Бананы и Лимоны - Арро Владимир Константинович. Страница 3

— Но мне так стыдно за свой поступок, прямо не знаю, что мне делать со своим ужасным характером…

— Характер у тебя хороший, просто ты рассеянный и увлекающийся человек, но, знаешь, мне это даже нравится…

Конечно, Алиса не отвечала ни так ни этак, а все это были Петины выдумки. Она что-то списывала с доски, а в это время Петя — вот какой плохой ученик! — передавал ей записку. Она была такого содержания:

Циркуляр вернулся тотчас. Поперек него было написано:

И было подчеркнуто — «цирк».

Наверное, до корней волос покраснел тогда Петя, до того был метким намек. Нет, не хотела она примиренья, а он хотел, хотел!

Премьера

Если бы можно было, Петя прожил бы тот день по-другому с самого начала. Ну, пусть не с начала, а с того момента, когда он вспомнил, что идет в нечищеных ботинках. Из-за них он и задержался ровно на столько, что у самой парадной его успел перехватить Савва.

— Ага-а, вот повезло! — закричал он. — Вот повезло, так повезло!

— Кому повезло? — спросил Петя.

— Как кому, тебе! Пошли скорей!.. Ты и приодет хорошо, я смотрю, и ботинки у тебя начищены!

Не надо было Пете и спрашивать «куда», не надо было. Раз уж встретил Савву, можно было постоять для приличия три минуты или попросить, чтобы Савва его проводил до угла, а в подробности не вдаваться, мало ли у кого какие дела.

Но Петя спросил:

— Куда?

— Ах, ты прыгать будешь от радости, когда узнаешь! Я шел и думал: застану или не застану!.. Ну, как тебе повезло!

И это можно было пережить, подумаешь! Но Петя и тут не удержался.

— Ну, куда, — спросил он нетерпеливо, — куда?

— В цирк, на премьеру, вот куда! Родители должны были пойти, но к ним пришли гости. Ты хоть соображаешь, что такое премьера? Первое представление! Дрессированные аравийские львы! Рр-рры!.. Рр-рры!.. Морские котики! Мяу-мяу!.. Одновременно на манеже пять клоунов! А у нас первый ряд! Чего там только нет: наездники, эквилибристы!.. И все это еще никто не видел! Голову даю на отсечение, что мы из всей школы будем первые!

Конечно, тут по-разному можно было реагировать, например, спокойно выслушать и сказать: «Ты не обижайся, Савва, но, пока есть время, давай лучше позвоним Леше Копейкину». Или хлопнуть Савву по плечу и воскликнуть: «Ах, какая обида, у меня как раз сегодня дела!»

Но аравийские львы уже метались в бессильной ярости перед Петиным взором. И он сказал:

— А морские котики не мяукают.

— Конечно, не мяукают! — воскликнул Савва. — Это я так! А впрочем, не знаю. Ни разу в жизни не видел! Ну, что ты стоишь, пошли скорей!

Нужно было сказать: «Ты не обижайся, Савва, но давай лучше позвоним Леше Копейкину!»

— Побежали, вон наш автобус!

Нужно было сказать: «Ты не обижайся, Савва, но давай лучше позвоним Леше Копейкину!»

Но он побежал.

Побежал вслед за Саввой вдоль тротуара, а автобус подмигивал ему красным глазом, и это подмигивание гипнотизировало Петю, так что уже повернуть назад не было никаких сил.

И вот он в автобусе. Передает десять копеек.

— Оторвите, пожалуйста, два билета, — говорит.

А еще не поздно было воскликнуть: «Савва, ты не обижайся, но я с тобой всего одну остановку, нам как раз по пути!»

Но уже гремел «Выходной марш» из кинофильма «Цирк», и Петя видел, как, поглядывая через плечо на залитую огнями арену, взмахивал палочкой капельмейстер.

— А что это у тебя в руках так аккуратно завернуто? — спросил Савва, имея в виду нечто, укрытое со всех сторон плотной бумагой.

И Петя ответил как ни в чем не бывало:

— Цветы…

— Ах, ты не представляешь, как это кстати! — воскликнул Савва. — Это черт знает, как кстати! Как ты догадался? Ведь у нас с тобой первый ряд! Дрессировщица во втором отделении, но они не завянут и не замерзнут, ведь в цирке тепло!

