Отвергнутый дар - Боумен Салли. Страница 54

Снимался эпизод в палаццо. Хелен должна была стоять у окна, потом обернуться и посмотреть на одного из двух своих возлюбленных, Льюис уже не помнил, на кого именно. Все очень просто, никакого текста. Тэд заставил ее сделать двадцать четыре дубля. Встала, обернулась, посмотрела. Двадцать четыре раза.

В промежутках между дублями режиссер что-то шептал Хелен на ухо. Она пробовала снова и снова. Ни разу не пожаловалась, не раздражалась, ни малейших признаков нетерпения или усталости, хотя позади был уже целый день работы. Хелен не спорила, как Ллойд Бейкер, просто молча выслушивала Тэда, иногда что-то произносила в ответ, но очень тихо – слов Синклеру было не слышно. До этого момента отношение к ней Льюиса было очень простым: он ее хотел, и точка. Но в тот день что-то изменилось. Он стоял у стены, в дальнем конце комнаты, среди аппаратуры и членов группы, и ему было совершенно неважно, сколько впереди еще дублей и долго ли его еще будут толкать со всех сторон. Он чувствовал, что может простоять так целую вечность, глядя на ее лицо, наблюдая за ее движениями.

Встала, обернулась, посмотрела. Встала, обернулась, посмотрела. Вот уже которую неделю Льюис видел перед собой этот ее образ и не мог избавиться от наваждения, даже понять, в чем его чары. Потом он попросил Тэда объяснить смысл эпизода, но тот только улыбнулся с таинственным, многозначительным видом. Синклер почувствовал, что эта улыбка закрывает перед ним некую дверь, за которой хранятся недоступные ему чудеса.

– Ну расскажи мне про героиню Хелен, – потребовал однажды Льюис. – Я в ней ни черта не понимаю. Почему она так себя ведет? Кто она вообще такая?

– Она отсутствующая женщина, – мягко улыбнулся Тэд.

Этот ответ еще больше разозлил Синклера, но запал в память. Теперь, видя перед собой Хелен, вновь и вновь оборачивающуюся к нему от окна, Льюис начал понимать, что имел в виду Тэд.

– В каком смысле отсутствующая? – поднял брови Ллойд Бейкер. – Моему герою известно, где она живет. Он же ее трахает, Тэд, верно? И не только он, еще и второй. Потом я узнаю об этом, начинаю беситься, так? Ну и в чем же проявляется ее отсутствие? – Ллойд помотал башкой, словно хотел вытряхнуть что-то из своих упрямых мозгов. Потом лицо его вдруг прояснилось. – А-а, понял. Кажется, начинаю врубаться. Ты имеешь в виду, что она как бы потеряна, а когда знакомится со мной…

– Нет, – терпеливо поправил его Тэд. – Я имею в виду совсем не это.

Ллойд насупился.

– Ну тогда нас несет куда-то не туда. Ведь это одна из моих главных сцен. Я всю ночь не спал, готовился. Давай хоть минутку поговорим о моем герое. Мне не вполне ясна его мотивация.

– Ллойд, мотивация вообще редко бывает ясной. Такова жизнь.

– Ты уверен?

– На все сто. – Тэд зевнул. – Ладно, давай снимать. Надо двигаться дальше.

Элен наблюдала за этой беседой, сидя на стуле в противоположном углу комнаты. Дело происходило в спальне, где большую часть места занимала кровать, а все остальное пространство было заставлено аппаратурой. После команды начинать съемку Элен поднялась.

Это была ключевая сцена. В картине она монтировалась в начале, но очередь до ее съемок дошла в самом конце. Элен подумала: «Вот и все. Как быстро пролетело время».

В первую неделю она была очень напугана. Все казалось таким странным, сложным, неуютным. Каждое утро у нее были влажные от пота ладони, и она буквально тряслась от страха. При этом Элен ровным счетом ничего не понимала. Очень мешало то, что эпизоды снимались не последовательно, по ходу сюжета, а как придется. Она не имела представления о киносъемочной аппаратуре, не понимала половины терминов. Очень трудно было найти точное место, где надо встать перед камерой, Элен все время стояла не там, где нужно. Руки и ноги затекали от скованности позы, голос звучал как чужой. Каждую секунду Элен ждала, что Тэд заорет на нее, обзовет ее бездарной самозванкой.

Но Тэд орал на кого угодно, только не на нее. Никогда не высмеивал ее, не терял терпения, как с Ллойдом. Просто подходил и начинал говорить своим смешным тоненьким голосом, и все становилось понятно.

