Операция «Дозор» - Егоров Николай Матвеевич. Страница 5

— Ты чего так! — крикнул Пантелей Олегу. — Какие тут полсилы?

Олег пошевелил пальцами, самодовольно улыбнулся:

— Смотря у кого какая сила. Мои полсилы с его полсилами, конечно, не сравнишь…

Митя выпрямился:

— Давай еще…

— Завтра продолжим, — сказал Пантелей Мите и повернулся к Олегу: — Ты не думай, что дух из нас вышиб! Еще посмотрим, кто крепче!

После тренировки Валерий Васильевич повел ребят умываться. Там, возле умывальника, Пантелей шепнул Мите:

— Мы с тобой к концерту свой номер подготовим. Я буду хулиганом-верзилой, а ты боксером, на которого хулиган нарвется. И получит сдачу…

— Так ты это обещал?

— Это! А разве не интересно…

— Интересно, — разочарованно сказал Митя. — Но это можно было сделать без ежедневных тренировок.

3

Большие вершины громоздились там, где небо скатывалось к земле. Даже в самые ясные дни эти лесистые громады ровно синели — так далеко они были. Когда-то давным-давно горы ушли отсюда, а одна замешкалась и теперь нависала над лагерем. До нее всего ничего — если выйдешь в путь после завтрака, к обеду в лагерь вернешься. Зеленая гора с рыжей шапкой набекрень, она к вечеру мрачнела, закутывалась в сизый туман. С этой горы и наплывала плотная, прохладная темень. Свет отступил в море и надолго задержался у горизонта. Он розовел и струился, а потом вдруг сник. И высветилась луна, и чистыми бездымными костерками разгорелись звезды.

Наступил длинный вечер, незаметно переходивший в ночь.

После ужина было велено всем одеться потеплее — сегодня кино.

У домика, в котором помещались кладовая завхоза и камера хранения, образовалась очередь. Меланья Фаддеевна, седенькая старушка в очках, ведавшая камерой хранения, выносила чемоданчики и рюкзаки, уговаривала:

— Дети, спокойней! Спокойней, дети! Успеете и одеться, и в кино попасть!

Но какая-то неведомая сила заставила их толкаться и ссориться.

Полторасыч оторвался от работы, поднял голову, и все пристыженно затихли. Прикрыв колени старым мешком, он сидел на перевернутом ящике и укреплял расшатавшиеся табуретки. Когда дело ладилось, он напевал что-то печальное, когда не ладилось — сердито замолкал.

Рассказывали, что во время Великой Отечественной войны у Павла Тарасовича погибли жена и сын — бомба попала в дом, в котором они жили. Сына он даже не видел. Тот родился, когда Павел Тарасович уже сражался на фронте. В ту пору Полторасыч был молодым, а воевал здорово — батальоном командовал, заслужил шесть орденов и много медалей. Сразу после Победы уволился из армии: здоровье ухудшилось — сказались ранения и контузии. Устроился завхозом в школу, а на лето уезжал в лагеря. Новой семьи он так и не завел и старался всегда быть при детях.

Плотно сжав губы, Полторасыч засадил в паз перекладину и перестарался — табуретка перекосилась и развалилась. Полторасыч исподлобья, поверх очков, съехавших на кончик носа, смотрел на обломки, как бы спрашивал: бросить вас или все-таки сбить-сколотить?

Из очереди выбрался Бастик Дзяк, схватил ножку с перекладинкой, торчавшей как магазин-рожок в автомате, упер в живот, застрочил:

— ДУ-ДУ-ДУ- Tax! Дуууу!

Полторасыч поправил очки:

— Покажи-ка этот автомат…

Бастик протянул ему деревяшку. Полторасыч повертел ее в руках:

— Ну и глаз у тебя! Похоже ведь!.. Как тебя зовут?… Бастик. Это как же, если полностью?

— Бастилий! Кдепость такая была в Падиже! И тюдьма! Ее восставшие даздушили!

— Да слыхал… Давай, лучше, Бастилий, к делу приспособим этот твой автомат. Помоги мне, пока твоя очередь не подошла…

Некоторое время они работали, ни слова не произнося. Потом Полторасыч спросил:

— А кем ты станешь, когда школу закончишь?

— Военным! Генедалом буду!

— Защитником Родины, значит…

— Нет, нападающим! Как только вдаг поднимется, я сдазу нападу!

