Гарун и Море Историй - Рушди Ахмед Салман. Страница 1

Салман Рушди

Гарун и Море Историй

I. ШАХ ТАРАБАР

Был когда-то в стране Алфабы печальный город; это был самый печальный город на свете — от печали он даже имя свое забыл. Он раскинулся у самого скорбного моря, где водились угрюмые угри, есть которых было так жалко, что людей просто мутило от тоски и даже синие небеса их не спасали.

В северной части печального города находились огромные заводы, которые (так я слышал) эту печаль производили, упаковывали и рассылали по всему миру, а мир, казалось, никак не мог ею насытиться. Из труб заводов печали шел черный дым, нависавший над городом, как плохие новости.

В самом сердце города, неподалеку от заброшенной зоны похожих на разбитые надежды руин, жил счастливый юноша по имени Гарун, единственный сын сказочника Рашида Халифа, хорошо известного в этой метрополии несчастья как своим веселым нравом, так и своими бесконечными притчами, анекдотами и легендами, за которые он получил сразу два прозвища. Для почитателей он был — Рашид Океан Познаний, столь же изобилующий веселыми историями, как море — угрюмыми угрями; завистники-злопыхатели звали его не иначе как Шах Тарабар. А для своей жены Сорейи он много лет был таким любящим мужем, о каком можно только мечтать, поэтому в детстве Гарун не видел ни уныния, ни хмурых лиц; в доме у них всегда звучали смех отца и прекрасный, распускающийся в пении, как цветок, голос матери.

Но потом что-то случилось. (Кто знает, быть может, городской печали все же удалось просочиться к ним сквозь оконные щели.)

Однажды Сорейя замолчала в середине куплета, словно кто-то взял и повернул выключатель. Гарун подумал, что приближаются неприятности. Вот только предположить, насколько они окажутся серьезными, он тогда еще не мог.

А занятый сочинением историй Рашид Халиф не заметил, что Сорейя больше не поет, и это только ухудшило положение. Но ведь Рашид был очень занят, его все время где-то ждали, он же был Океаном Познаний и легендарным Шахом Тарабаром. Вечные репетиции, выступления. Ему приходилось так часто подниматься на сцену, что он перестал следить за тем, что происходило в его собственном доме. Рашид колесил по городу и стране со своими историями, а сидевшая дома Сорейя становилась все пасмурнее и пасмурнее, а иногда, предвещая бурю, даже грохотала.

При малейшей возможности Гарун следовал за отцом, ведь этот человек, вне всякого сомнения, был волшебником. Он поднимался на импровизированную сцену в каком-нибудь закоулке, полном малолетних оборванцев и беззубых стариков, и стоило ему открыть рот, как слонявшиеся повсюду коровы, навострив уши, застывали на месте, обезьяны одобрительно шумели на крышах домов, а попугаи пытались его передразнивать.

Гарун про себя называл отца Жонглером, потому что его истории на самом деле представляли собой множество разных сказок, а он жонглировал ими одновременно, заставляя их двигаться в головокружительном вихре, и никогда при этом не ошибался.

Откуда брались все эти истории? Казалось, стоит Рашиду растянуть губы в сочной красной улыбке, как оттуда выстрелит новенькая, с иголочки, сага, где полным-полно колдовства, любовных интриг, принцесс, злых дядей, толстых тетей, усатых гангстеров в желтых клетчатых штанах, фантастических мест, трусов, героев, сражений, плюс еще с полдюжины привязчивых мелодий. «Все откуда-то берется, — рассуждал Гарун, — значит, и эти истории не могут взяться из ничего…»

Но сколько бы он ни задавал отцу этот важный вопрос, Шах Тарабар только щурил свои (скажем честно) слегка навыкате глаза, похлопывал себя по колышущемуся животу и, прикусив большой палец, издавал смешные звуки: глюк-глюк-глюк. Гарун терпеть не мог, когда отец так делал.

— Ты мне скажешь или нет, откуда они на самом деле берутся? — не отставал он, а Рашид, загадочно приподнимая бровь, чертил пальцем в воздухе магический знак.

