Посох Следопыта - Грачёва Катерина. Страница 7

Настя с Ириной лежали на мостике и смотрели в воду, а в воде были окуньки.

— Ты драматизируешь ситуацию, — сказала Архивариус, моча косу в воде и привлекая рыбок. — Конечно, обидно, что мы в телек не попали… Зато я вот что тебе скажу: летом можно ходить на школьный двор и писать протоколы. Там дела-то не маленькие творятся, знай наблюдай. То ленту магнитофонную там подбросят: кто? зачем? почему размотали? Можно её собрать и прослушать. То шпионские появляются буквы заржавелые: буквы Е и буквы Ш. В больших количествах. Если бы это была азбука, то были бы все буквы. А так подозрительно. А в школе нашей знаешь что творится? Директор-то наш не прост. У него какие-то связи. Он с какой-то женщиной по четвергам встречается. И это не его жена, мы уже выяснили.

— А вам-то какая разница, жена, не жена, — удивился Следопыт.

— Как какая! Чем он занимается вне семьи? Вот начнется сентябрь, мы про него выясним всё. Ты можешь возглавлять исследование — я тебе уступлю. Ты будешь Холмс, я буду Ватсон. Я буду документацию собирать. И все вещественные доказательства, и хранить, и описывать. А ты исследовать будешь, версии выдвигать. А Витька будет по поручениям бегать. Серёжке только не проболтайся, он ещё маленький такими серьёзными делами заниматься. А ещё папа говорит, можно будет дачу все равно снимать, только подороже. Вот Артём наверняка будет продолжать покупать путёвки. И Леон, и Элен. А больше всего везёт Лисьему Шагу. Они вообще смекалистые. Купили себе в том году сад за территорией, теперь он их собственный, и никакие Думы и Советы и все на свете революции у них этот сад не отнимут. Правда, удобства во дворе, но жить можно. Яблоки вкуснющие у них. И костер разводи сколько влезет, никто не тронет.

— Это все не то, — сказал Следопыт. — Дело же не в яблоках… В нас всех вместе же дело… Если не все вместе, а только некоторые избранные — это не то! А ещё чужих сколько будет, поди им объясни, что такое королевство, что такое малинник примирения… Понимаешь?

Архивариус не понимала. Они с Большой Ногой на даче два года были всего, а до этого, страх подумать, в пионерских лагерях сидели. Утром зарядка, днём футбол, потом купание по графику и мероприятия по графику. Просто смерть. И никакого тебе болота, где можно увидеть, как стрекозья личинка вылупляется, и никаких лягушек не разведёшь… Какой директор, какие буквы, какие яблоки?! Это родина моя, родина, родина, родина! Я вон на том камне себя человеком осознал в два с половиной года. Я на этом пляже чуть шею не свернул, когда учился на руках ходить… Я весь год только и жду, когда меня на родину, на родину отпустят…

— Ты страшно жадный, Следопыт, — сказала Архивариус, пытаясь поймать рукой окунька и всех их распугав. — Малинника тебе жалко, королевства жалко. Эх! Вот шныряют — хоть руками лови! Пошли за удочками.

— Не хочу за удочками, — сказал Следопыт. — Зачем за удочками, когда они зелёные, живые плавают? За что ты их удочками? Лучше хлебу принеси.

— Да хватит их на всех, на тебя живых, а на меня жареных, — сказала Ирина. Косу из воды вынула и ушла.

Вот так и будет. Когда здесь будут чужие, все вы станете жареные. И никто не будет видеть, что вы зелёные и живые. Что вы — самая родная родина.

— Йохооо! — шины по песку, Непобедимый приехал. Поскакал по мосту, снова всех рыбок распугал, на ходу маску нацепил, кувырком в воду. Заплыл под понтон.

— Чего я на дне увидел! Там садок старый лежит! Увидел и потерял! Представляешь!

Следопыт не выдержал, разделся скорее, тоже в воду.

— Дай маску-то, что ли!

— Ага, дай, я сам ещё не нанырялся… ну, на, бери. Вот здесь, в том направлении. Только смотри не стукнись головой о понтон, когда всплывать будешь.

Ныряли, ныряли, так и не нашли садок.

— Замело! — убежденно сказал Непобедимый. — Замело, ей-ей! Ну разве что ещё раз кассету поискать!