Полторасыч сбросил очки на кончик носа, долго смотрел на Бастика:

— Молодец!.. Держи-ка тут — я шил вколочу…

Очередь распалась — заинтересовались ребята ремонтом табуреток: скажи любому — кинется в помощники Полторасычу. Да вот Бастик первым успел и — завидно другим…

Пантелей получил свой рюкзак, достал из него шерстяной свитер с короткими рукавами и здесь же, у камеры хранения, натянул его. Свитер был не нов, многажды стиран, стал тесноват, но зато хорошо облегал тело, словно мускулы вдруг бугристо наливались.

Пантелей пошел в кино важный и солидный, как настоящий силач. Даже локти в сторону вывернул, будто могучие мускулы мешали прижать их к бокам. И на скамейке перед экраном сидел, широко расставив ноги и положив кулаки на колени.

Во время концертов и киносеансов каждый отряд занимает свои постоянные места. Малыши — у самой эстрады, старшие — подальше. Пятый отряд — в середине этого зала под открытым небом. Орионовна сидит с девчонками, а с мальчишек глаз не спускает.

Валерий Васильевич прохаживается вдоль рядов и нет-нет, да и войдет в зону шестого отряда, скажет словечко-другое Валерии Васильевне.

Плаврук решил использовать время, оставшееся до сеанса и, стоя перед экраном, читал вслух правила поведения на воде. Он взял утвержденные начальником лагеря правила и изложил их стихами. Чтоб получалось складно, он при чтении чуть-чуть изменял некоторые слова:

Балваться нельзя нигде!
А тем боле в воде!

Эммануил Османович, зачитав пункт, требовал повторить его хором.

Малыши старались:

Сколько можно повторять,
что запрeщено нырять?

Ребята из старших отрядов только рты раскрывали и — ни звука. Эммануил Османович сердился, натягивал на лоб мичманку и все начинал сначала: он отвечал за порядок на пляже и боролся за него всеми силами.

Никто никогда не видал, чтоб Эммануил Османович купался в море. Одни утверждали что во время тихого часа он заплывает за горизонт, другие язвили, что он плохо плавает, если вообще умеет плавать. Проверить это не удавалось…

Пантелей сидит почти у края скамейки, за спиной у Капы и Бастика. Слева от Пантелея — Митя Янцевич, справа — Санька Багров.

Санька ерзает и тарахтит:

— Кино — первый сорт! Про индейцев. Посмотришь — и самому в индейцы захочется!

Бастик оборачивается:

— Дазве это война у индейцев! Вот бы настоящую — с танками и пушками — показали! Как наши фашистов гдомили!

— Про войну у Полторасыча можно спросить! А индейцев кто у нас видел? — спорил Санька.

Но как только свет погас и на экране появилось название мультфильма, с которого начинался сеанс, Санька нырнул в темноту и растворился в ней. Это было замечательно ловкое нахальство — под носом у Валерия Васильевича проскочил. Такое — не повторить! Слишком редкая удача, чтоб сразу двоим повезло. Попробуешь сам — попадешься. Надо выждать, но это значит — время терять.

Попробовал Пантелей мультики смотреть — не смотрелось. А-а, была не была!.. Предупредил Митю:

— Я сейчас, на минутку…

— Куда ты? С Санькой сговорился?

— Да ты что? Мне просто надо, — Пантелей огляделся: Валерия Васильевича нет ни возле пятого, ни возле шестого отряда, Орионовна от мультика не отрывается. — Ты побудь тут. Я скоро…

— А если я с тобой? — попросился Митя.

— Нельзя пока…

Пантелей перебрался на край скамьи, уставился на экран, будто сильно заинтересовался мультиком. Митя отвернулся, может, от обиды, может, для того, чтобы не привлекать к Пантелею внимания.

Миг потребовался на то, чтобы соскользнуть на траву и броситься за кусты, что окаймляют эстраду. И в этот миг на всякий случай схватился за живот. Если кто увидит, то скорее обсмеет, чем поднимет тревогу.

Два прыжка — и Пантелей у дорожки, обсаженной сиренью. Ровно подстриженные кусты тянулись, как два темных каменных забора. Между ними — залитый светом асфальт. На нем — ни души. Но выходить из тени опасно — еще наткнешься на кого-нибудь из взрослых, опоздавших в кино.