— Из великого Моря Историй, — отвечал он. — Стоит мне выпить теплой Воды Историй, и меня уже не остановишь.

Гаруна такой ответ злил еще больше.

— Ну и где же ты хранишь эту воду, — спрашивал он ехидно, — в грелке, да? Так я ни одной что-то у тебя не видел.

— Она течет из невидимого Крана, установленного одним из Джиннов Воды, — произносил Рашид с серьезным лицом. — Только для тех, кто подключен.

— А как можно подключиться?

— О-о, — вздыхал Шах Тарабар, — это Слишком Долго и Сложно Объяснять.

— Все равно, — продолжал Гарун мрачно, — никаких Джиннов Воды я тоже что-то не видел.

Рашид лишь пожимал плечами:

— Ты так поздно встаешь, что и молочника не видишь. Но ведь молоко-то ты пьешь. Так что давай, пожалуйста, безо всяких «если» и «но» — просто радуйся хорошим сказкам и все.

Этим дело и кончалось. Но однажды Гарун задал вопрос, после которого разверзлась преисподняя.

Семья Гаруна жила на первом этаже маленького бетонного дома с розовыми стенами, окнами салатного цвета и выкрашенными голубой краской балконами с металлическими завитушками. Все вместе это делало их жилище (на взгляд Гаруна) похожим скорее на пирожное, чем на здание. Дом был вовсе не роскошным и ничуть не напоминал небоскреб, где живут супербогатые люди, но, с другой стороны, на жилища бедных он тоже не походил. Бедные сооружали себе ветхие хибары из старых картонных коробок и пластиковой пленки, склеивая их отчаянием. Были еще и супербедные — те, у кого вообще не было дома. Они спали на тротуаре или на крыльце какого-нибудь магазина, но даже за это им приходилось платить местным гангстерам. Словом, Гаруну и впрямь повезло; вот только везение имеет привычку скрываться без предупреждения. В эту минуту звезда счастья сияет вам — а в следующую ее и след простыл.

Почти у всех жителей печального города были большие семьи, но дети бедных голодали и болели, а дети богатых объедались и ссорились из-за родительских денег. Гаруну хотелось знать, почему у него нет братьев и сестер, но единственным ответом, который ему удавалось получить от Рашида, было отсутствие ответа.

— В тебе, молодой Гарун Халиф, скрыто больше, чем может показаться на первый взгляд.

Ну и что же это означает?

— Создавая тебя, мы полностью израсходовали нашу квоту на детоматериал, — объяснял Рашид. — Того, что в тебе есть, хватило бы на четверых-пятерых детей. Да-да, сэр, тут скрыто намного больше, чем кажется на первый взгляд.

Рашид Халиф никогда не мог дать прямой ответ, как никогда не мог срезать путь, если дорога была длинная и петляющая. Сорейя отвечала Гаруну по-другому.

— Мы старались, — сказала она грустно, — но это не так просто. Посмотри на несчастных Зингаптов.

Зингапты жили наверху. Мистер Зингапт, клерк Городской Корпорации, был тощий, как жердь, прижимистый, с гнусавым голосом. Жена мистера Зингапта, Онита, была, напротив, женщина добрая, тучная и голосистая. Детей у них вообще не было, поэтому Онита Зингапт уделяла Гаруну больше внимания, чем тому хотелось бы. Она приносила ему конфеты (это было хорошо) и ерошила ему волосы (а это не очень), но когда она его обнимала и он не видел ничего, кроме складок ее тучного тела, — тут его охватывала настоящая паника.

Мистер Зингапт Гаруна не замечал, но зато всегда заговаривал с Сорейей, что Гаруну не нравилось. Особенно он злился, когда этот тип пускался критиковать Рашида-сказочника, а это происходило всякий раз, когда ему казалось, что Гарун не слышит.

— Этот ваш муж, вы уж меня простите, — заводил он своим тонким гнусавым голосом, — он у вас не на земле стоит, а в воздухе витает. Жизнь же не сказка и не магазин смешных подарков. Веселье до добра не доводит. Что толку в этих историях, если все они — вранье?