Кассету позавчера Серёжка в воду уронил. Уронил, и не нашли.

Ныряли за кассетой, тоже бесполезно. Если садок замело, разве кассету найдешь?

— Пройдет тыща лет, придут археологи и найдут нашу кассету, — говорил Непобедимый. — И скажут: надо же, что слушали наши предки! Унесут в музей. Что ты смеёшься? Все именно так и происходит. Так что Серёга-то историю сделал. Не то что мы. Ничего не догадались утопить.

— А у меня в одном месте клад зарыт в банке, — сказал Следопыт. — Деньги, правда. А где, я не скажу. В надежном месте. Для потомков. Представляешь, кто-то будет копать, а там клад! Представляешь, как обрадуется!

— А про наш дом смотри никому не говори, — сказал Непобедимый. — Ни единой душе. Потому что не поймут и всё нарушат. Нельзя, чтобы кто-то знал. Понимаешь? Обсмеют и сломают.

— Да понимаю уж, — сказал Следопыт. — Сам не проболтайся.

— Слово Непобедимого! Настя, у меня губы синие?

— Фиолетовые.

— У тебя синие. Пошли вылезать. А то увидят — попадёт. Поймет, что ли, кто-то, что мы садок искали. Нет, погоди, я ещё раз нырну, вдруг его обратно размело!

Настя вылезла, а он все нырял. И вдруг как закричит. Вытащил садок. Старый, ржавый.

Вылез на берег, и они его разглядывать стали. И Леон пришёл.

— Тьфу, — сказал. — Нашли драгоценность. У меня этих садков три штуки, и небось поновее. На что он вам сдался? Не раскрывается даже. Тащите теперь до мусорки.

Они оделись и пошли к мусорке.

— Я сейчас кину — с пяти шагов попаду, — сказал Непобедимый. — Хэй-йо-хооо!

— Лучше б ты его не находил, — расстроилась Настя. — Оставил бы для потомков.

— Для потомков Леон ещё один утопит, — засмеялся Непобедимый. — А я озеро расчистил. Хочешь груш? Сейчас натрясём. Их хорошо печь, только мне костры запретили. Хоть к Алинке иди просись костёр поразжигать… Нет, что угодно, только не к ней. Давай лучше так есть, пускай и зелёные.

Шли и ели груши, и конь между ними ехал, спицами блестел. И беды отодвинулись как-то.

Потом Непобедимый по своим делам отправился, а Настя попроведала паука Желтобрюшика, полила посаженный ею клёнчик-малышок, пристроилась в пустой беседке под пучками сухого чеснока и разных трав. Солнце бросало косые закатные лучи, в которых блестела мелкая природная пыль, ветерок тихо-тихо шевелил ароматные травяные метёлки. Настя впитывала эту неповторимо-щемящую музыку и думала: в самом деле, что мы оставим потомкам? Тем, которые придут через тысячу лет?

9. Тайна

А потом настал конец августа, настал сентябрь, и дача кончилась, и опять начался город. Словно долгий сон вдали от дома.

В городе всё было ненастоящее. Архивариус и Быстрая Нога окончательно превращались в Иринку и Витьку, и хотя жили они так же по соседству — этажом выше, и хотя бегали они друг к другу каждый день, и почту в коробочке пускали от балкона к балкону, и календариками менялись, и деловые бумаги вместе собирали — была у Иринки страсть к этим деловым бумагам, не зря ж она Архивариус. И всякое такое… Это было здорово, как отблеск дачи, но это всё-таки была не дача.

А в школе… А в школе, между прочим, учился Артём Непобедимый прямо за стенкой от Насти, в соседнем классе! Но только целый год от лета до лета они ни словечком не перебрасывались. И не вспоминали друг о друге, и даже сторонились. Чего там, в школе свои порядки! Там из своего-то класса нельзя с мальчиками дружить — засмеют, а уж о соседних и речи нет! И зачем пачкать жизнь этой глупостью? Доживём до лета, а там и поздороваемся… Только вот в этом-то году навряд ли уже поздороваемся…

А ночью снилась дача. Снилась и снилась. Как будто бежит Настя на дачу пешком, дороги не зная, зимою в шортах, и то учительница ругается, то родители, то хулиганы, то война, то землетрясение, а Настя все бежит на дачу, а как добежит, так сон и кончится, и плачь — не плачь, а придётся проснуться и в школу идти.