– Доверяй себе, – повторял он.

Доверять себе? Элен чуть не расхохоталась, когда впервые услышала это. Как же она может себе доверять? В первые дни съемки она чувствовала, что вообще не понимает, кто она такая. Робко, боясь услышать насмешку, Элен призналась в этом Тэду. Тот мягко улыбнулся, показав желтые, прокуренные зубы. Вид у него был довольный.

– Это не имеет значения. Так даже еще лучше. Ты не Хелен, а Анна.

Так звали героиню, и после этого разговора Элен полюбила ее. Анна дала ей свободу, позволила забыть о положении рук и ног, о месте перед камерой. Анна жила собственной независимой жизнью и с течением времени становилась все более близкой. Теперь, стоя в свете юпитеров, Элен не ощущала страха – наоборот, чудесную легкость и свободу. Говорила и двигалась не она, а Анна; Элен просто одалживала ей свое тело.

По мере того как героиня фильма развивалась, сама Элен сжималась. Она принимала это с радостью. Ей хотелось, чтобы побыстрее началась съемка очередной сцены и свершилось чудесное превращение. Во время работы все остальное переставало существовать. Элен забывала про Оранджберг, про Эдуарда, про ребенка. Не было ни боли, ни тревоги. Она умирала – оставалась только Анна. Элен с нетерпением ждала этих часов забытья; через месяц она поняла очевидную вещь, раньше не приходившую ей в голову: эта работа принадлежит ей одной. Ни высокопрофессиональная съемочная группа, ни талант Тэда не способны были бы вдохнуть в Анну жизнь. Это может сделать только она – и делает (как инстинктивно чувствовала Элен) хорошо.

Никогда не испытывала она ничего подобного. И воздействие происходящего было очень важным – Элен ощущала себя сильной.

Правда, не всегда. Иногда вновь обретенная уверенность исчезала, и она опять становилась прежней Элен – растерянной, слабой. Но это происходило только вдали от Тэда и камеры. Во время съемок уверенность не покидала Элен.

Вот и сейчас, когда шла сцена с Ллойдом Бейкером, Элен чувствовала себя отлично. Анна встретила ее как хорошую, старую подругу. Второй дубль, третий, четвертый.

Тэд вскочил на ноги и объявил: «Снято». Потом взглянул на Элен, сверкнув стеклами очков, и улыбнулся.

– О'кей, переходим к последнему эпизоду. Работаем втроем – я, Виктор и Хелен. Остальные свободны.

Тэд выглядел странно взволнованным, то и дело всплескивал своими розовыми ручками. Это оттого, что фильм почти закончен, подумала Элен, и ей стало очень грустно.

Льюис поручил банку «Чейз Манхэттен» перевести десять тысяч долларов в отделение «Банка Национале» на Виа Венето. Уже у самых дверей конторы он понял, что вышел из дому слишком рано – банк был еще закрыт.

Надо было как-то убить полчаса. Что ж, улица Виа Венето вполне для этого годилась. Он немного погулял, зашел в открытое кафе напротив отеля «Эксцельсиор». Заказал чашку эспрессо, закурил сигарету. Солнце пригревало совсем не по-ноябрьски, а по-летнему. Льюис откинулся на спинку стула и приготовился ждать. Ленивым взглядом он окинул соседние столики: там в основном сидели бизнесмены-итальянцы в темных костюмах и солнечных очках; по дороге на работу они присели на минутку выпить кофе и прочесть утреннюю газету. Льюис задрал лицо к солнцу и стал строить планы на будущее. Он и не заметил, что один из соседей не сводит с него глаз. Синклер думал о Хелен.

Если Тэд сегодня, как планировал, закончит съемку (очевидно, так и будет), то следующие шесть-восемь недель, до самого Рождества, ему предстоит заниматься монтажом. Работа будет вестись в Риме, в мастерской одного из друзей Тэда. Тот уже сказал Льюису, что он вполне может на это время устроить себе каникулы. С добродушной улыбкой Тэд прибавил, что хорошо было бы и Хелен взять с собой. «Мы же не хотим ее снова потерять», – пояснил он.

Элен слышала этот разговор, но ничего не сказала. На все попытки Льюиса добиться от нее согласия отвечала уклончиво. А Синклера буквально распирало от увлекательных идей. У него было несколько записных книжек, переполненных именами гостеприимных и щедрых знакомых его родителей, собственных его друзей. Все они были бы рады принять их с Хелен.