обидно признаваться, в тот раз проявил я полнейшее невежество.

— Наверно, тоже какой-нибудь герой.

В Белокаменной

Вестибюли метро переполнены. Толпы людей на лестничных маршах, в переходах, на эскалаторах. Все бегут, торопятся все, кто-то нечаянно задевает тебя, кто-то наступает на ногу, и не всегда услышишь «извините».

— Валь, а куда это все так спешат?

— Тут, Юра, время ценят, живут по минутам.

Я крепко держу его за руку, боюсь, как бы не потерялся, не отстал в этой многоликой, говорливой, сумасшедшей массе людей. В другой руке у меня фанерный, сколоченный отцом чемоданчик с нехитрыми пожитками брата. А у Юры глаза разбежались — он торопится рассмотреть все: и расписные стены подземных дворцов, и вагоны электрички, и москвичей — шумных, веселых, немного нервных, но уверенных в себе.

Я и сам не очень-то частый гость в Москве, и чувствую себя стесненно. Представляю, как выгляжу я в своей не первой молодости гимнастерке среди нарядных жителей столицы, вижу Юру со стороны — коротко стриженного паренька в дешевых брюках и ситцевой рубашонке, и предательские одолевают меня сомнения. Ну, зачем приехали мы сюда? Неужто сможет прижиться здесь Юрка, стать своим человеком в этом пестром и шумном мире?

Моя неуверенность передается брату. Он крепко сжимает мою руку в своей.

— Ну что же вы путаетесь под ногами?

— Посторонитесь, товарищи.

 Это все нам.

Наконец мы втискаемся в переполненный вагон, чьи-то локти остро упираются в наши бока, а мы стоим лицом к лицу, и я, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, рассказываю брату о берлинской подземке — во время войны видел я ее. В Берлине, рассказываю я, тоннели метро уже наших, и поезда неприглядней, и станции вовсе не похожи на дворцы.

— Я так и думал,— говорит Юра.— Так и думал, что наше метро должно быть лучше всех.

Выходим на станции «Сокол», разыскиваем дом, в котором живут родственники. В дверях встречает нас Прасковья Григорьевна, всплескивает руками:

— Наконец-то. А мы уж заждались. Савелий Иванович, уходя на работу, сказал, что если сегодня не приедете, вечером телеграммой вызывать будем.

Торопится усадить нас за стол:

— Подкрепитесь с дороги малость, а уж когда дядя Савва и девочки с работы придут, праздничный ужин устроим.

И минуты не может спокойно посидеть Прасковья Григорьевна: тащит с кухни тарелки с борщом, хлеб, какие-то закуски.

Юра зачарованно смотрит на стол — и ему и мне непривычно это обилие посуды, ножей и вилок, эти многочисленные яства; улучив момент, тихо говорит мне:

— Валь, давай-ка есть поменьше. У них ведь тоже семья, объедим...

Не знаю, каким образом услышала это Пра­сковья Григорьевна. Подошла к брату, положила руку на его плечо:

— Юра, чтобы я от тебя этого никогда больше не слышала. Договорились?

Юрка моментально стал пунцовым:

— Простите, тетя Паша.

Я взглянул на него и рассмеялся. Рассмеялась и Прасковья Григорьевна.

— Ничего, Юрушка, привыкнешь. Расскажи-ка лучше, как Москва тебе понравилась?

— Очень понравилась. Только народу везде слишком много.

— И к этому привыкнешь.

Вскоре вернулись с работы Савелий Иванович и Тоня с Лидой, наши двоюродные сестры. Из-за стола в этот день мы вышли не скоро.

День, кстати сказать, был субботний. Назавтра, в воскресенье, сестры показывали Юре столицу. Побывали они на Красной площади, в Историческом музее, в зоопарке. К вечеру Юрка, непривычный к московской сутолоке, едва на ногах стоял, но впечатлениями был, как говорится, перегружен.

Укладываясь на покой, нашел в себе силы вымолвить :

— Знал бы, что Москва такая интересная, еще бы раньше сюда приехал.

И тут же уснул.

Хождение по мукам

В понедельник мы втроем, Савелий Иванович, Юра и я, объехали все ремесленные училища Москвы. И везде слышали одно и то же:

— Набор окончен. Да и не принимаем с шестью классами.

Юра приуныл.

— Папа был прав. Надо в Гжатск возвращаться, семилетку кончать.

Прасковья Григорьевна, огорченная не меньше Юры, пыталась подбодрить его:

— Не горюй, Юрушка. Обязательно повезет, не может быть так, чтобы не повезло.

Вечером всех обрадовала Тоня:

— В Люберцах при заводе сельскохозяйственных машин есть училище. Говорят, там семилетка не обязательна.

Тоня, озабоченная судьбой брата, и с работы заблаговременно отпросилась.

— Завтра, ребята, поедем в Люберцы.

В Люберцах, однако, встретили нас неприветливо: от желающих попасть в училище не было отбою. В коридорах толкались переполошенные подростки, шепотом передавали друг другу новости, одну другой страшнее:

— Принимают только тех, у кого родителей нет...

— Одних московских набирают...

— У кого хоть одна троечка — даже документы не смотрят...

Последний слух оказался близким к истине: ребятам, имеющим тройки в свидетельствах, документы возвращали без долгих разговоров. Тоня, будучи коренной москвичкой, быстро и верно оценила обстановку:

— Не горюй, Юра, наша возьмет. В документах у тебя одни пятерки, а что только москвичей принимают — так это чушь...

Действительно, в приемной комиссии ознакомились с Юриным свидетельством об окончании шести классов и сразу же посоветовали готовиться к экзаменам. Предстояло сдавать русский язык — письменно и устно, литературу и арифметику.

— Только не рассчитывайте на общежитие,— предупредил секретарь комиссии.— Свободных мест почти нет.

Что ж, допустили к экзаменам — и то хорошо. Но я тут же прикинул, во сколько обойдется частная квартира, койка хотя бы, которую придется снимать для Юры, и подумал, что, вероятней всего, придется брату на сей год распроститься с мечтой о ремесленном училище.

Прасковья Григорьевна, когда вечером поведал я ей свои сомнения, негодующе замахала руками:

— Юра будет жить у нас. Главное сейчас, пусть получше к экзаменам подготовится.

И усадила младшего племянника за учебники: их у каких-то знакомых разыскали Тоня и Лида.

До экзаменов оставалось три дня.

Все эти дни в доме стояла удивительная тишина. Мы ходили на цыпочках, не разговаривали громко. Но время от времени тетя Паша подходила к Юре, отбирала книги:

— Иди-ка проветрись, погуляй. Через полчаса возвращайся.

Юра послушно шел на улицу и возвращался точно через полчаса — посвежевший, с новыми силами после прогулки.

Удивительно, сколько заботы и чуткости проявили к Юре в те дни в семье Савелия Ивановича.

И вот он наступил, день первого экзамена.

— Ну, Юрка, ни пуха тебе, ни пера!..