Нет, еще не поздно было сказать: «Савва, ты не обижайся, но цветы предназначены совсем другому человеку, совсем другому, ты понимаешь?…»

Но Петя уже не был безучастен к тому, как сохранить цветы до конца второго отделения, и он сказал:

— А мы попросим их в воду поставить.

Вот с этой минуты все и было кончено.

То есть нет, с другой стороны все только начиналось: толчея у входа, проверка билетов, очередь в гардеробную и наконец вспыхнувшая вдруг алым ковром арена. Но если иметь в виду Петино душевное равновесие, то в тот миг, когда он предложил поставить цветы в воду, оно кончилось и началось сплошное терзание.

Правда, Петя об этом еще не подозревал, потому что, сидя вместе с Саввой в первом ряду, весь млел от страха и удовольствия, наблюдая за работой эквилибристов.

Он все ладоши отхлопал, когда по замкнутому кругу арены мчался, стоя в седле, всадник с красным полотнищем.

Он хохотал до слез, когда у незадачливого пианиста клавиши все вылетали да вылетали — и вдруг взорвался рояль! Какое уж тут терзание…

Мог ли он предположить, что именно в тот момент, когда он подталкивал Савву и, смеясь и корчась от смеха и умирая от хохота, только и в силах был выдавить из себя: «Вот здорово!.. Ой, не могу!.. Мне худо!..» — мог ли он предположить, что именно в этот момент его мама звонит по телефону и, улыбаясь от удовольствия, говорит:

— Алиса, милая, поздравляю тебя с днем рождения! Расти большая, красивая, умная! Тебе понравились цветы?

— Какие цветы? — тихо спрашивает Алиса.

— Которые принес Петя. Это и от меня, и от папы нашего, разве он не сказал?

— Вы извините, — после молчания отвечает Алиса, — но тут какое-то недоразумение… Мы ждали Петю, но его у нас нет.

— Как нет? Он же ушел часа полтора назад… И цветы понес. Ничего не понимаю. Ах, уж не случилось ли с ним чего-нибудь?…

Да, именно в этот момент с Петей случилось то, что он, изнемогая от смеха, чуть не вывалился с кресла на арену, хорошо, что его поддержал сосед.

Все, что было дальше, нет необходимости пересказывать, так как и без того ясно, что ничего хорошего не было.

И вот последнее напоминание: «в циркуляторах не нуждаемся». Как точка в конце предложения. Как печальный итог.

И тогда Петя послал еще одну записку — Леше Копейкину:

«Совершенно секретно! Прочитать и уничтожить! Двенадцать часов пополудни. Циркуляр серия 2 номер 12/21. Сидящей впереди вас воображуле дать тычка. О выполнении доложить».

Пожалуйте в кабинет!

Петя не заметил, как дверь класса открылась и вошел директор школы Аким Макарыч. Извинившись перед Варварой Петровной, он сказал:

— Мне бы Петю ненадолго.

— А, очень кстати, — ответила Варвара Петровна. — Он все равно ничего не слушает. Третью записку Леше Копейкину передает.

— Пожалуйте в кабинет! — поклонился Пете Аким Макарыч.

Петя встал под взглядами всего класса, стыдясь прежде всего за свою вину перед Варварой Петровной. Но потом, когда он шел по коридору рядом с Акимом Макарычем, им овладел еще больший страх. Зачем он понадобился в середине урока? Что случилось? В чем он еще виноват?

Аким Макарыч молчал вплоть до самого кабинета. Может быть, он даже умышленно молчал, чтобы дать Пете поразмышлять. Петя и размышлял, но ничего такого в голову ему не приходило.

И тогда он вспомнил, что бывали такие случаи, он даже где-то читал, что вызывать-то в кабинет вызывали, но вовсе не для того, чтобы ругать, вовсе и не для этого, а, наоборот, чтобы похвалить, поблагодарить, сказать: «Вот молодец, все бы так!»

Петя все в голове перебрал, но и хвалить-то его, вроде бы, было не за что. Ни хвалить, ни ругать. Ни ругать, ни хвалить. Но что-то все-таки было, иначе бы не вели.